Патриарх Московский и всея Руси Кирилл

«Избежать духовной катастрофы»

Я приношу глубокую благодарность ученой корпорации Московского университета за ту высокую честь, которой вы меня удостоили. Поскольку сам я начал свое продвижение в Церкви с академической деятельности и в течение десяти лет был ректором Ленинградской духовной академии, то, навер­ное, нет более высокой награды для меня, чем награда от науч­ного сообщества. Я хорошо знаю атмосферу высшего учебно­го заведения, атмосферу заседаний ученых советов, я знаю, как в этом коллективе оттачивается мысль, останавливаются нера­зумные речения, знаю, как дисциплинируется ум человека и дисциплинируется его слово. И пожалуй, нет никакой другой среды, кроме академической, которая бы так влияла на форми­рование личности, в том числе на способность человека не­сколько раз подумать перед тем, как сказать.

Мы проводим эту конференцию в стенах Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, что тоже является как бы символическим действием, потому что Московский университет — это лидер в нашей стране, это под­линный научный, интеллектуальный, образовательный центр, с именем которого связаны огромные достижения в нашей науке, в образовании, в культуре. Очень большое количество людей, которые прославились своей деятельностью, относились имен­но к Московскому университету, для них это была aima mater.

Позвольте мне сказать несколько слов на тему конферен­ции, поскольку после вручения докторского диплома полага­ется сделать какой-то отчет перед аудиторией. Вот и я позво­лю себе поделиться с вами некоторыми мыслями, которые воз­никли у меня в связи с нашим Годом истории и в связи с совпа­дением многих юбилейных дат. Мне кажется, выбранная для обсуждения тема представляется действительно актуальной, поскольку затрагивает, в частности, такой важный вопрос, как роль духовного, в том числе православного наследия в станов­лении и развитии российской государственности.

Любое строительство начинается с проекта. А еще ра­нее — с самого общего видения того, что, собственно, соби­раешься строить, с воображения, с создания образа. Иногда это происходит на уровне фантазии, иногда на уровне мечты, но любому проекту предшествует эта мечта или эта фантазия, этот образ, который порой возникает чисто интуитивно. Созидание будущего предполагает реализацию этого образа. Как кажет­ся, сегодня одна из проблем нашей общественной жизни — это как раз отсутствие такого образа будущего. Люди охотно вы­ражают свое недовольство настоящим, но им гораздо труднее сформулировать, куда они хотели бы прийти от нынешнего состояния дел, какую страну хотели бы построить. Конечно, у многих профессиональных сообществ есть конкретные цели и задачи — проложить дороги, построить города, повысить уро­вень сельскохозяйственного производства, вообще развить эко­номику. Но речь идет не об отдельных отраслях и даже не только о внешнем обустройстве жизни страны — речь идет об образе этой страны, которую мы должны или хотим построить.

Известный афоризм гласит: понимание того, куда нам надо идти, проистекает от знания того, откуда мы пришли в данную точку. Только так путь человека или нации обретает шанс оказаться похожим на вектор, а не на сложную ломаную кривую. Иными словами, достойное будущее может быть со­здано только на прочном историческом фундаменте, и в этом смысле история — это не только наука о прошлом. Это что-то более важное, потому что без знания истории, без осознания того, что есть исторический фундамент бытия, невозможно возводить здание.

Я хотел бы сказать особенно о фундаменте традиции ду­ховного и культурного преемства. При слове «традиция» со­временные люди, особенно молодые, нередко выражают недо­умение и даже скептицизм. «Традиция», «традиционалист», «традиционный» связаны с чем-то давно прошедшим, ненуж­ным, мешающим. На самом деле традиция — это ведь не вос­поминание о прошлом, а способ передачи ценностей из поко­ления в поколение. Ведь даже самый радикально настроенный в отношении традиции студент открывает учебник, написан­ный не его сверстниками, а человеком, которого, может быть, и в живых нет. Он возрастает на мыслях, на знаниях, на опыте тех, кого уже нет.

А как перешли эти знания, опыт, мысли, идеи? Они дос­тались нам по традиции. Традиция — это способ сохранения и передачи ценностей из поколения в поколение. Это не значит, что традиция призвана сохранять все, что принадлежало про­шлому. Ведь мы не сохраняем мусор, мы его выкидываем. Че­ловек, живя и работая, производит много ненужного для со­хранения на будущее. Но подлинная ценность передается не иначе как по традиции. Поэтому я думаю, что нужно со всей серьезностью отнестись к пониманию того, что есть традици­онное начало в жизни общества.

Попытки разрушить всё до основания, в том числе сло­мать традицию, а потом на этих обломках строить новый мир, не приводят ни к чему хорошему и ставят нацию на грань ду­ховной катастрофы. Свидетельство тому — история России XX века. Поэтому так важно, что сегодня мы обращаем наши взоры к истокам российской государственности.

В основании любого общественного устройства находит­ся некая система взглядов, философия, которая задает место человека в мироздании, определяет его отношения с вечнос­тью, его обязательства по отношению к ближним, к другим людям. Фундамент европейской цивилизации, частью которой является Россия, зиждется на двух краеугольных камнях: на греко-римской традиции философского осмысления мира и на библейском Откровении. Творческий синтез того и другого мы находим у раннехристианских писателей, трудившихся в тече­ние первого тысячелетия, которых мы называем святыми от­цами; некоторые авторы и в Средние века продолжали ту же традицию. Святоотеческий синтез соединял античные знания, античную науку и богословское видение, основанное на Боже­ственном Откровении. Этот синтез поддерживался системой образования Римской империи как в западной, так и в восточ­ной ее части — в Византии. Именно православие и распростра­няемая им ученость и книжность включили Русь, а затем и Рос­сию, в культурную традицию империи ромеев.

Являясь культурными и духовными преемниками Визан­тии, мы, вместе с тем, на протяжении веков стремились береж­но сохранять свою славянскую самобытность. Цивилизация, фундамент которой был заложен гением и трудами святых рав­ноапостольных братьев Кирилла и Мефодия, и сегодня жизне­способно соединяет европейское культурное и интеллектуаль­ное наследие с православной духовностью и славянским миро­ощущением.

Между тем, когда нам говорят о «европейском пути» раз­вития, как правило, имеют в виду подражание и воспроизвод­ство западных политических и культурных моделей. Подража­ние, копирование всегда уступает подлиннику, так как в нем отсутствует оригинальное начало, подлинное авторство. За ред­чайшим исключением копия и по качеству своему отстает от подлинника; и тот, кто творит копию, поставляет себя в подчи­ненное положение по отношению к автору оригинала. Всегда есть зазор в сторону понижения. Поэтому строить цивилиза­цию на основе подражания означает детерминировать разви­тие таким образом, что оно в принципе всегда будет отставать от тех, кто рождал и рождает подлинник. Быть ведомым — это опасно, по крайней мере для взрослого возраста. Быть ведо­мым в молодости, в детстве необходимо, но когда ребенок вы­растает, он перестает быть ведомым, и тогда раскрывается по­тенциал его свободной личности.

Бездумную, подчас агрессивную вестернизацию исто­рия нашей страны знала не раз и, по мысли Арнольда Тойнби, она «на деле лишь помогала силам, сдерживающим прогресс» (А.Дж. Тойнби. Постижение истории. Ч. 6). Важно понимать, что подлинно европейский путь предполагает не подражание чужому, но осознание собственных европейских корней и воз­вращение к ним с учетом конкретных культурных и истори­ческих условий. Сказанное применимо, в том числе, и к госу­дарственному строительству. Верность ценностям собствен­ной традиции позволяет самостоятельно осознать цели и за­дачи государственной власти, задуматься о назначении ин­ститута государства.

Что же наша традиция говорит об этом? Священное Пи­сание утверждает абсолютную необходимость института граж­данской власти в пораженном грехом мире. Цитирую апостола Павла: «Противящийся власти противится Божиему установ­лению» (Рим. 13:2). Силы зла, увы, реальны, и чтобы люди могли жить мирно, трудиться, растить детей, необходимо го­сударство, которое будет сдерживать зло, в том числе и силой. Мы видим, что там, где государство исчезает или ослабевает настолько, что уже не может исполнять свои функции, в обще­стве водворяется хаос.

Православные христиане, по заповеди апостола, молят­ся «за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чисто­те» (1 Тим. 2:2), понимая, что такая жизнь обеспечивается слу­жителями государства, которые пресекают злую волю преступ­ников и готовы отразить нашествие иноплеменников. Поэтому большое место в православной традиции занимает этика госу­дарственного служения. В наших святцах немало имен царей, князей, правителей, воинов, отдавших свою жизнь служению ближним и защите Отечества. И это вовсе не случайно, ведь представители государственной власти, которые поддержива­ют порядок и пресекают беззаконие, исполняют миссию, воз­ложенную на них Самим Богом. Вот что говорит об этом апос­тол Павел: «Если же делаешь зло, бойся, ибо он (тот, у кого власть. — Ред.), не напрасно носит меч: он Божий слуга, от- мститель в наказание делающему злое» (Рим. 13:4).

Конечно, все то, о чем сейчас было сказано, имеет отно­шение не к конкретным лицам, не к конкретным политическим системам, а к самому институту власти. Институт власти возник в мире, в обществе, подверженном греху, для сохранения этого общества, для того, чтобы люди были способны жить сообща, что­бы разнонаправленные интересы не разрушали возможности лю­дей солидарно трудиться, в том числе и для достижения общего блага. Поэтому четкая и совершенно определенная поддержка Церковью института государственной власти не означает оценок, которые каждый представитель Церкви может иметь в отноше­нии тех или иных политических деятелей, государственных дея­телей. Но при этом всякий раз необходимо понимать, что сохра­нение института власти является залогом процветания общества.

Уже у языческих мыслителей мы находим представление о естественном законе, о правде, которой должно служить госу­дарство. Напомню знаменитые слова Цицерона: «Истинный за­кон — это разумное положение, соответствующее природе, рас­пространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая; запрещая, от пре­ступления отпугивает… Предлагать полную или частичную от­мену такого закона — кощунство; сколько-нибудь ограничивать его действие не дозволено; отменить его полностью невозмож­но, <…> на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей — Бог, создатель, судья, автор закона. Кто не покорится ему, тот будет беглецом от самого себя и, презрев человеческую природу, тем самым понесет величайшую кару» (Марк Туллий Цицерон. О госу­дарстве. Кн. III. Гл. XXII).

То, что прозревали мудрейшие из язычников, получило подтверждение в библейском Откровении. По слову святого апостола Павла, нравственный закон написан Богом в сердцах людей, «ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2:14-15).

Миссия государства, таким образом, состоит в поддер­жании правды; в своих действиях оно призвано руководство­ваться естественным законом. Государство является не источ­ником естественного закона, но только его интерпретатором; оно решает, как вечный нравственный закон должен прелом­ляться в данной эпохе и в данной культуре, в том числе и че­рез систему законодательства. В рамках этого, традиционно­го для русской (и европейской в целом) культуры подхода, если 95% населения в соответствии со всеми легальными де­мократическими процедурами проголосуют за истребление остальных 5%, то это все равно будет беззаконие, потому что закон, запрещающий отнимать невинную жизнь, установлен не государством и не людьми вообще, и никакие нацио­нальные или международные человеческие институты не мо­гут его отменить.

Задача государства — опираясь на Богом данный нрав­ственный закон, таким образом интерпретировать его в соот­ветствии с местом, временем, культурой, чтобы нравственное начало через действие законодательства укреплялось в жизни личности и общества.

Представление о государстве как о Божественном уста­новлении, священном институте, защищающем высшую прав­ду и справедливость, глубоко укоренено в сознании нашего народа. Как писал наш современник, а для многих из вас, на­верное, и коллега — замечательный философ, политолог и пуб­лицист Александр Сергеевич Панарин, «идентичность русских людей скреплял православный идеал священного царства, ос­нованный на высшей правде и жертвенном служении вере» (А.С. Панарин. «Православная цивилизация в глобальном мире»).

К сожалению, ныне, как и раньше, мы сталкиваемся с совершенно иными подходами к закону. Сегодня закон неред­ко провозглашает полную человеческую автономию от нрав­ственного начала, неограниченный произвол в установлении тех норм, которые в данный момент законодатели сочтут удоб­ными. Отрицание права на жизнь за младенцем в утробе мате­ри, умерщвление стариков и больных, которые, по мнению не­которых современных мыслителей, «обязаны умереть», чтобы не оттягивать на себя ресурсы общества, попытки пересмот­реть определение такого фундаментального для человеческой природы института, как брак, — все это отражает глубокий сдвиг в восприятии мира и человека, сдвиг, который христиа­не находят разрушительным и опасным. «Все можно разрушить и потом заново отстроить». Но если разрушается Богом дан­ный нравственный закон, если он удаляется из общественных отношений, то люди перестают быть способными организовы­ваться в общества — любые общества, будь то семья, трудовой коллектив или государство.

Как любое человеческое общество в этом падшем мире, государство может удаляться от своего предназначения. Ис­тория дает множество примеров того, как государство и власть изменяли своему призванию — служить высшему нравственному закону. XX век видел временное торжество антихристианских идеологических диктатур, которые не столько пресекали беззаконие, сколько сами его творили. Это страшное время показало нам пример того, что происходит, когда государство видит себя не слугой высшего нравствен­ного закона, но поставляет самое себя высшим судией и за­конодателем.

Сталкиваясь с неправдой и грехом, Церковь может выс­тупить с обличением, в том числе и правителей, когда они из­меняют своему долгу. Примером такого обличения может слу­жить святитель Филипп Московский, выступивший против неправосудия царя Иоанна Грозного. Люди, наделенные влас­тью, сталкиваются с особыми соблазнами и нуждаются в осо­бом пастырском попечении.

Рассматривая отношения Церкви и государства в наши дни, мне хотелось бы развести идеалы, которые для Церкви являются неизменными, и реалии, которые отражают именно нынешнюю ситуацию. Россия — одна из самых секуляризиро­ванных европейских стран. То, что в других странах Старого Света практически является само собой разумеющимся, как например: кафедры теологии в вузах, капелланы в армии, вы­ходные дни в большие религиозные праздники, обучение ре­лигии в школах и многое другое, в частности, касающееся про­явлений религиозной культуры, — в нашу жизнь входит с тру­дом и под зубовный скрежет тех, кто представляет себе «свет­ское государство» исключительно в виде государства атеисти­ческого, исключающего присутствие религии в общественных процессах.

Но время атеистической диктатуры, надеемся, прошло. Присутствие Церкви в публичной сфере — это совершенно нормальное для свободного общества явление.

Церковь и государство — разные установления. Цер­ковь есть добровольное сообщество, которое обращается к своим членам с пастырским словом, рассчитывая на их доб­ровольное послушание. Государство объемлет всех жителей страны, имея власть принуждать к исполнению своих зако­нов, в том числе и силой. Церковь не стремится к государ­ственной власти, не собирается усваивать себе государствен­ные функции. Более того, она не стремится к государствен­ному статусу, которым обладают Церкви большинства в ряде европейских стран. Требовать от Церкви, чтобы она «не сли­валась с государством» — значит ломиться в открытую дверь.

Однако часто за этими требованиями стоит другое: по­пытки заставить Церковь отказаться от ее пастырской ответ­ственности за своих членов, а православных людей — от их гражданских прав и обязанностей. Члены Церкви являются так­же и гражданами государства, и членами общества. Они при­званы руководствоваться в исполнении своих гражданских обя­занностей христианской совестью. Это относится и к рядовым гражданам, и к тем, кто занимает ответственные посты в госу­дарстве. Вместе с тем, православные граждане, каждый на сво­ем месте, призваны сотрудничать с людьми иных религиозных убеждений и взглядов в поддержании мира и справедливости. И в этом отношении Россия — одна из самых продвинутых стран мира, потому что традиция межрелигиозного мира в ны­нешних непростых условиях поддерживается не только рели­гиозными лидерами, но и абсолютным большинством верую­щих людей.

Церковь не формирует органы государственного управ­ления и не издает государственных законов. Она формирует души людей, призванных к братскому служению друг другу и общему благу. Она утверждает непреложность нравственного закона, на котором только и может быть воздвигнуто справед­ливое общество и государство. Она свидетельствует о Царстве Духа. Как пишет Н.А. Бердяев, «никогда не сможет полностью вместиться [Церковь] в царство Кесаря, поскольку вечна и стре­мится к бесконечности» (Н.А. Бердяев. «Царство Духа и цар­ство Кесаря»).