Ф. М. Достоевский и Вс. С. Соловьев о спиритизме

С. А. Васильева

Мир таинственного и неизведанного всегда привлекал массового читателя, поэтому необъяснимое, волшебное дос­таточно часто находилось в центре внимания авторов худо­жественных произведений XIX века. Вс. Соловьев использо­вал элементы таинственного в своих романах весьма разно­образно. Он подробно описывает идеи и учения сектантов и изображает знаменитую основательницу секты «Ищущие Христа» Е.Ф. Татаринову, приоткрывает завесу над идеями и обрядностью масонов («Старый дом»); рассказывает о зарож­дении масонства в России и делает одним из главных героев знаменитого авантюриста графа Калиостро («Волхвы», «Великий розенкрейцер»); обсуждает на страницах журнала «Се­вер» проблемы спиритизма и оккультизма; наконец, посвя­щает книгу основательнице теософского общества Е.П. Блаватской.

Интерес Вс. Соловьева к области таинственного и ми­стического, проявившийся с ранних лет, сохранился на мно­гие годы. Соловьев писал, что «с медиумизмом <…> столк­нулся в первые годы <…> юности и с тех пор, в продолже­ние многих лет, наблюдал его сущность и следил за его раз­витием и распространением»¹. Писатель прошел несколько этапов: от изучения теоретических исследований оккульти­стов и каббалистов разных времен до познания на практике всевозможных спиритических и медиумических явлений, что нашло отражение в его художественных произведениях. Он засиживался за трудами Парацельса, Эккартсгаузена, Фламеля, Триссмегиста, «открывавшим ему новые горизонты в изучаемой области. И можно сказать, с каждым днем он все больше и больше крепнул в мистицизме»². По признанию автора, ему самому больше нравились его мистические про­изведения: «Эти произведения я пишу с истинным наслаж­дением. Они мне несравненно больше нравятся, чем мои большие исторические романы. То — всё же плоды ума, с преследованием идейных целей, с попыткой распространять в народе сведения о нашем историческом прошлом. Творче­ство — творчеством, но тут примешиваются разные прочие соображения. В произведениях же “фантастических” я только творю, ни о чем другом не помышляя. Их диктует мне душа, я ровно ничего не выдумываю, не сочиняю. Ру­кой моей движет глубокая вера в таинственную и тесную связь этого мира с жизненным миром»³. Сам Соловьев нео­днократно участвовал в спиритических сеансах, которые ук­репляли его веру в потусторонний мир, о чем будет гово­риться далее. Кроме того, в одном из писем Достоевскому он сообщал: «У меня завелся медиум в лице 16-летнего бра­та жены моей, который, будучи учеником реформатской школы, где начальство читает мальчикам в классе Дарвина, сначала очень храбро смеялся надо всем, что с ним твори­лось; но теперь сделался самым убежденным спиритом. Я его свел к Вагнеру, и теперь у нас там еженедельные сеан­сы. Я иногда дохожу до крайнего изумления — кругом меня столы и стулья положительно бесятся; но этого мало: на днях мой юный шурин был сильно оттолкнут от стола, и стул с ним поехал по комнате. Тогда мы заставили его сесть на стул с ногами, по-турецки — и стул продолжал кататься, не имея даже при этом колесиков»⁴.

Наиболее полно мир таинственного и неизведанного изображен Соловьевым в мистических романах «Волхвы» и «Великий розенкрейцер», которые он печатал в журнале «Се­вер»: «Волхвы» публиковались на протяжении первого года издания (Север. 1888, №№ 1-46), «Великий розенкрейцер» — в 1889 году (Север. 1889, №№ 38-52). В том же, 1889 г., «Се­вер» дважды обращался к проблемам спиритизма в статьях публицистического характера.

Автором первой статьи был сам Соловьев, ее можно счи­тать своеобразным вступлением ко второй части дилогии, ро­ману «Великий розенкрейцер». В постоянной рубрике «Бесе­ды “Севера”», в статье «Искания религии», Соловьев описыва­ет случай, как ему «лет двенадцать тому назад <.. .> пришлось наблюдать сильно развитые медиумические явления вместе с покойным Достоевским. Когда мы должны были остановиться на признании действительного присутствия этих вне нас нахо­дящихся деятелей, он, с присущей ему страстностью, стал по­вторять: “Это черти! Врут они, называя себя умершими — людьми — это черти! черти!!!”»⁵.

В «Дневнике писателя» за 1876 год Достоевский несколь­ко раз обращается к спиритическим явлениям, анализирует от­ношение к подобным сеансам в обществе, упоминает и спири­тический сеанс, о котором пишет Соловьев.

Сеанс состоялся 14 февраля 1876 года в доме А.Н. Ак­сакова, который увлекался медиумизмом и спиритизмом со второй половины 1860-х годов⁶: Ред. журн. «Ребус», 1884; Аксаков А. Н. Предвест­ники спиритизма за последние 250 лет. Выдающиеся случаи само­произвольных медиумических явлений с 1661 г. и переход к экспе­риментальным в 1848 г. <.> СПб., 1895.]. На этом сеансе свои медиу­мические способности демонстрировала англичанка Клайр.

Сеанс Клайр был не первым в России: в 1870-е годы уже демонстрировали свои медиумические способности Юм и Бредиф, многочисленные споры вокруг их сеансов, попыт­ки их разоблачения сделали тему весьма актуальной. По инициативе Д.И. Менделеева, который всерьез опасался мис­тицизма, отрывавшего от здравого взгляда на предметы, была создана специальная комиссия. В октябре 1875 года А.Н. Ак­саков привез за собственный счет из Англии двух знамени­тых медиумов, братьев Петти. В доказательство их медиу­мической силы в комиссию представили 16 печатных отзы­вов. Братья демонстрировали появление капель жидкости на бумаге и вызывали звон колокольчика. По результатам шес­ти сеансов они были признаны обманщиками⁷. Возможно, что Достоевский также был на спиритическом сеансе 2 фев­раля 1876 года, о чем упоминает Н.П. Вагнер в письме Вс. Соловьеву: «Будьте столь любезны — привезите с собой се­годня В.В. Крестовского. Мне было бы весьма желательно, чтобы световые явления получили определенный характер, чтобы можно было приступить к фотографии. Я звал также сегодня Достоевского, обещал быть»⁸. Вагнер был увлечен­ным спиритом и настойчиво старался убедить Достоевского в научном характере связей с «потусторонним миром», а вскоре после смерти Достоевского даже вознамерился выз­вать «с того света» его дух, чтобы узнать, изменились ли взгляды писателя на дело спиритизма. На просьбу Вагнера А.Г. Достоевская ответила решительным отказом⁹.

Одна из глав январского выпуска «Дневника писате­ля» за 1876 год косвенно подтверждает процитированные выше Соловьевым слова Достоевского о «чертях» и показы­вает, что отношение к «духам» сложилось у Достоевского до знаменитого сеанса. Глава названа «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей. Если только это чер­ти». Автор называет эту тему смешной и в то же время мод­ной, рассуждает о ней с юмором, однако в конце уточняет: «Без всякого сомнения, я шутил и смеялся с первого до пос­леднего слова, но вот что, однако, хотелось бы мне выра­зить в заключение: если взглянуть на спиритизм как на не­что, несущее в себе как бы новую веру (а почти все, даже самые трезвые из спиритов наклонны капельку к такому взгляду), то кое-что из вышеизложенного могло бы быть принято и не в шутку»¹⁰. Увлечение общества спиритизмом вызывало серьезное беспокойство Достоевского. В мартов­ском выпуске «Дневника писателя» за 1876 год в главе «Слов­цо об отчете ученой комиссии о спиритических явлениях» он писал о несостоявшейся надежде на то, что отчет комис­сии «раздавит и раздробит это непотребное (в его мистичес­ком значении) новое учение»¹¹. Внушительная комиссия из 32 человек, созданная по инициативе Д.И. Менделеева, пер­воначально ознакомилась с литературой по спиритизму, ко­торую предоставили его горячие сторонники: А.Н. Аксаков, профессора А.М. Бутлеров и Н.П. Вагнер. Затем проводились многочисленные опыты с целью ее разоблачения. Заключе­ние комиссии сводилось к тому, что спиритизм — это суе­верие, но Достоевский был все-таки разочарован: отчет «гре­шит изложением, редакцией. Изложение это такого свойства, что в нем противники отчета непременно отыщут “предвзя­тое” отношение к делу (стало быть, весьма ненаучное), хотя, может быть, в комиссии вовсе не было столько этой “пред­взятости”, чтоб можно было за то обвинить ее»¹². Кроме того, «комиссия позволяет, например, себе заключать о таких яв­лениях спиритизма (о материализации духов, например), которые она, по собственному ее признанию, не наблюдала вовсе. Положим, она сделала это в виде, так сказать, нраво­учения, в нравоучительном и предупредительном смысле, забегая вперед явлений, для пользы общества, чтоб спасти легкомысленных людей от соблазна. Идея благородная, но вряд ли уместная в настоящем случае»¹³. Подобное же впе­чатление произвели на Достоевского лекции-отчеты Менде­леева, о которых упоминается в апрельском выпуске «Днев­ника писателя», в главе «Опять только одно словцо о спири­тизме», — они не убеждали, что спиритизм явление крайне опасное.

Соловьев в «Исканиях религии» весьма осторожно выс­казывает свое мнение относительно спиритизма. Свою роль здесь сыграли не только знаменитые сеансы 1870-х годов. К этому времени Соловьев уже знал о спиритизме много больше, успел заинтересоваться учением Е.П. Блаватской и разочаро­ваться в нем.

В «Исканиях религии» Соловьев, с одной стороны, от­мечает, что «нигде, кажется, нет и не было столько обманов, как в медиумизме, нигде не было столько шарлатанов и более или менее ловких фокусников. Так называемые спиритичес­кие сеансы, происходящие в темноте, представляют самое ши­рокое и удобное поле для всяких обманов и мистификаций»¹⁴. С другой стороны, «несмотря на фокусничество, обман и са­мообман — существуют или нет медиумические явления? Я должен ответить: конечно — существуют»¹⁵. По воспоминани­ям П.В. Быкова, Соловьев верил «в реальное существование духов», в реальные признаки тесного общения людей с миром, от нас сокрытым»¹⁶. Достоевский также, при всем своем отри­цательном отношении к спиритизму, вынужден был признать: «.явлений же спиритских, с которыми я и до сеанса с медиу­мом был несколько знаком, я не в состоянии был вполне отри­цать никогда, даже и теперь»¹⁷.

Достоевский понимал, что в спиритизме привлекает та­инственность и непознанность его как явления, поэтому, если «решат окончательно, что это не черти, а так, какое-нибудь там электричество, какой-нибудь новый вид мировой силы, то мигом наступит полное разочарование: “Вот, скажут, не­видальщина, какая скука!” — и тотчас же все забросят и за­будут спиритизм, а займутся, по-прежнему, делом». Соло­вьев многие удивительные случаи на спиритических сеан­сах объяснял «малоисследованными свойствами и явления­ми как физической, так и психической природы человека»¹⁸, которые и будут вскоре исключены из сферы спиритизма. Соловьев считал, что механизмы этих «чудес» необходимо всесторонне исследовать, продвигая вперед современную науку.

Основная мысль «Исканий религии» совпадает с идеей Достоевского о необходимости избавить общество от спири­тизма как явления крайне опасного: «В последовавшие за тем годы мне пришлось еще больше ознакомиться с этими явлени­ями и я нахожу, что эти существа и полусущества, кто бы они ни были, большей частью такая “дрянь”, с которой уважающе­му себя человеку и христианину не следует вести дружбы и знакомства»¹⁹.

Однако Соловьев не во всем согласен с Достоевским, хотя и не говорит об этом прямо. Достоевский, отзываясь о лекции Менделеева, писал: «Тоже похвалил спиритов (и опять с “честь и славой”) за то, что они в наш материальный век интересуют­ся о душе. Хоть не в науках, так в вере, дескать, тверды, в Бога веруют. Почтенный профессор, должно быть большой насмеш­ник. Ну, а если он это наивно, не в насмешку, то, стало быть, обратное: большой не насмешник»²⁰. Соловьев же, напротив, считал, что «в борьбе с материализмом спиритизм оказывает большие услуги, и с этой точки зрения можно, пожалуй, при­знать его как бы мостом, перекинутым через бездну, отделяющую неверие от веры»²¹.

Спирит, считал Соловьев, «не тот, кто исследует меди­умизм с научными целями или относится к нему с христиан­ской точки зрения, а тот, кто увлечен им, кто верит в этих духов и из общения с ними делает себе “религию”. Спирити­ческая религия, главнейшим основателем которой следует признать француза Аллана Кардена, — есть печальное заб­луждение. Она является каким-то жалким загробным матери­алом. Он переносит в духовный мир всю мелочность земных интересов, всю земную пыль, затуманивает человека, застав­ляет его жить здесь, на земле, фантастической, двойственной жизнью²² Беседы «Севера». XXVI. Искания религии. С. 174.]».

В том же 1889 году «Север» еще раз обращается к про­блемам таинственного и мистического в статье «Современ­ное возрождение на научных началах астрологии, алхимии, магии и других тайных (оккультических) знаний прежнего времени». Автор отмечает: «Еще весьма недавно слова: ал­химия, магия, астрология — употреблялись чуть ли не в по­рицательном смысле для обозначения всякой из ряду выхо­дящей нелепости. Новейшие успехи знания, однако ж, к не­малому смущению современных ученых, начинают мало-по­малу обнаруживать всю вопиющую несправедливость подоб­ного рода отношения к оккультизму»²³. Далее автор излага­ет читателям сущность алхимии, магии, астрологии, причем пытается с помощью современных научных исследований доказать правомочность существования таких наук, освобо­дить читателей от суеверий, затрудняющих понимание со­временного мира, упростить сложное явление до знакомого и привычного, объяснить непонятное с помощью примеров, взятых из опыта читателей, истории.

Журнал «Север» придерживался просветительского на­правления, поэтому, обращаясь к явлениям таинственным, стремился все-таки объяснить их с точки зрения науки: «Чу­деса современного гипноза, реальность которых окончатель­но уже признана современными учеными, чудеса мыслен­ного внушения, в реальности которых начинают мало-пома­лу убеждаться и самые рьяные скептики, чудеса ясновиде­ния и пр. и пр. в действительности не представляют собой ровно ничего нового, так как сущность всех этих явлений была известна оккультистам еще в глубокой древности. На­помним, например, старинное лечение болезней посредством заклинаний, отчитываний и пр. (современное лечение болез­ней при помощи гипнотического внушения; психотерапия некоторых авторов); напомним факты нечувствительности ведьм, колдуний и пр. к жесточайшим истязаниям огнем, каленым железом и т.д. (современные опыты над нечувстви­тельностью к болевым ощущениям истеричных, погружен­ных в магнетический сон (загипнотизированных) и т.д.); на­помним вызывание “духов” при помощи громких заклина­ний (современные опыты над громким словесным внушени­ем зрительных галлюцинаций субъектам, погруженным в магнетический сон (загипнотизированным)); напомним вы­зывание духов при помощи прикосновения магом к прихо­дившим к нему клиентам (современные опыты над вызыва­нием зрительных галлюцинаций путем мысленного внуше­ния); напомним факты ясновидения, о которых мы неоднок­ратно говорили в научной хронике, факты так называемой кристалломантии <…>, факты так называемого физическо­го медиумизма, заставляющие допустить возможность, что мысль (дух) при известных условиях может действовать на физический мир непосредственно, без посредства нервно­мышечного аппарата»²⁴.

Статья об оккультизме не подписана, однако в этом же номере журнала читателей уведомляют о том, что скоро начнет публиковаться роман Вс. Соловьева «Великий розен­крейцер». Статья является подготовкой читателя к пробле­мам, затронутым в романе, заинтересовывает его и даже вос­полняет какие-то пробелы в знаниях о таинственных явле­ниях, которые будут изображаться в произведении. Не ут­верждая, что автором статьи был издатель «Севера», отме­тим, что эту точку зрения Соловьев разделял. В «Современ­ной жрице Изиды» он признается: «Я нисколько не боюсь ничьей улыбки, заявляя, что и тогда признавал и теперь при­знаю возможность существования где бы то ни было, хоть бы, пожалуй, в пещерах и дебрях Индостана, такого челове­ка, знания которого далеко превосходят все, что известно современной нашей науке»²⁵. Биограф Соловьева П.В. Бы­ков отмечает, что влечение к области таинственного у Соло­вьева «шло рука об руку с завоеваниями науки в этой обла­сти»²⁶, он «пытается доказать, что мистики и розенкрейце­ры, выдающийся образец которых представлен в лице князя Захарьева-Овинова, носили в себе именно те знания, кото­рым в наши дни суждено сделаться достоянием науки, хотя и не в полном объеме»²⁷.

Позиции Достоевского и Соловьева, нашедшие отра­жение в их произведениях, очень близки. Оба писателя, на­ходившиеся долгое время в тесных дружеских отношениях и, вероятно, неоднократно обсуждавшие и спиритизм как яв­ление, и его конкретные проявления, считают своим долгом предупредить читателя, насколько далеко может завести интерес к сфере таинственного и волшебного.

Примечания