mospat.ru
Опубликовано в журнале "Церковь и время" № 51


Патриарх Московский и всея Руси Кирилл

Христианское понимание свободы в современном обществе

Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.

Ваше Святейшество!**

Уважаемый господин ректор! Уважаемые профессора, преподаватели, студенты!

Я хотел бы поблагодарить Его Святейшество и господи­на ректора за саму возможность провести такую встречу. И конечно, особые слова благодарности за присуждение мне дип­лома и звания почетного доктора университета — это большая честь.

Я знаю, что в этом зале присутствуют не только предста­вители Ереванского государственного университета, но и пред­ставители других высших учебных заведений, а значит, для меня создана прекрасная возможность увидеть людей, которые составляют элиту современного армянского общества, и раз­делить с вами свои мысли.

Как вы слышали из моей биографии, я в течение десяти лет был ректором Ленинградской (в то время) духовной акаде­мии, поэтому все, что связано с высшей школой, мне очень близко. Я себя чувствую дома, находясь в стенах высшей шко­лы, а потому и честь, которая воздается со стороны интеллек­туального сообщества, мною ценится очень и очень высоко. Я привык к тому, что именно в сообществе ученых людей чело­век должен очень быть внимателен к тому, что он говорит. В отличие от писателей, которые могут позволить себе многое, ученый не может себе позволить ничего такого, что не отвеча­ло бы требованиям научного подхода к той или иной идее. Я привык к тому, что существует только одно место, где тебя могут остановить и сказать: «Это не так», — и доказать, что это не так, — это научное сообщество.Вот почему различного рода публицистика никак не при­ветствуется внутри научного сообщества. Здесь рождается мысль — в результате дискуссии, анализа, корректировки взгля­дов и позиций. Так осуществляется научный и технический прогресс человечества. Поэтому научное учреждение, учебное учреждение, высшая школа — это то место, где непозволитель­но произносить пустые слова. Я постараюсь сегодня сказать нечто, что мне кажется очень важным.После такого замечательного представления этих двух переведенных на армянский язык книг*, может быть, нет необ­ходимости говорить на тему этих книг. Но, с другой стороны, я думаю, что нечто, связанное с моими размышлениями о свобо­де, достоинстве и правах человека, можно было бы определить или использовать как некий методологический критерий для размышлений о самом, может быть, главном — о том, куда мы идем. Что мы хотим как человеческое сообщество? Каковы цели, которые стоят сегодня перед человеческой цивилизаци­ей, перед всеми нами? Ведь для того чтобы подробно говорить об этих целях, необходим какой-то критерий. И мы знаем, что существует масса критериев: у экономистов — свое понима­ние того, как должно выглядеть будущее, у политиков — свое. Но мне представляется, что самым главным и самым фунда­ментальным критерием для оценки того, что с нами происхо­дит, и для понимания того, что с нами может произойти, должен быть только один критерий — это собственно человек, это человеческая личность, потому что все остальное вторично. А почему вторично? А потому, что Бог, создав человека, вложил в него Свой образ. Мы носители Божиего образа, мы носители Божественных свойств. Бог обладает разумом, абсолютным разумом, и человеку Он дал частицу Своего разума. Бог явля­ется абсолютной свободой, и человек обрел дар свободы: он вырывается из русла необходимости, в которое погружено все мироздание, и представляет собой единственное творение, об­ладающее Божественным даром свободы. Вот поэтому мне ка­жется, что именно человек должен быть критерием. А что имен­но в человеке? Могут ли быть критерием его страсти, пороки, преходящая мода? Конечно, нет. Критерием может быть толь­ко то Божественное, что присутствует в человеке, — образ Бо­жий и является критерием. Но поскольку свобода есть одно из проявлений этого образа Божиего, то такие понятия, как сво­бода и достоинство человека, могут быть использованы в каче­стве универсальной методологии, применимой для оценки того, что сегодня происходит с людьми, с человеческим сообще­ством, и что с ними может произойти дальше.

Очень много бед и страданий род человеческий понес именно из-за своего стремления к тому, чтобы реализовать сво­боду. Собственно говоря, стремление к свободе, а вместе с тем и к справедливости было движущей силой многих обществен­ных процессов, в том числе весьма конфликтных. Вспомним революционные столкновения, гражданские и международные войны, которые осуществлялись с единственным стремлением— добиться свободы. Если обратиться к любому человеку и спро­сить: «Ты хочешь быть свободным?», — он немедленно ска­жет: «Да». Ни один человек не скажет, что он хочет быть ра­бом, потому что рабство противоположно тому, что Бог зало­жил в природу человека. И, тем не менее, как много страданий, как много несправедливости было явлено в ответ на это не­удержимое стремление людей быть свободными. Я уже не го­ворю об идеологической демагогии, когда говорили о свободе, а подразумевали что-то совершенно противоположное, когда просто обманывали людей. Но сейчас мне хотелось бы сказать о той подмене, когда прямого обмана нет, а есть очень опасное заблуждение. Сегод­няшнее понимание свободы имеет в своей основе идею чело­веческой автономии — утверждается, что человек автономен от других, от социума и от Бога, а потому он является критери­ем истины. Современная либеральная философия и рассматри­вает индивидуум как критерий истины: сам человек определя­ет, что хорошо, а что плохо. Ни общественные институты, ни Церковь не имеют никакого привилегированного права опре­делять критерий нравственной истины — только сам человек. Возможно, это было бы правильно, если бы в нашу природу не вошел грех.

Когда Дидро говорил о том, что человек рождается свет­лым и святым, он имел в виду чисто физическое рождение че­ловека, но он упускал из вида наследственную передачу греха. Греховность присутствует в природе человека так же, как и свобода, и человек не рождается абсолютно безгрешным. Во времена Дидро это было трудно понять. Сегодня вам любой генетик скажет, что через наследственную передачу информа­ции человек усваивает, в том числе, и предрасположенности, влиявшие на поведение своих родителей и своих праотцев. Современная наука сможет, расшифровывая человеческий ге­ном, быть может, не сегодня, но завтра точно указать, что в человеческом геноме является носителем той или иной пред­расположенности к поведению, в том числе и к порочному по­ведению. Поэтому мнение Дидро было не более чем прекрас­нодушным взглядом на человека, который приходит в мир яко­бы святым. А отсюда следовало очень простое заключение: ничего не нужно делать, не мешайте человеку быть свободным — он сам свободно разовьет свой потенциал; снимите все табу, все ограничения, в том числе религиозные. Нередко религиоз­ные ограничения связывали с таким понятием, как тирания. Вначале подобные взгляды вошли в сознание французского общества и во французскую политическую культуру, а затем через Французскую революцию перешли и в Россию, когда сам факт существования христианской морали стал восприниматься как некая тирания над личностью. Да и сейчас можно слышать призывы: «Мы должны разрушить табу». Не знаю, как в Арме­нии, а в России звучали такие призывы: «Давайте раскрепос­тим наших детей, снимем с них ограничения». Но если внутри грех, и будут сняты все ограничения, и человек грешный ста­нет единственным критерием нравственной истины, что про­изойдет? А произойдет следующее — сколько голов, столько и умов, сколько личностей, столько и истин. Но ведь так не бы­вает. Ведь обязательно кто-то прав, а кто-то виноват. Само по-ставление человека в центр бытия и передача ему права быть критерием нравственной истины имеет страшные для челове­чества последствия: происходит смешение святости и греха, добра и зла, правды и лжи. Появились даже такие термины: «постмодернистское общество», «философия постмодерна», которая вообще исключает понятие объективной истины, а вместо объективной истины предлагает идею плюрализма мне­ний: каждый имеет право на свою истину, и никто не имеет пра­ва никого судить. Нельзя сказать: «Ты прав», «Ты виноват», — потому что каждый может сказать: «Я так считаю». Исходя из либеральной философии и философии постмодерна, каждый человек признается носителем права быть критерием, в том числе для определения нравственной правды.

Но если мы теряем различие между добром и злом, прав­дой и ложью, если мы воспитываем в идее человеческой авто­номии подрастающее поколение, то как же мы будем отличать добро от зла? Когда я был совсем маленьким мальчиком, я спро­сил у отца: «Папа, что такое Антихрист?» Он рассказал мне, что будет такая личность, которая воплотит в себе зло; эту лич­ность поддержат все люди — весь мир объединится и поддер­жит этого человека и, таким образом, проголосует за зло; а по­том этот человек будет реализовывать зло, убивая тех, кто с ним не согласен. «Как же такое может быть? — спросил я отца. — Как люди могут проголосовать за зло?» Тогда, будучи мальчи­ком, я об этом не говорил, но сейчас говорю: как люди могут проголосовать за растление малолетних? Как люди могут про­голосовать за другие невероятные с точки зрения нравственно­сти дела? А проголосуют тогда, когда будет стерто различие между добром и злом. Когда все будет представлено с точки зрения прав и свобод человека: «Каждый выбирает то, что он хочет выбрать», «Не ограничивайте человеческую свободу», «Никаких объективных критериев в сфере нравственности не существует — только человеческая личность», «Хочешь рас­тлевать малолетних — это твое право». Сегодня это звучит страшно — еще трудно представить, что такое возможно. Но несколько десятилетий назад, даже не десятилетий, разве мож­но было представить, что в Европе будут уравнены в правах гомосексуальные отношения и естественные отношения? Если бы такое сказать в университетской аудитории 20 лет тому на­зад, то люди бы вздрогнули и сказали: «Это невозможно, это никогда не будет возможно, потому что это противоречит нрав­ственной правде». А сегодня этот подход не просто деклариру­ется — он законодательно утверждается, а стало быть, всякая критика является делом противозаконным. Законодательная система включает в себя отождествление добра и зла, правды и лжи. Тем самым мы движемся туда, где не может быть жизне­способной цивилизации. Мы пойдем туда, где гибель, если че­ловечество утратит способность отличать добро от зла.

Мои размышления в отношении человеческой свободы свелись к следующему: сама по себе свобода — великий Бо­жий дар, сама по себе свобода — это возможность выбирать. Бог нас не запрограммировал на добро — кстати, это часто раз­рушает веру у людей, которые говорят: «Почему же Бог не на­казывает грешников? Где же Бог, когда такое творится — вой­ны, преступления?..» Бог не запрограммировал нас на добро, подобно тому, как мы заводим будильник на определенный час. Он бы мог это сделать, Он бы мог создать удивительное сооб­щество счастливых и святых людей. Но тогда эти люди были бы святыми и счастливыми не по свободному выбору, а по вло­женной в них программе. В них не было бы образа Божия, они были бы созданы иначе. А Бог пожелал создать нас по Своему образу, вложить в нас дыхание Своей жизни. Это привело к тому, что человек имеет возможность выбирать. А дальше воп­рос о том, что означает ложный выбор. Это выбор в пользу зла, выбор в пользу смерти, выбор в пользу разрушения, выбор в пользу насилия. Что означает такой выбор с аксиологической точки зрения? Мы можем приравнять этот выбор к выбору в пользу добра, но, приравняв, мы утратим различия между доб­ром и злом. Слава Богу, человечество еще сохраняет эту спо­собность отличать добро от зла, и потому всякий выбор в пользу зла является злом и не может быть оправдан.

Поэтому свобода, как говорит слово Божие, есть, в пер­вую очередь, свобода от греха, свобода от зла. Если мы делаем выбор в пользу добра, тогда свобода реализуется в соответствии с Божиим замыслом. Тогда и созидается личность, тогда и со­зидаются добрые общественные отношения, тогда Бог присут­ствует в истории. К сожалению, эта евангельская концепция свободы сегодня оспаривается либеральным философским под­ходом. Я думаю, что абсолютное большинство людей, живу­щих сегодня на нашей планете, сохраняет способность отли­чать добро от зла. Но особенно важно, чтобы Церковь никогда и ни при каких обстоятельствах — ни под прямым давлением сильных мира сего, ни под изощренным философским влияни­ем, ни через стандартизацию мышления, которая происходит в системе образования, ни через влияние стандартов масс-медиа и моды — не изменяла Божественному критерию и всегда со­храняла мужество и способность говорить людям, где добро, а где зло, и воспитывать людей в свободе, которая ведет челове­ка к личному развитию и помогает ему обретать силу к тому, чтобы совершенствовать мир.

От этого фундаментального понятия, от этого главного критерия я бы хотел привести к оценке того, что сегодня про­исходит в мире. Удивительно: если исчезает глубокое религи­озное восприятие мира и истории, то вакуум заполняется чем-то очень опасным. А чем? Давайте опять вернемся к челове­ческой личности, потому что только отталкиваясь от понима­ния того, что есть человек, можно прийти к правильным выво­дам. В человеке присутствует инстинктивное начало. Инстин­кты — это голос физической природы, это Богом заложенная программа выживания человеческого рода. Без инстинктов мы бы умерли с голода, от жажды, от холода, не продолжался бы род человеческий; и именно для того, чтобы обеспечить выжи­вание человека, Бог и вложил в его природу инстинктивное начало — так же, кстати, как и в мире животных. При этом удовлетворение инстинктов всегда связано с удовольствием — что в животном мире, что у человека; иначе система бы не ра­ботала. А когда удовлетворение инстинктов связано с удоволь­ствием, система работает вне зависимости от образования, об­щественного положения, национальности, возраста — она ра­ботает так же, как в животном мире. Удовлетворение потреб­ностей плоти заложено в нашу природу, но если человек, упо­добляясь животным, живет только по голосу инстинкта, он со­здает цивилизацию инстинкта, он превращает свою жизнь в животную жизнь. Ведь мы часто говорим: «Посмотрите, это не люди, это звери», — о тех, кто живет только на основе инстин­ктов. Для того чтобы мы регулировали свои инстинкты, Бог и вложил в нас внутренние духовные силы, разум, волю и чув­ства, которыми мы можем свободно оперировать, в том числе уравновешивая наше инстинктивное начало.

Так вот, если мы игнорируем то, о чем я сказал в первой части своего выступления, мы оставляем в действии лишь ин­стинктивную составляющую. Духовную составляющую мы ликвидируем или ослабляем настолько, что она теряет способ­ность уравновешивать инстинктивное начало. И что же мы ви­дим тогда в сферах пропаганды, воспитания, идеологии? Оста­ются лишь очень простые принципы: «Живи так, как ты хо­чешь жить», «Наслаждайся жизнью», «Жизнь дана один раз — возьми от жизни все». Ведь это сейчас и происходит. Может быть, не каждый рискнет так же ясно сформулировать эти прин­ципы, как я сделал сейчас, намеренно заострив тему, но через мощный масс-медийный поток именно эта философия жизни сегодня воздействует на наше сознание. И если мы демонтиру­ем духовное, нравственное, религиозное содержание нашей жизни, то инстинктивное начало с легкостью нами овладеет — каждым из нас и всем человеческим сообществом.

Сегодня вся массовая культура направлена на потребле­ние. При этом в некоторых обществах потребление — очень непростая тема, в том числе и в Армении, и в России, ведь мы вышли из того прошлого, когда нужно было стоять в очередях за самым элементарным. И поэтому желание иметь больше,жить комфортнее в нашем случае является еще реакцией на наше прошлое. Но здесь и необходим внутренний нравствен­ный критерий, чувство меры, воспитываемое Церковью чув­ство аскезы, осторожное, разумное отношение к потреблению. Ну а если, как я сказал, будет демонтировано духовное измере­ние, сняты все табу и человек будет взвинчивать планку по­требления, что и происходит в некоторых странах? Это живот­ная жизнь — она подавляет творческое и духовное начала. В результате из жизни уходят очень важные ценности, такие как подвиг, жертва, любовь к Отечеству, к ближним своим, спо­собность пожертвовать собой ради другого: «Зачем жертвовать, когда жизнь дана один раз, когда нужно взять как можно боль­ше? Пускай он сам и жертвует». Но если логически продол­жить эти размышления — как же тогда вдохновить людей на за­щиту Родины? Как им сказать: «Пойди и отдай свою жизнь»? — «Зачем? За какую ценность? Моя ценность — вот эта жизнь, комфорт и благополучие. Лучше билетик куплю и полечу в другую страну, там устроюсь, подожду. А может, никогда боль­ше и не вернусь и вообще потеряю всякую связь с Родиной». Можно сделать очень много подобных практических выводов из этой предпосылки. Но самое важное, о чем нужно помнить, — что с разрушением духовного начала, самой способности ори­ентировать свободу в сторону добра мы открываем простор для развития инстинктивного начала человеческой жизни и губим человека.

А что нам помогает сохранять критерий нравственной ис­тины? Какой «общественный ген» переносит эту информацию от одного поколения к другому? Таким «геном» является тради­ция. Традиция — это механизм передачи ценности от одного поколения к другому. В традицию включаются не только цен­ностные измерения, но и культурные — мы говорим о культур­ной, национальной традициях, традициях в литературе, изобра­зительном искусстве, музыке. Но сердцевиной традиции явля­ется система ценностей. Каким образом формируется нравствен­ный облик поколения? Предыдущее поколение передает следу­ющему систему ценностей — через учебники, книги или непос­редственно. Когда мама говорит дочери: «Это плохо», — она не удосуживается приводить аргументы, она просто говорит «пло­хо», и говорит не от себя, а как носительница традиции. И ребе­нок усваивает это «плохо» и знает, что этого делать нельзя — «мама сказала», а мама сказала, потому что ей ее мама сказала, а той маме сказала бабушка, прабабушка и так далее. Ценности, которые сформировали, в том числе, и наши нации, передаются через традицию. Вот почему сегодня, в условиях глобализации, самая большая опасность — это разрушение традиции как меха­низма передачи ценностей от одного поколения к другому.

И здесь я хотел бы сказать о значении национальной куль­туры и религиозного фактора в жизни наших народов. Мне хотелось бы поздравить Армению с тем, как в вашей стране законодательно выстраиваются отношения с Армянской Апо­стольской Церковью, которая является носительницей аксио­логических традиций армянского народа. С одной стороны, есть уважение к выбору людей, есть свобода совести, отсутствует религиозная дискриминация: никого не снимут с работы за то, что он неверующий или не принадлежит к Армянской Церкви; но, с другой стороны, государство законодательно выстроило такие отношения с Армянской Апостольской Церковью, кото­рые подчеркивают огромное значение Церкви именно как хра­нительницы традиции.

Я думаю, есть еще один очень важный элемент нашей об­щей традиции — дружба между нашими народами. Ведь друж­ба — это то, что происходит на иррациональном уровне. Если дружба строится на рациональном уровне, то это уже не друж­ба, а прагматизм: «Ты — мне, я — тебе». А когда люди соедине­ны чувствами любви или дружбы, это иррационально. В основе дружбы между нашими народами лежит общность наших акси­ологии, общность наших ценностей, которые сохраняются в слу­чае с исторической Россией, Русской Православной Церковью, а в случае с Арменией — Армянской Апостольской Церковью.

Мне кажется, если говорить о двусторонних отношени­ях (не только России и Армении — я имею в виду Россию, Украину, Беларусь, Молдову, все те страны, которые входят в понятие Русского мира, Русской Православной Церкви), то нужно обязательно сказать о важности диаспоры. Армянский народ в значительной степени живет в диаспоре — в результа­те страшных событий, которые произошли в истории. Армянс­кий народ живет по всему лицу земли, в том числе в России, Украине, Белоруссии, и совершает очень важное служение. С одной стороны, армянская диаспора является органической частью всего армянского народа, с другой — она включена в жизнь других народов. В случае с Россией это очень активная часть российского общества. И представители диаспоры — как армянской диаспоры в наших странах, так и русскоязычной диаспоры в Армении — являются очень важным фактором, связующим наши страны и наши народы.

Я сегодня с большой радостью освятил закладной камень русского православного храма в Ереване. Как вы знаете, в Мос­кве уже заканчивается строительство замечательного армянс­кого духовного центра с величественным храмом. Дай Бог, что­бы эти внешние символы нашей общей принадлежности к еди­ной аксиологической традиции помогали нашим народам все­гда чувствовать плечо друг друга, всегда чувствовать братское расположение.

Я сказал о том, что одной из причин появления армянс­кой диаспоры была историческая трагедия, в том числе связан­ная с геноцидом 1915 года. Мы вчера молитвенно помянули жертв этой трагедии. Я хотел бы сказать: очень важно, что ар­мянское общество помнит об этой трагедии; нужно молиться за тех, кто погиб. Но вот какая мысль пришла мне вчера во время молитвы: ведь помнить можно по-разному. Можно по­мнить и постоянно поддерживать в себе огонь ненависти. Это тупиковый путь, потому что там, где ненависть, там нет жиз­ни. А можно помнить и сохранять эту память как священную, как священной была кровь невинных людей, и одновременно сделать так, чтобы эта память не мешала сегодня развивать от­ношения, в том числе между Арменией и Турцией. Это взгляд со стороны — я не хочу входить глубоко в эту тему. Но я глу­боко убежден в том, что те шаги, которые были предприняты в недавнее время по налаживанию отношений между двумя стра­нами — это правильные шаги. Обе страны и оба народа не мо­гут быть заложниками прошлого.

В каком-то смысле я имею право говорить на эту тему в этом зале, и вот почему. В начале 1950-х годов в Москву при­ехала делегация немецких христиан. Вы можете себе предста­вить — в город, который еще нес следы немецких бомбардиро­вок, в каждой семье которого погибли люди. И вот немецкие христиане приехали в Советский Союз для того, чтобы вместе с нашим народом, с нашими верующими постараться перевер­нуть трагическую страницу взаимной истории. Прошло мень­ше десяти лет с окончания войны, но когда немецкий пастор выступил с проповедью в одном из московских храмов, то в конце этой проповеди наши люди заплакали и сказали: «Мы вас прощаем». Тогда заплакала и немецкая делегация.

Простить — это всегда очень трудно. Простить — не зна­чит забыть: «Никто не забыт, и ничто не забыто», — как говори­ла Ольга Берггольц. Но прощение открывает возможность для движения вперед. Важно, чтобы это движение было двусторон­ним. Мне кажется, что даже самые тяжкие страницы истории, которые не могут быть исторгнуты из народной памяти, не дол­жны становиться гирями на ногах народа. Я думаю, что следует приветствовать все добрые намерения армянского государства, направленные на улучшение отношений со своими соседями. И это никак не подрывает ни национальной идентичности, ни спо­собности хранить в памяти жертвы своего народа.

Я хотел бы сказать о том, что обе Церкви, Армянская Апостольская Церковь и Русская Православная Церковь, ак­тивно включены и в решение карабахского вопроса. Это тоже было очень непросто — встретиться руководителю мусульман Азербайджана и Патриарху-Католикосу всех армян. Но ведь такая встреча произошла, и не одна. Многие могут спросить: «Почему нет политических результатов?» А потому, что Цер­ковь не призвана приглашать людей к политическим дебатам — не в этом наша задача. Наша задача заключается в том, чтобы люди перестали смотреть друг на друга через виртуальный прицел, чтобы они вдруг поняли, что от совместных усилий зависит совместное будущее. Я хотел бы поблагодарить Его Святейшество за то, что он никогда не уклонялся от этих ми­ротворческих акций, был всегда открыт к взаимодействию, никогда не делал того, что нарушило бы интересы его народа и помешало дальнейшему важному разговору.

Сегодня я хотел бы огласить то, о чем в Армении еще никто не знает. Я привез Его Святейшеству приглашение — от своего собственного лица и от лица руководителя азербайд­жанских мусульман Аллахшукюра Паша-заде — посетить Баку для участия в конференции, которая будет проводиться Меж­религиозным советом СНГ. Наверное, вы знаете, что существует Межрелигиозный совет СНГ, в котором представлены и хрис­тиане Армении, и мусульмане Азербайджана. Первый межре­лигиозный саммит мы провели в Москве, а второй саммит прой­дет в Баку. Я привез приглашение Его Святейшеству поехать в Баку с тем, чтобы выразить свою позицию по важным вопро­сам, которые будут там обсуждаться. Мне кажется, что наша открытость, которая не имеет ничего общего со слабостью, с потерей национального самосознания и религиозной идентич­ности, способна очень многое изменить в этом мире.

Я хотел бы остановиться на еще одной очень важной теме, связанной с самым началом моего выступления. К сожалению, неправильное понимание свободы и достоинства человека при­водит нередко к неправильному толкованию человеческих прав. Например, совсем недавно Европейский суд по правам человека осудил Италию за то, что в классах итальянских школ висит рас­пятие. Критерием были «права человека» — распятие в школе, где 90% детей принадлежат к христианской Церкви, якобы на­рушает права религиозных меньшинств. В результате был вы­несен этот несправедливый приговор. Если вы приедете накану­не Рождества в Великобританию, вы там практически не увиди­те слова Christmas — «Рождество». Вместо него появилось непо­нятное Xmas — нельзя употреблять слово «Рождество», чтобы не обидеть некие религиозные меньшинства. Спрашиваешь предста­вителей этих меньшинств: «Вас обижает крест в христианской школе?» — «Нет». — «Вас обижает слово «Рождество»?»—«Нет». Значит, дело не в религиозных меньшинствах, а в том, что на основе ложной интерпретации прав человека во многих госу­дарствах сегодня устанавливается совершенно новая реальность. Утверждается, что религиозный контекст не может обеспечить права и свободы всех религиозных меньшинств — например, католический контекст в Италии, контекст Армянской Апостоль­ской Церкви в Армении, контекст Русской Православной Церк­ви в России; чтобы обеспечить равные права, следует полнос­тью отделить общественную жизнь от религии — якобы только секулярный контекст обеспечивает равные права. Но что в ре­зультате происходит? Итог — не секулярный, а антихристианс­кий контекст, как в случае с Великобританией и Италией. Вмес­то секулярного и нейтрального пространства мы имеем приме­ры яркой христианофобии.

Когда задевают чувства наших мусульманских братьев, как это было в случае с карикатурами в Дании, то многие гово­рят об исламофобии. Важно, чтобы сегодня все мы понимали, что во многих странах имеет место христианофобия — не про­сто отказ от традиционного христианского культурно-истори­ческого контекста, а его замена безбожным и секулярным. Ате­истические взгляды в таком обществе можно исповедовать от­крыто, а религиозные — нет. Не хочу называть страну, но мэр одного города, «цитадели демократии», запретил на Рождество ставить елки на улице, исходя из той самой философии, о кото­рой я говорил. А мэр Иерусалима бесплатно поставил елки для христианского населения своего города. Поэтому всякая ссыл­ка на многокультурность и многорелигиозность, которая се­годня используется для вытеснения, в первую очередь, хрис­тианской культуры из жизни современного общества, является очень опасным симптомом. Я думаю, что мы все, все христиа­не должны сплотиться, чтобы разоблачить это явление и не допустить вытеснения христианских ценностей из жизни со­временной Европы и современного мира.

В заключение я хотел бы сказать о том, что христианское понимание свободы требует от нас движения в пользу добра и правды. Если человечество не утратит эту способность употреб­лять свободу во имя добра и правды, то человечество сохранит­ся как таковое. Поэтому то, что мы с вами сегодня осмысляем, имеет отношение не к какому-то остаточному явлению в жизни современного общества, а имеет отношение к главному — к са­мому существованию человеческой цивилизации.