Митрополит Волоколамский Иларион

Богословие красоты

Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы… созерцать красоту Господню.

Пс. 26:4

Красота — одно из центральных понятий не только фи­лософской и эстетической мысли, но и богословия. Однако для простого обывателя разговор о красоте может показаться раз­говором о чем-то лишнем, не необходимом или даже пустом. Ведь красота — это то, без чего теоретически можно обойтись. Есть вещи действительно необходимые человеку. К их числу можно отнести пищу, кров, одежду, без которых не выживешь ни в трудные годы лихолетий, ни в мирное время. Все это име­ет мало общего с красотой.

В начале 30-х годов XX века в большевистской России эстетическая мысль, основанная на марксизме, вообще не под­нимала по существу проблемы красоты и даже отрицала ее. В журнале «Пролетарская литература» писатели-идеологи мо­лодого советского государства утверждали: «Наша норматив­ная марксистская эстетика отрицает и объективные и субъек­тивные критерии красоты, ибо она <…> против красоты во­обще»¹.

Тем не менее, и в советское время находились люди, та­кие же голодные, больные и обездоленные, как и большинство соотечественников, которые тратили свои силы и саму жизнь, чтобы спасти прекрасные, но, с точки зрения некоторых, «бес­полезные» вещи — ту самую красоту. Сотрудники музеев, ис­кусствоведы, историки, музыканты, литераторы. Быть может, именно эти самоотверженные люди повлияли на пересмотр отношения к красоте в Советском Союзе в середине 1950-х го­дов, когда были затронуты вопросы эстетического мироотношения. И хотя все участники поднятой тогда дискуссии уверя­ли, что они следуют принципам марксистско-ленинской фило­софии и эстетики, их трактовка красоты была на удивление различной. Одни² утверждали, что красота как изначально при­родное свойство существовала и до человеческого общества. Другие³ рассматривали красоту как социокультурное явление, выражающее в конкретно-чувственной форме утверждение человека в мире, меру свободы его и общества. Третьи⁴ опре­деляли красоту как «отраженную в сознании закономерность определенного качества» или как соответствие «реальности и идеала». С начала 1960-х годов предпринимались попытки ос­мыслить красоту в аксиологическом аспекте, представить ее как эстетическую ценность, показать ее взаимосвязи с други­ми эстетическими категориями, выявить своеобразие красоты в искусстве, особенности ее субъективного восприятия и пере­живания.

В 70-е и 80-е годы философы и богословы стали гово­рить о религиозных истинах, прикрываясь эстетическими ка­тегориями. Вспомним знаменитую многотомную «Историю античной эстетики» А.Ф. Лосева, которая, по сути, была исто­рией античной философской и религиозной мысли. Вспомним труды С.С. Аверинцева и В.В. Бычкова, посвященные эстети­ке, но раскрывающие мир запретной тогда святоотеческой мысли. Появление этих книг было событием для многих веру­ющих и думающих людей.

Все эти попытки осмысления красоты опирались лишь на один и тот же эмпирический опыт — человек, однажды уязвленный красотой, уже никогда не сможет без нее жить. И дело здесь не только в том, что красота примиряет нас с жиз­нью. Переживание прекрасного, постижение красоты — это опыт скорее мистический, он выводит человека за пределы его самого, ставит его лицом к лицу с чем-то великим, непос­тижимым и вместе с тем удивительно радостным, близким, желанным.

Глядя на эволюцию отношения к красоте в советском государстве можно сказать, что изначальное ее отрицание бо­лее соответствовало господствующему атеизму. Потому совет­ская идеология не допускала какие-либо разговоры о красоте, боялась обратить внимание на нее, дать возможность форму­лировать ее определения. Ведь именно размышления о ней за­ставляли людей неравнодушных к прекрасному искать ответы на закрытые тогда мировоззренческие вопросы. Преподобный Макарий Египетский пишет, что человек, уязвленный любо­вью к Красоте, «связан и упоен ею, погружен и отведен плен­ником в иной мир»⁵. Ничто так не будит душу, как внимание к прекрасному.

В христианстве Красота — одно из имен Божиих. Бог — Прекрасен Сам по Себе, и Он же является источником подлин­ной красоты. Вот лишь несколько свидетельств о Боге как Кра­соте из святоотеческого наследия. Например, удивительный гимн Красоте блаженного Августина: «Поздно возлюбил я Тебя, истинная Красота <.. .> Ты был во мне, я же был вовне. Я искал Тебя во внешнем, позоря соразмерное творение Твое своим безобразием. Ты был со мной, я же — без Тебя <…> Ты по­звал, и крик Твой прорезал глухоту мою; Ты сверкнул, и Твой блеск отогнал слепоту; пролилось благоухание Твое, и вот уже я задыхаюсь без Тебя; я отведал Тебя, и теперь я алчу и жажду; Ты прикоснулся ко мне, и зажглась во мне любовь»⁶. Святи­тель Григорий Нисский вопрошает: «Что может быть любез­ней образа нетленной Красоты?»⁷. Святитель Григорий Бого­слов поясняет, что «красота является сущностным атрибутом Бога»⁸, а святитель Кирилл Александрийский указывает, что красота Бога надмирна, и человек воссоздан в этой троической красоте⁹, которую, согласно преподобному Максиму Исповед­нику, предназначен в конечном итоге разделить с Самим Бо­гом¹⁰. Для святителя Кирилла Туровского¹¹, как и для препо­добного Нила Сорского¹² высшей красотой наделен только Бог. «Хор святоотеческих голосов» подытоживает Дионисий Арео- пагит: «Бога святые восхваляют как Прекрасное, как Красоту <…> Все сущее, — пишет далее Дионисий, — возникая из Прекрасного и Добра, пребывая в Прекрасном и Добре, воз­вращается в Прекрасное и Добро. И все, что существует и по­является, существует и появляется благодаря Прекрасному и Добру»¹³.

Добро и красота, по мысли Дионисия, тождественны. Это тождество, впрочем, подтверждает аскетический опыт препо­добных отцов и подвижников благочестия, накопленный за всю историю существования христианства. Собрания самых авто­ритетных в Церкви аскетических творений святых отцов уже в древности получали наименование «Филокалии» (любовь к красоте). Так например, святитель Василий Великий озаглавил словом «Филокалия» катены из Оригена. Но наиболее извест­ная «Филокалия» — сборник произведений православных под­вижников, созданный на Афоне в XVIII веке¹⁴. Он был переве­ден на русский язык с названием «Добротолюбие». «Словом “Добротолюбие”, — говорит святитель Феофан Вышенский во вступлении к своему переводу, — переведено греческое назва­ние “Филокалия”, которое означает “любовь к прекрасному, возвышенному, доброму”»¹⁵.

Однако красота тождественна не только добру. Настоя­щей красоте также можно и должно верить. Она удостоверяет. Вот, например, как это сформулировал русский ученый, фило­соф и священник Павел Флоренский, анализируя знаменитую рублевскую «Троицу»: «Из всех философских доказательств бытия Божия наиболее убедительно звучит именно то, о кото­ром даже не упоминается в учебниках: примерно оно может быть построено умозаключением: есть “Троица” Рублева, сле­довательно, есть Бог»¹⁶. Красота идентична истине, является ее критерием, ее составной частью. Вспомним также об эпизоде «испытания вер» в «Повести временных лет», где последним и решающим аргументом для князя Владимира в выборе веры стала «красота церковная»: «Не знаем — на небе ли были мы или на земле, ибо нет на земле такого вида и такой красоты, и мы не знаем, как рассказать об этом, только знаем, что там Бог с человеками пребывает и богослужение их лучше, чем во всех иных странах. Мы же не можем забыть красоты той»¹⁷. Эта ар­гументация воспринимается как самая убеждающая. «Бог с че­ловеками пребывает» там, где есть красота, наличие которой и свидетельствует об этом «пребывании». Красота является до­казательством. Согласно младшему современнику князя Вла­димира святителю Илариону Киевскому, только Истина наде­ляется красотой¹⁸.

Поэтому и церковная музыка, и архитектура, и иконо­пись всегда стремились быть на самом высоком культурном уровне. Это было и остается для Церкви делом принципа. Пре­красный церковный хор, стройность и красота богослужения, изысканность архитектуры — лучшие формы проповеди, ко­торые когда-либо знала Церковь. И это не интерес корысти, показатель достатка или пустой роскоши, а самая соль христи­анского мироощущения.

Именно потому, что от надежности, доброкачествен­ности красоты зависит неимоверно много, к ней предъявля­ются исключительно строгие требования. Красота, которая хочет быть удостоверением истины, не может не быть к себе суровой. Вспомним Ф.М. Достоевского и его роман «Под­росток». Главный герой подслушивает у странника Макара Ивановича, человека из народа, глубоко поразившее его ста­ринное слово «благообразие», выражающее идею красоты как святости и святости как красоты — красоты строгой, представляющей твердый ориентир для подвижничества. «Истинная красота познается не по внешнему виду, а по нра­вам и пристойному поведению», — утверждает святитель Иоанн Златоуст¹⁹.

Красота и подвижничество очень тесно связаны между собой в русской народной психологии. Академик С.С. Аверин­цев заметил, что «классическая русская литература смертель­но боится эстетического “баловства”: Гоголь сжег свою руко­пись, Лев Толстой пытался отречься от художника в самом себе, только бы остаться искателем и учителем истины, — этому не сыщешь параллели в истории других литератур»²⁰.

Сегодня мы живем в мире, где понятия «добро» и «кра­сота» разошлись между собой. «Добро» остается категорией этики, красота же превратилась в отвлеченную эстетику, а за­тем и полностью была дискредитирована современным секулярным обществом. Синонимом красоты становится прелесть, то есть ложь. Отрыв эстетических идеалов от этической осно­вы заводит в тупик современные поиски прекрасного. Эстети­ка рынка — вот основной удел нашей эпохи. Невиданное паде­ние общественной нравственности, обилие соблазнов, расколотость и одиночество современного человека, его полное по­гружение в сферу развлечений — действительно серьезные препятствия к умению увидеть, почувствовать истинную кра­соту. Утрата ценностных ориентиров приводит в конечном ито­ге к забвению самого Источника красоты.

Преподобный Исаак Сирин нас предупреждает, что «душа видит Красоту по силе своего жития»²¹. «Основание кра­соты, — замечает В.Ф. Одоевский, — не в природе, но в духе человеческом»²². Человек, равнодушный к прекрасному, никог­да не поймет сияющую красоту Евангелия.

По словам Н.А. Бердяева, в красоте нужно жить, чтобы ее узнать²³. Узнав же ее, каждый из нас приобщается величай­шей радости, ради которой Господь и сотворил человека²⁴. «Ког­да человек чувствует себя в мире как в едином, прекрасном целом, когда чувство внутренней гармонии приводит его в чи­стое, свободное восхищение, — пишет И.В. Гете, — в эти ми­нуты вся вселенная, если бы она могла сознавать себя, удиви­лась бы и возрадовалась высочайшей цели бытия своего. Ибо к чему служит все это великолепие солнца, планет и звезд, этих рождающихся и исчезающих миров, если, наконец, счастли­вый человек безотчетно не станет радоваться бытию своему?»²⁵.

Вот истинный смысл бытия человека, вот его подлинное призвание — всей полнотой своего существа приобщиться под­линной Радости, стать причастником истинной Красоты. По­знание, как утверждал Аристотель²⁶, начинается с удивления. Так нередко и познание Бога начинается с удивления красоте Божественного творения, а венцом этого познания является святость, которая открывает в человеке его собственные тай­ники богообразной красоты и являет красоту других людей, сокрытую даже от них самих, так как «сияние красоты добро­детелей в человеке пробуждает то же самое удивление и изум­ление, что и слава Небес»²⁷.

Примечания