mospat.ru
Опубликовано в журнале "Церковь и время" № 46


Корнелий Янсениус

Слово о реформации внутреннего человека

Предисловие

Предлагаемая вниманию читателей проповедь выдающегося католического богослова Корнелия Янсениуса (1585—1638)** «О реформации внутреннего человека» — уникальный образец проповеднического искусства. Проповедь была произнесена в 1628 году в бенедиктинском монастыре Афлигем (на территории современной Фландрии, Бельгия) и адресована братии монастыря, незадолго до этого принявшей решение реформировать устав. Название проповеди выражает одну из важнейших аксиом традиционного христианства: подлинная реформа, реформация и обновление в жизни Церкви начинается в сердце каждого человека и заключается в обращении к апостольскому идеалу христианской жизни.

Слово о реформации внутреннего человека

Уникальность проповеди Корнелия Янсениуса заключается в следующем. Этот священник и ученый никогда ранее не проповедовал. Готовясь произнести проповедь, Янсениус задолго до этого обратился за помощью в ее составлении к своему другу, выдающемуся проповеднику из Парижа аббату Сан-Сирану. Однако помощь запаздывала, и Янсениус подготовил текст проповеди сам. Эта проповедь стала единственным образцом гомилетического наследия выдающегося ученого подвижника. Епископ Ипра с 1636 года, Янсениус обязан своим избранием именно проповеди «О реформа-ции„.», ставшей подлинным «аксиосом» в служении священника и богослова. Движение «янсенизма», представляющее собою одну из первых попыток так называемого неопатристического возрождения в церковной истории Нового времени, обязано своим именем Янсе-ниусу. Однако нравственный ригоризм и стремление сообразовать повседневную жизнь с нравственным ригоризмом апостольского христианства, столь свойственные янсенизму, не находят прямого подтверждения в произведениях фламандского богослова. Корнелий Янсе-ниус — систематик и догматист, не проявляющий интереса к нравственно-богословской проблематике. Проповедь «О реформации внутреннего человека» — одно из единственных непосредственных свидетельств аскетического учения епископа.

Проповедь «О реформации внутреннего человека» — первое произведение Корнелия Янсениуса, переведенное на русский язык. Текст проповеди снабжен краткими комментариями, а также тематическими подзаголовками, позволяющими лучше понять ход мысли и логику богословских рассуждений Корнелия Янсениуса. Полный текст цитат из произведений блаженного Августина, используемых Янсениусом, приведен в примечаниях.

Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира 1 Ин. 2:16

Мир стремится к небытию, из которого взят

Таков порядок природы и божественного провидения, что все, что подчиняется их законам и заключается в их границы, возвращается к своему истоку в вечном движении. Все, рождающееся из земли, возвращается в землю, из которой было взято; все воды реки возвращаются в море, из которого проистекают, и все, состоящее из элементов, распадается на те же самые элементы, из которых состоит. Порядок этот установлен законом столь неизменным и столь всеобщим, что следы его и знаки видны в разрушении вещей, когда последние утрачивают первоначальные качества и выходят из естественного состояния. Отсюда же происходит некое мощное тяготение, влекущее все творения к разрушению их бытия. Тяготение это опрокинуло бы их в бездну небытия, если бы они не были поддержаны словом, сохраняющим всю Вселенную. Это всеобщее влечение есть как бы знак, начертанный рукой природы и указывающий всем тем, кто имеет очи, способные к познанию, где начало всех сотворенных вещей1. Поэтому когда ангелы и первый человек не устояли на вершине славы, на которую Бог поставил их в начале, то ощутили себя как бы на чужбине, покинули Бога, пали вниз, в область им свойственную, и обратились бы в ничто, если бы Бог не удержал их, падших, своей всемогущей благостью.

После этого стоит ли нам удивляться, что не существует ни одного государства, искусного в политике и сильного в могуществе, мощь которого не ослабла бы в круговороте столетий. В монашеском братстве, устав которого был установлен в чистоте, заботливо сохранялся и утверждался строгим соблюдением, не бывает, чтобы дух не охладевал, а суровость, для него столь спасительная, не начинала ослабевать. Мало-помалу повреждение увеличивается, и с умножением дурных привычек братство устремляется к первоначальному беспорядку, свойственному людям.

Деревья, будучи сгибаемы с большим усилием, распрямляются в естественное положение с усилием еще большим, как только рука, поддерживающая их, отпускает. Подобным образом, но в противоположном направлении, человеческая природа, поврежденная и как бы сгорбленная грехом, может приподняться лишь при помощи невероятной силы; предоставленная же самой себе и оставленная, она устремляется, увлекаемая силой собственной тяжести к своему изначальному пороку.

Слово о законе и благодати

Не должно чрезмерно восхищаться тем, что закон этот столь глубоко укоренен во всех частях природы, а очертания его яснейшим образом проявляются в порядке, которым Создатель управляет созданиями, отдалившимися от Него и впавшими в непослушание. Ибо наиболее чудесным и замечательным во всех делах Его является благодать, противопоставленная греху человека, созданного по образу Божию. Не давая греху увлечь человека в ничто, из которого он был взят, благодать дарует ему возвращение к Творцу его бытия и Источнику всех его благ2.

Так Господь предпочел воссоздать сосуд, выпавший из Его рук, и вернуть ему первоначальную форму, Им данную, нежели отвергнуть сосуд расколовшийся, окончательно разбив оставшиеся еще части, и из

всего этого создать другой, новый. Этот пример вечной Премудрости служил указанием пути для великих подвижников христианства, как в веках прошедших, так и ныне, судивших, что труды их принесут большую пользу, когда древнее и досточтимое монашеское братство будет восстановлено в благолепии, которым оно отличалось при рождении своем и основании, а на лике этого ордена, столь обезображенном новыми, не свойственными ему чертами, добавленными временем, будет начертана первозданная и естественная красота3. Конечно же, древнее, установленное божественной премудростью, испытанное на деле в течении веков и получившее всеобщее одобрение по плодам его, предпочитается всякому новшеству.

Приношение современному монашеству

Мне недостает удивления, когда я вижу, что некоторые так любят самих себя, презирают других и так полны ложных пророчеств по поводу будущего, что предпочитают в одиночестве злословить предпринятые благочестивые начинания, нежели, одобряя их, присоединиться к тем, кто этим начинаниям способ-ствует4. Сама Праведность была судима5, безобразие часто преподносится как красота, а благочестие подвергается нападкам. Заслуженной похвалой я хотел бы вызвать уважение к подвижникам, но опасаюсь, памятуя о свидетельстве блаженного Августина, говорящего, что похвальные речи создают впечатление отсутствия подлинных достоинств, способных убедить неподкупных судей6. Осознавая мою слабость, я решил преподнести вам слово, чтобы внести мой посильный вклад и помочь вам в подвигах, которыми вы стремитесь достичь неба. Это слово не о совершенстве или реформировании монашеской дисциплины, но о падении и обновлении человеческого духа, плоде постоянного подвижничества, с подробным объяснением того, каким образом он подвергся падению и каков кратчайший путь возвращения духа к своему первоисточнику для обретения первозданного совершенства и чистоты.

Непогрешимый истолкователь богословия7

С помощью Божией я постараюсь следовать и даже дословно повторять слова того, кто сполна проник в самые сокрытые тайники человеческого сердца, в таинственнейшие и непроницаемые движения страстей8.

Я говорю о блаженном Августине, мысли которого, находящиеся в различных местах его произведений, я приведу, дабы под покровительством авторитета столь великого учителя, мне не бояться дерзновения в рассуждении, а вам не доверять мне чрезмерно. Пожелавши, вы с усиленной ревностью сможете последовать чистым и подлинным христианским правилам.

Человек бессмертный и человек разумный

Поскольку Бог, благость и величие Которого безмерны, из неисчерпаемого источника своей благодати и могущества соблаговолил произвести создание, которое, будучи земным, было бы достойным неба, пребывая в единении со своим Создателем, Он дал ему бессмертную душу, поместив ее в тело, которое могло бы по Его воле не умереть никогда9. Он наделил душу светом понимания и свободой воли. К существующему по природе Бог прибавил дар благо-дати10, дабы чистым и ясным оком духа человек созерцал бы неизменную истину, прилепляясь к Создавшему его в святой привязанности и божественной любви. Среди созданий не было никого выше человека. Прилепляясь к первоначалу всех вещей, он возрастал в вечности непостижимого света. Возможно ли познание более совершенное, нежели дарованное ему в просвещении света блаженной вечности?

Единение и понимание рождали несказанную радость и удовольствие в духе, обладающем столь великим благом, а в теле — силу бессмертия. Эта величайшая двойственная благодать сохраняла глубокий мир в обеих частях, из которых был создан человек, даруя духу возможность следовать Богу без всякого сопротивления, а телу — последовать духу без всякого труда. Никакого недостатка не испытывал он в том, чего мог законно желать и чем обладать, и ничто не могло смутить его внутреннее и внешнее блаженство. Однако человек не был еще утвержден в этом своем состоянии, окончательным постоянством, дающим возможность любить божественную премудрость в забвении самого себя и собственного величия, не сравнимого с величием бесконечным. Вглядевшись в собственное блаженство и отдавая себе отчет в своем состоянии, человек пришел в восхищение, очарованный своей красотой, и начал любоваться собой. Взгляд этот, обращенный к самому себе, отвратил его от Бога и вверг в непослушание.

Сладкий ручей обязан своим происхождением источнику. Человек же отделился от своего Создателя, захотел принадлежать только самому себе и руководствоваться только своим авторитетом, вместо того чтобы принимать законы Того, Кому подобало их определять. Так погиб он, восхотев подняться против закона природы и закона разума. Нет восстания более странного и неправедного, чем это: удалиться от своего Начала, к которому надлежало всегда прилепляться, и сделаться самому для себя началом, правилом жизни, источником знания и причиной блаженства.

Что есть гордыня, если не желание этого несправедливого величия, и откуда возникает это желание, если не из любви человека к самому себе? И чем заканчивается эта любовь, если не оставлением высшего и неизменного блага, любить которое должно более, чем самого себя. Гордость повредила волю человека; и как при опухоли глаза закрываются и помрачаются, так тьма накрыла дух его. Человек ослеп до такой степени, что прародительница рода человеческого поверила, что змей говорил ей правду; прародитель же, делаясь единым в преступлении с той, что была единой с ним в жизни и счастье, отказался от возможности обрести прощение за непослушании заповеди Божией. Утратив духовное блаженство, он бросился искать плотских и грубых удовольствий в вещах наиболее низменных. Ева, по словам Писания, «взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел» (Быт. 3:6).

Так утратил человек обладание вечностью, столь возвышенной и бесценной, обладание истиной и премудростью, столь неизменной, и наслаждением духовным, столь чистым и превосходным. Желая сделаться началом своего величия, познания и счастья, он стал гордым, любопытным, чувственным, и вверг все свое потомство в разнузданность и пороки.

Познав добро и зло, человек увидел себя предоставленным самому себе и осознал свою нищету. Это сознание побудило его подражать беспорядочным и слепым подражанием божественному величию, знанию и блаженству, которых он прежде вкусил и с которыми прежде пребывал в единении в состоянии славы, света и счастья. Он сделался рабом трех беспорядочных страстей, беспрестанно внушающих ему жгучее желание восполнить понесенную потерю и вернуть блаженство, которым он пренебрег, в поиске утешения в горе среди теней тех великих благ, которыми он подлинно и в совершенстве наслаждался. Это — последние порывы смертельно раненого человека. Это — последние содрогания тела, почти лишенного жизни, знак не наступившей еще смерти11.

Преступление и наказание

Вот три источника всех пороков и испорченности человека, согласно постоянному и неизменному учению святого Августина. И конечно же, из всех искушений, которыми дьявол старается завлечь тех, кто уже пал, или же тех, кто еще стоит на ногах, нет ни одного, не относящегося к гордости, любопытству или же к чувственным удовольствиям. С того времени, как он впервые испытал силу этого оружия, с необычайной легкостью победившего первого человека, он как бы навсегда посвятил его разрушению и погибели всех людей. Словами «в тот день, в который вы вкусите от плода сего», он вложил в человека, во все органы его тела, до самого мозга костей, ощущение и желание самых низких похотей; следующими словами — «откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» — он внушил им постоянное беспокойное любопытство; и наконец, словами «вы будете, как боги» он влил в сердца их всепроникающий и незаметный яд гордости (См.: Быт. 3:5).

Именно поэтому Царь наш, пришедший исцелить человека от этих трех ран, подвергся троекратному нападению и сломал наконечники этих стрел щитом истины, дабы Его последователи не боялись более оружия, которым они были побеждены. Дьявол искушал Его похотью плоти, предлагая Ему превратить камни в хлеб; похотью очей и желанием всезнания, призывая Его искусить Бога и испытать, не понесут ли Его Ангелы; и, наконец, гордостью — обещанием всех царств мира. Дьявол приготовил искушение Создателю в том же порядке, в каком погубил создание. В этих трех нападениях он использовал все свои механизмы и истощил весь свой арсенал. Именно поэтому говорит Евангелист: «И окончив все искушение, диавол отошел от Него…» (Лк. 4:13).

Это те три страсти, о которых Евангелист Иоанн говорит божественно кратко: «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (1 Ин. 2:16). Кто внимательно исследует их, узнает, что всякая нечистота, разрушающая тело и дух человека, все преступления, сотрясающие человеческое общество, исходят из этих трех источников; и как только искореняется источник, высыхает и поток. Ибо из чего состоит человек, как не из души и тела, и из чего состоит душа, как не из духа и воли? Итак, воля получила печать гордости, дух — любопытства, а тело — вожделения плоти.

Некоторые полагают, что Апостол под именем похоти очей, похоти плоти и житейской гордости желал обозначить страсть богатства, как бы затрудняясь точно определить устроение этой страсти. Однако жадность никогда не бывает первой, ибо желание обладать возникает как раз для удовлетворения одной из трех вышеупомянутых страстей, двум из них или же всем трем вместе, выполняя служебную, а не руководящую роль по отношению к порочным движениям духа и тела.

Подвижники, трудящиеся над очищением души и обновлением духа по образу Создавшего их, должны внимать себе, познавая природу и действия страстей, и заботливо поучаться в правилах и порядке, установленном для их исцеления, в возвращении к потерянной чистоте.

Часть первая: Похоть плоти

Первая кровь

Похоть плоти — первый враг, которого необходимо побороть на пути к духовной реформации. Она же — и первая страсть, которую вступающие на путь добродетели стараются укротить и побороть уздой воздержания; самая грубая и ощутимая для тех, кто подвизается перейти от тьмы к свету12. Страсть эта с легкостью побеждает слабых. Называется она похо-

тью, или желанием плоти, потому что удовольствие, к которому она с насилием увлекает, ощущается плотью и входит пятью чувствами, как бы пятью вратами. Ибо дух человека, к несчастью, утратив ощущение внутренней сладости, стремится к внешней, усиливаясь удержать это небесное удовольствие, по крайней мере, телесными чувствами, представляющими собой наиболее низкие и грубые из его сил, или же компенсировать его потерю другими удовольствиями. Здесь похоть царствует всевластно, и все живущие по плоти воюют под ее знаменами, в то время как живущие по духу сопротивляются ей, чтобы укротить ее и победить. Хотя любовь к воздержанию не позволяет нам предаться удовольствиям, душа сама сопротивляется этому благочестивому настроению беспорядочными движениями, потрясающими и смущающими ее; некое желание вожделения подталкивает ее, хотя и с отвращением и против воли ее самой, к наслаждению вещами, к которым ее притягивает склонность. Это столь насильственное движение есть ни что иное, как общая страсть, беспорядочное желание пережить каким бы то ни было образом удовольствия, любить которые не позволено. Страсть вожделения стремящаяся войти в нашу душу вратами чувств, совершенно противоположна любви к премудрости и враждебна добродетели.

Uti non fruii3

Единственное правило, которому должно следовать для победы над этой страстью, есть правило христианской жизни, изложенное и непоколебимо утвержденное святым Августином во многих его творениях. (Кое-кто не понял это правило, а кое-кто и вовсе осудил.) Итак, хотя и возможно совершить многое силой вожделения, ничто не должно быть совершаемо ради вожделения, по инстинкту этой беспорядочной страсти, вписанному в нас грехом. В этом — испытание добродетели святых и утомительный путь их подвига и аскезы. Ибо когда по жизненной необходимости нам приходится «пользоваться» вожделением, по природе соединенным с телесными чувствами, пользоваться, чтобы сделать что-либо доброе как бы мимоходом и не ради самого вожделения, часто случается, что мы злоупотребляем им, увлекаемся и действуем только ради вожделения. И вместо того, чтобы пользоваться телесными чувствами по природной необходимости, а не по желаниям похоти, то есть для различения того, что требуется одобрить или осудить, принять или отвергнуть, желать или избегать как благотворного или губительного для сохранения нашего тела и нашей жизни, мы начинаем испытывать опасное удовольствие. Оно подобно слуге, который вначале слушается своего господина, но вскоре старается одолеть его. Вместо того чтобы пользоваться вожделением, как естественной силой к осуществлению необходимого, мы начинаем служить ему. Это случается прежде всего потому, что необходимость не имеет такой же силы, какой обладает удовольствие. Удовольствие побуждает нас к несоблюдению меры. Это беспорядочное движение затуманивает наш дух, и мы можем только по догадке судить о том, является ли происходящее с нами телесной необходимостью или же обманчивой прелестью вожделения. Душе плотской нравится такая неуверенность. Она радуется тому, что те границы, преступить которые она не имела бы права, неясны, и поэтому она может удовлетворять страсть к удовольствию под видом надуманной необходимости.

Вместо того, чтобы, «пользуясь» чувствами и за неимением другой возможности, испытывать удовольствие по необходимости вожделения, похоть и вожделение делаются самоцелью и смыслом чувственного ощущения. Впоследствии душа осознает это. Осознать же этот самообман можно, удалив то, что привлекает нас. Заботливо исследовав причину, мы поймем, требует ли природа необходимое или же услаж-

дается вожделением. В присутствии же вещей, приятных чувству, когда внутренние очи не могут более распознать, руководит ли нами необходимость или же стремление к удовольствию, трудно даже определить степень помрачения духа страстью.

Отсюда происходит и то сомнение, что возникает в душах благочестивых, которые, чувствуя умиление при пении псалмов, не в состоянии тотчас рассудить, благочестие ли это, движимое любовью к священным словам, или же страсть и наслаждение звуком. Ибо по истинному правилу христианской добродетели не подобает стремиться лишь к услаждению слуха сладостью и гармонией звуков и голосов.

Отсюда происходит и борение между воздержанием и похотью, возникающее при ежедневном подкреплении пищей сил нашего разрушенного тела. Невозможно выразить, как много ловушек устраивает нам похоть, как она препятствует определить границы необходимого в пище и питии, как она их меняет, как она их скрывает и как передвигает; как она убеждает нас поверить, что то, чего достаточно, недостаточно; как она побеждает нас прелестью своей и приманками, убеждая, что мы едим для нашего здоровья, тогда как мы едим уже только для несварения и болезни нашего желудка, в чем мы и признаемся впоследствии, раскаиваясь в совершенном проступке. Ибо вожделение не способно быть помощником в определении верной меры необходимого и нужного. А опыт подтверждает сказанное кем-то из древних: «Раскаяние следует за вожделением».

Легко полагать, что мы можем делать множество вещей с удовольствием, не превращая это в самоцель, но трудно всегда внимать себе во всех действиях, ничего не делая по одному побуждению к удовольствию и ради него. Трудность эта особенно знакома тем, кто объявил войну наслаждениям, и, не обладая, по причине телесной необходимости свободой отсечь их все одним ударом, подвизаются в их укрощении, подчиняя стремление к удовольствию правилу умеренности.

Ответ Иову

Где найти человека, подобного Иову, обладавшего всеми благами и мгновенно обнищавшего? Лишившись прежних богатств, он твердо пребывал в неизменной преданности Господу. Действия его показали, что не богатство обладало Иовом, но он обладал богатством, а сам принадлежал Богу. Если бы таковой была наша христианская добродетель, то мы без труда отказались бы от обладания имуществом на пути к совершенству. Ведь беспристрастное отношение к богатству гораздо более достойно уважения, нежели отказ от него. Кто, согласно неизменному правилу истинного подвижничества, решился посвятить все свои силы восхождению на вершину христианского совершенства в отсечении удовольствий и в отказе от чувственного вожделения, действующего в звуках, красках, запахе, вкусной пище и прочих плотских соблазнах, стараясь хотя бы умерить их действие воздержанием, признает справедливость только что сказанного? Опыт и голос совести говорят о том, что легче вовсе отказаться от богатства и прочих законных наслаждений, нежели пользоваться ими и не согрешать.

Таковы правила, которым должно следовать, зная, от чего следует отказаться и что следует принимать в борьбе с первой страстью, самой постыдной из всех и называемой Апостолом похотью плоти. Тот, кому Бог дарует благодать победы, подвергнется нападению другой страсти, тем более лукавой, чем более благородной она кажется.

Часть вторая: похоть очей

Знание как болезнь

Вот оно — любопытство, всегда беспокойное, названное так из-за суетного желания все знать и прикрывающееся именем науки. Власть свою оно поместило в области духа. Именно там, собрав воедино множество различных образов, оно приводит его в смущение огромным количеством обманчивых представлений и, не ограничиваясь воздействием на разум, действует вовне на все органы чувств. Ибо грех запечатлел в душе непостоянную, бесстыдную и любопытную страсть, вовлекающую ее в опасности и побуждающую служить чувствам не для того, чтобы достичь удовольствия плоти, как прежняя страсть, но чтобы все испытать и приобрести плотское знание. Страсть упрямо возбуждает желание все знать, а так как зрение есть первое чувство, способствующее познанию, то и Дух Святой именует эту страсть «похотью очей» (См.: 1 Ин. 2:16).

Постараемся определить, в чем разница между движением вожделения и побуждениями этой страсти. Нетрудно заметить, что похоть плоти имеет своей целью все, что является приятным. Похоть же очей направляется и к вещам неприятным, желая испытать, искусить и познать все неведомое. Мир тем более испорчен этой страстью, чем более она прикрывается личиной добродетели, то есть знания.

Именно отсюда возникает желание насытить зрение всевозможными суетными вещами. Отсюда возникли цирки и представления. Отсюда — поиск тайн природы, нас вовсе не касающихся, бесполезных для знания; знание — это знание ради самого знания. Отсюда — отвратительное магическое искусство. Отсюда — желание искушать Бога в христианской религии, внушаемое дьяволом даже святым подвижникам, с тем чтобы они творили чудеса ради желания видеть их, а не ради пользы, из них происходящей. Блаженный Августин многообразно подвергался подобным искушениям, не избежал их и Царь наш [Христос].

Тайны природы

Кто в силах выразить, сколь многие вещи, столь низкие и презренные, искушают нас, возбуждая наше любопытство, и как мы, не замечая того, бываем обескуражены и удивлены чем-то необычным вокруг нас, как-то: бегущим зайцем, пауком, ловящим мух в свои сети, и множеством тому подобных явлений, когда дух наш увлекается и стремительно уносится вслед происходящему. Я знаю, что все это — вещи ничего не значащие, но в них проявляется то же, что и в вещах значительных: любопытство, с которым разглядывают муху и с которым удивляются слону. Это суть симптомы одной и той же болезни.

«Поврежденное» благочестие

Страсть эта проникает даже в вещи священные и прикрывается покровом религиозного. Именно она побуждает нас с усердием изобретать и с восторгом наблюдать всевозможные новшества в устройстве церквей, в роскоши обрядов, и во всем необычном и притворном, ясно указывающем на то, что происходит оно из этой болезни, но прикрывается видом благочестия. Все это тем более приятно, чем более редкостно и неожиданно14.

«Последние известия»

Не свидетельствует ли скука, движимые которой мы передаем и узнаем новости, о беспокойстве нашего духа, и не указывает ли она ясно на источник своего происхождения? Почему мы, частные лица, не

причастные к государственным делам, утруждаем себя тем, чтобы знать, что происходит в Азии, какие начинания предпринимаются во Франции и на какой из принцесс женится польский король? Какая нужда нам знать все то, что происходит в стране и за ее пределами, на суше и на море?

О пользе рассуждения

Когда занятие общественной должности обязывает быть в курсе всего происходящего, то это — не суетное желание знания, но необходимая обязанность, связанная с выполнением долга. Правило христианской жизни во всем этом состоит в том, чтобы не превращать стремление к изучению и познанию вещей в дурное и излишнее любопытство, пользоваться знанием для принятия или отвержения вещей, дабы иметь надлежащее представление о том, чему должно следовать и чего избегать, чтобы жить по-христиански и выполнять наш долг.

Если этой беспокойной страсти удается заставить нас нарушить границы мудрости и духовной умеренности, то стоит ли удивляться, что когда мы становимся самими собой и возвышаемся к созерцанию несравненной красоты вечной истины, где пребывает верное и спасительное знание всех вещей, то все множество образов и иллюзорных фантомов, суетность которых наполнило наш дух и разум, атакует нас и низводит вниз, как бы приговаривая: «Куда вы направляетесь, будучи покрыты пятнами и недостойны приблизиться к Богу? Куда идете вы?» И так мы справедливо наказываемся в одиночестве греха, совершенного в делах мира.

Часть третья: о гордости

Победа, не победившая мир

Дух наш, очистившись в противоборстве с обеими страстями, самой победой своей рождает страсть новую, называемую Апостолом «гордостью житейской» (1 Ин. 2:16), самую коварную и опасную из всех страстей. Ибо когда человек радуется о своей победе над двумя предыдущими врагами добродетели, восстает самая последняя из страстей, радуясь об этой радости словами: «Почему ты торжествуешь? Я живу еще, я живу именно благодаря твоему торжеству». Происходит это оттого, что человек празднует победу раньше времени, как бы уже победив полностью эту страсть, тогда как только полуденный свет Вечности может расточить все ее тени. Трудно поверить, сколь много слез, воздыханий и молитв возносят к Богу благочестивые души, испрашивая помощи Его благодати и укрепления Его всемогущей десницы, дабы укротить и опрокинуть навзничь это дикое животное. Верны слова блаженного Августина о том, что порок этот умертвил душу первым, но умирает последним. Беспорядок, сразу же наступивший в душе по отдалении ее от Бога, по возвращении к Нему покидает ее последним15.

В рабстве у свободы

Причина этого в желании независимости, запечатленном в глубинах человеческой души, сокрытом в непроницаемых тайниках воли, в желании принадлежать только самому себе и не подчиняться никому другому, даже Самому Богу. Если бы в нас не было этой склонности, то мы не испытывали бы трудности в исполнении Его заповедей и человек без труда отверг бы это желание независимости при первом его появлении. Очевидно, что человек в грехе своем не искал

ничего другого, как только того, чтобы никому не подчиняться. Иначе одного божественного запрета, руководившего человеком, было бы достаточно, чтобы не допустить совершения им преступления. Если бы человек прислушался к запрету, то тем самым прислушался бы к божественной воле, возлюбил бы ее одну, последовал бы ей, предпочел бы ее воле человеческой. Но дух человека удалился от премудрости, истины, неизменной воли, власти и руководству которой он естественно был подчинен, захотел зависеть только от себя самого, не признавая воли высшей и вечной правилом для воли своей. Он решил сам царствовать над самим собой, править собой своей собственной властью, вместо того чтобы подчиняться божественному авторитету. Все это само по себе и есть вершина гордости и дерзости. Именно поэтому было невозможно, чтобы после того как человек решил возвысить свою волю над волей и могуществом столь высочайшего Владыки, каковым был его Господь, воля эта не обрушилась бы тяжким грузом на самого человека, придавив его тяжестью падения и грудами развалин.

Благодать зависимости

Справедливым наказанием подобного непослушания явилась та трудность, с которой человек подчиняется божественной воле, то есть слушается голоса добродетели. Обращение к праведности было бы и вовсе невозможным, если бы помощь божественной благодати не преодолела эту немощь; невозможным было бы и наслаждение миром, приходящим вместе с праведностью, если бы нас не исцеляло то же действие благодати. По мере того, как наше своеволие уменьшается на пути продвижения в добродетели, возрастает желание зависеть от Другого, а не от себя самого, быть ведомым истиной и волей Божией, а не своими собственными силами.

Никто из святых не радуется своим силам. Чем более святости даровано человеку в этой жизни, тем более он радуется силе Божией, дающей силу совершать всякое добро, в стремлении к обретению здоровья, которым душа насладится в будущей жизни. Там никто не будет любить собственными силами или собственной волей, где неизменное могущество истины и премудрости, то есть сам Бог, будет всем во всех.

Это сладкое слово «свобода»

Язва эта может со временем частично зажить и исцелиться. Полное же исцеление возможно лишь как необыкновенное чудо, совершаемое Тем, Кто как Бог и Спаситель мира обладал смирением столь же бесконечным, каким было Его всемогущество. Ибо копье, которым дьявол пронзил сердце нашего праотца словами «Будете, как боги» (См.: Быт. 3:5), проникло в наше сердце, а острие его железа осталось глубоко внутри.

Быть абсолютно свободным, не иметь никакого иного руководства, кроме своей воли, управлять собой силой своей власти и всемогущества свойственно единому Богу и не может быть сообщено никому другому. Сколь справедливо, столь и необходимо, чтобы Тот, Кто никому не подвластен, Своим всемогуществом управлял всеми творениями. Но глубокая рана, нанесенная грехом первому человеку и превратившая его в подобие беглого раба от лица Господа, запечатлела в нем страстное желание всеми фибрами души стремиться к подражанию всевластию Божию и возвышенности Его бытия, след которых виделся человеку в преступлениях и разрушениях, совершаемых им в одиночку или совместно с другими. В жизни каждого человека видна участь прародителя человеческого рода, отказавшего в послушании Богу. Так дети отображают все ошибки отца.

Подражание силе

Римляне, ветвь того же древа, решили освободить свою родину, то есть самих себя от господства первых римских царей, а затем сделаться повелителями других народов, считая, что нет ничего более постыдного, чем подчиняться, и нет ничего более славного, чем повелевать. Подобно этому и каждый человек, отвергнув благое иго Истины и всемогущей Воли, радуется прежде всего своей независимости, а затем желает, по возможности, подчинить себе других. Так, отвергая правила разума и законы природы, человек старается подражать божественному всемогуществу. Только Богу подобает господствовать над всякой душой человеческой во спасение и на пользу. Но человек, насколько это только возможно, желает занять Его место, по отношению к самому себе и к другим. Он любит быть владыкой, не желая, чтобы Бог Сам господствовал над Своим творением. Об этом прекрасно говорит блаженный Августин16.

Отсюда происходит страсть гордости, во власти которой род человеческий был оставлен в наказание за посягательство на принадлежащее Богу. Она побуждает нас искать единоличного господства над всеми, подчиняя их добровольно или принудительно, побуждает стремиться к более высокому положению по сравнению с теми, кто в подобной же гордости не желает нам подчиняться. Ибо мы не выносим, когда один Господь властвует над нами и подобными нам, и желаем властвовать сами вместо Бога. Как верно сказанное блаженным Августином: «Ни к чему так не стремится человек, как к власти и могуществу»!17

Добродетель возвращения

Ничто так не возвеличивает человека, как подлинные добродетели духа. Поэтому те, кто изучили и на опыте постигли степени восхождения в духовной брани, признают, что гордость является наиболее опасным из пороков, единственным пороком, опасным для совершенных, тем более представляющим опасность, чем более они продвинулись по пути добродетели и, следовательно, могли бы быть собою довольны. Ибо среди творений нет ничего превосходящего разумную душу, и получается, что душа чистая как бы по самой природе своей начинает восхищаться сама собой, пренебрегая прочими творениями. Можно было бы слишком долго рассуждать о том, сколь опасно и губительно самолюбие, ввергающее нас в суетность и оставляющее душу в болезни, вплоть до того самого времени, когда видение высшего и неизменного блага на небесах приведет ее к презрению себя самой; блага, в любви к которому она оставит самолюбие; блага, духом которого она исполнится, чтобы пренебречь себя саму, руководясь не только человеческим разумом, но и божественной, вечной любовью. Чувства эти овладевают духом того, кто возвращается к самому себе, почувствовав голод, и сказав в сердце своем: «Встану, пойду к отцу моему» (Лк. 15:18). Он осознает, что ничто так не препятствует ему в подобном возвращении, закрывая двери отчего дома, как надмение гордости и самолюбия, тщеславия и ложного мнения о собственном величии, которое душа, будучи больна, себе приписывает. Именно поэтому смирение столь восхваляется в граде Бога нашего и столь заповедуется его гражданам, странникам на этой земле. Смирение возвеличено и образом Самого Царя его, примера всякой реформации18.

Грех побежденных

Именно поэтому все преступления людей нечестивых и все грехи людей благочестивых, грехи неведения или же ложного ведения, являются либо возмездием гордости, либо, наоборот, средством против нее. Истинность этого подтверждается тем, что дьяволу

никогда бы не удалось ввергнуть человека в столь видимое и явное действие против заповеди Божией, если бы гордость прежде не довела его до высокого о себе мнения. Тогда и слова: «Будете, как боги» (Быт. 3:5), — показались весьма сладкими и приятными. Истинно сказанное Писанием о том, что гордость предшествует падению, а душа превозносится перед тем, как пасть (см.: Прит. 16:18). Это падение и разрушение, совершившееся внутренне чрез гордость, предшествуют падению внешнему, при котором человек не осознает, что уже пал.

Felix culpa

Господь запретил первому человеку внешнее действие, совершив которое невозможно было бы прикрыться личиной праведности, что и свойственно гордости, дабы в смущении по совершении греха он познал, насколько заблуждался в высоком о себе мнении. Именно поэтому тем, кто страдает от суетного тщеславия, полезно впадать в видимые и явные для всех грехи, дабы стыд за совершенный грех вынудил их отказаться от высокого о себе мнения, уже приведшего к падению, прежде чем грех сделался явным и видимым. Так, говоривший в «благоденствии своем «не поколеблюсь вовек»» (ср.: Пс. 29:7), был исцелен приводящим в трепет лекарством, данным ему рукою милосердия Божия. По попущению божественной благодати испытав зло, причиненное надменной уверенностью в собственных силах, он воскликнул: «Господи, благодать Твоя и воля поддерживали силу мою и славу, но ты сокрыл лице Твое, и я смутился» (ср.: Пс. 28:8, — пер. А. С.). На время Господь отобрал у него то, что льстило его самолюбию, дабы он познал, что дары и милости — не от него самого, но подаются свыше, и научился не превозноситься. Так Господь исцеляет опухоль гордости, милосердием Своим к человеку давая ему восстать от греха, дабы душа, прежде падения своего не желавшая всецело уповать на благодать Божию, возвратилась к Нему, испытав на деле свою слабость, и служила в постоянстве и смирении.

Именно поэтому Господь попускает, что подвизающиеся служить Ему в смирении не имеют сил предпринять, совершить или завершить добрые дела. Иногда они пребывают в свете, а иногда во тьме, иногда в наслаждении благом, а иногда в нелюбви к нему, иногда в рвении к добру, а иногда в безразличии. Так, они познают, что ведение добродетели и сила к ее совершению не происходят от их усилий, но есть плод свободного божественного решения, а внезапная перемена от спокойствия к смущению в душе послужила исцелению их от болезни тщеславия.

Именно поэтому и святым Своим Господь Бог, бесконечно благой, не дает ни подлинного ведения, ни всепобеждающего наслаждения в добре, необходимого для всякого доброго дела, чтобы чрез это они познали, что свет и сладость, делающие землю сердца их приносящей добрые плоды, приходят свыше, а не от них самих. И наконец, именно поэтому Господь медлит порою в исцелении избранных своих от слабостей, даже когда они с воплем, криком и слезами просят об этом. Именно поэтому Он попускает и их падение, на восстание после которого требуются многие годы, чтобы легкость в добродетельной жизни не испортила их, заразив болезнью гораздо более скрытой и опасной. Смысл посещения Божиего здесь не в том, чтобы погубить их, но в том, чтобы сделать смиренными. Господь старается не допустить, чтобы, увидев себя в полном спокойствии, они не сказали в сердце своем: «Все это — дела рук наших и силы, и не от Господа» (см.: Втор. 32:27, — пер. А. С.).

Посему, умоляю вас, судите о том, насколько губительно это зло, если нуждается оно в столь разрушительном лекарстве. И как врачи изгоняют яд при помощи иного яда, так грех гордости не исцеляется, как только при помощи других грехов.

Поэтому и Господь, благость Которого бесконечна, не желает притупить греховное жало плоти, то есть нечистые плотские желания, у самых великих святых, победивших все похоти, даже у самих Апостолов, и у самого первоверховного из Апостолов, умолявшего об этом трижды, но оставляет страдать до самой смерти. Ибо в жалком состоянии, в котором люди находятся в этой жизни, наиболее опасный враг — гордость. В борьбе с желаниями плоти дух познает опасность, которой постоянно подвергается. Находясь же в мире и отдохновении, он исполнился бы тщеславия. Он будет всегда подвержен ему по причине крайней слабости, вплоть до того времени, когда человеческая хрупкость будет исцелена столь совершенным образом, что не будет подвержена ни опасности падения по причине невоздержания духа, ни опасности тщеславия по причине надмения сердца, что произойдет лишь в будущей жизни.

Это весьма таинственным образом изображается в истории иудейского народа, в соседство которому Господь оставил хананеев, долгое время воевавших против него, укротить которых иудеям удалось спустя долгое время и с большим трудом. Все это указывает нам на то, каким образом Господь проявляет Свое милосердие, умеряя ощущение избыточного счастья в сердцах своих детей, обращая им на пользу самые пороки и грехи, не только тогда, когда они их побеждают, но и когда совершают. Таким образом, Он дарует им победу в знамение силы Своей благодати или же допускает поражение, чтобы осудить их гордость, зная, что они не смогли бы свято и в терпении пережить благополучие победы, приписав ее достижение собственным силам. Испытанная слабость избавляет их от этого заблуждения. Осознавая, что они не имеют того, что так желают иметь, а из-за суетного упования на собственную добродетель теряют и то, что имели, они тем самым познают, откуда у них то, что они имеют. Сознание этого понуждает их уповать не на самих себя, но на Того, Кто избавляет их из западней и ловушек. Великая и глубокая тайна божественной премудрости видится в том, что жизнь праведников полна искушений, подвержена ошибкам, окружена ловушками, потрясаема опасностями, осаждаема трудностями, обременяема грехами, уберечься от которых не в силах никакая человеческая премудрость и превозмочь которые не в силах никакое искусство и никакая сила. Именно поэтому Апостол совершенно справедливо говорит: «Праведник едва спасается» (1 Пет. 4:18).

Почему же праведный спасается с трудом? Трудно ли Богу спасти праведника? Может быть, Он не хочет нашего спасения? Да не будет! Почему же страдает человек, если согрешить так легко, а жить праведно так трудно, так, что, как я только что говорил, даже самые благочестивые люди в течении всей жизни нуждаются в прощении грехов, постоянно совершаемых? Мы знаем, что у Бога нет несправедливости, нет в Нем и немощи. Но мы знаем и то, что «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Иак. 4:6). Бог всемогущий не желает с легкостью избавить нас от всех этих бед, чтобы укротить нашу гордость и нашу дерзость. Он вовсе не желает лишить нас надежды на спасение, но желает показать нам, сколь справедливо человеческое естество было наказано за гордость. Он оставил его в бессилии и немощи, чтобы сил человеческих не хватало, и естество человеческое познало необходимость прибегнуть ко Господу как единственному своему Освободителю, и чтобы отказалось оно от упования на самое себя в умении избегать порок и творить добродетель, от гордости, столь для него естественной и столь глубоко укорененной в суставах и костях, что оно силой принуждается к признанию необходимости помощи Спасителя и мольбам о вспомоществующей Его благодати. Бог совершает это в избранных Своих как щедротами Своими, так и наказаниями, Он убеждает их в этой истине чрез неведение, в котором Он их оставляет, и чрез ведение, которое дарует. Он преподает им это спасительное учение через опасностям, которым они подвергаются, и в трудностях, которые им приходится побеждать, в ошибках и грехах, в которые они впадают. Насколько я могу судить об этом, Господь Бог действует так, опасаясь, что, избавившись от стольких врагов, подвижники впадут в свои собственные сети, по слову Писания, льстя себе после освобождения, вместо того чтобы воздать славу Единственному Освободителю — Богу19.

Благодать спасающая

Извне Господь застает подвижников врасплох многими трудностями и наказывает падениями, внутри Он просвещает их Своим Духом. Так познают они, что Бог дарует победу над грехом, когда гордости больше нет; медлит даровать победу и создает трудности из опасения, что гордость появится; отказывает в даровании победы именно по причине гордости. Ужас опасностей, которым они могут подвергнуться, помогает двигаться с большей осмотрительностью и под водительством благодати. Смятение и отчаяние, вызываемые трудностями в духовной брани, помогают с большей силой молить о благодати. А стыд быть побежденными и распростертыми под игом греха помогает возвращению под иго благодати с сознанием и смирением. Наконец, видение того, что собственные силы к избежанию зла, деланию добра и пребыванию в добре являются лишь слабостью и что основание к суетному упованию на себя разрушено со всех сторон, помогает избежать прежней гордости и постепенно достигнуть исцеления души от этой болезни так, чтобы после всех этих испытаний исполнились слова Апостола: «Хвалящийся хвались Господом» (1 Кор. 1:31).

Кто не восхвалит после всего этого величие божественной Премудрости, кто не возложит все моменты своей жизни и своей смерти, все продвижение и все замедление на пути нравственной реформации на благость, столь заботящуюся о нашем спасении, столь щедрую в своих благодеяниях, на Бога, являющего Себя на помощь нам тогда, когда мы думаем, что Он нас полностью оставил, и подающего нам средства к исцелению тем более действенные, чем более сокрытые и невидимые, тогда, когда мы отчаиваемся в Его помощи.

Не чудно ли искусство, которым Бог пользуется, даже когда оставляет нас? Не это ли осознал пророк, когда, в смятении от подобных борений, и чувствуя себя оставленным и утомленным от столь мучительных подвигов, внезапно воскликнул: «Ты же, Господи, доколе?» (Пс. 6:4). «Что означает «доколе»?» — спрашивает святой Августин. И от лица Божия прибавляет. «Доколе ты на деле не познаешь, что только от Меня должно ожидать помощи. Ибо если бы я дал ее раньше, ты не почувствовал бы труда и утомления борьбы. Не почувствовав, ты суетно положился бы на свои собственные силы, и суетность эта не позволила бы тебе одержать победу. Однако написано: «Прежде нежели ты воззовешь, я приду и отвечу: «Вот Я на помощь тебе!»» (см. Ис. 58:9; 65:24, — пер. А. С. ). Когда Бог медлит, Он не оставляет нас без помощи. Замедление Его помощи уже есть помощь. Медля помочь нам, Он помогает нам. Ибо если бы Он исполнял наши поспешные желания, то мы не смогли бы получить от Него здоровья совершенного и преисполненного»20.

Заключение

Этот враг — ты

Пусть эти истины утешают вас в ваших трудах, возлюбленные подвижники Христовы. Что же, если в войне, о которой, быть может, я говорил вам слишком долго, в войне, которую вы объявили всем страстям души, вы внутренне испытываете разделение и восстание, сопротивляетесь самим себе, и сопротивление это мешает вам победить врага, одолеть и укротить которого необходимо? Враг этот — мы сами. Не сомневайтесь в любви Божией к вам, и раны, полученные вами в этой борьбе, да не заставят вас опустить щит ваш и меч. Смиритесь пред Богом. Веруйте, что происходящее с вами по Промыслу Божию есть результат Его особого милосердия к вам, незримо действующего, дабы исцелить вас от зла более опасного и более скрытого, зла, защититься от которого, за исключением случаев благоволения редких, исключительных и чрезвычайных, можно лишь чрез грехи и падения.

Бог есть любовь

Исцелитесь от гордости, говорит святой Августин, и вы не будете грешить, ибо, чем более мы любим Бога, тем менее страдаем от гордости. Любовь Божия, любовь добродетельная, не совершает грехов, ибо любовь «не мыслит зла» (1 Кор. 13:5), а грехи уже совершенные стирает, ибо «любовь покрывает множество грехов» (1 Пет. 4:8). Почитайте за общее правило, что избавление от греха наступит только тогда, когда вы познаете, не верой, общей для всех католиков, и не знанием, доступным людям ученым, но опытом и мановением любви, исходящей из сердца, познаете истину, что «Бог производит в нас и хотение и действие» (Фил. 2:13) и что мы ничего не можем помыслить от нас самих, но вся сила наша исходит от Бога, и, оставив надежду на собственные силы, вы будете уповать лишь на Его милосердие, даже когда не удается прилагать все желаемые усилия и действовать изо всех сил.

Возложите ваше упование на заступничество Того, любовь Которого вы испытали в призвании вашем к жизни в братстве столь досточтимом. С радостью стремитесь к почести вечного звания в желании с пользой осуществить замысел вдохновленной Им внутренней и внешней реформы. Не бойтесь злословия тех, кто не по рассуждению, а по страсти выступает против начинания столь спасительного. Место это столь свято, что даже если несправедливость их столь велика, чтобы злословить его тайно, им не хватит дерзости, чтобы злословить открыто, из страха, что общественное мнение, поддерживающее вас, не обратится против них и не осудит их. Продолжайте дело, благополучно вами начатое. Постоянством вашим вы победите тех, кто восстает против вас и старается одолеть вас своими возражениями. Их сопротивление продолжается, пока они надеются, что им уступят. Когда же ваше непоколебимое постоянство победит их, они будут восхвалять вас, а, может, и подражать вам, — те, кто ныне завидует и противится.

Утешайте себя в надежде. Подвизайтесь поддерживать и все более и более возжигать в сердце вашем небесный огонь, вас объемлющий. Так, все ветры и бури, воздвигаемые демонами и злобой человеческой, послужат не угасанию, а возбуждению вашей ревности.

Имейте мужество, укрепляйтесь в Господе, будьте готовы к брани против власти духов злобы поднебесных и ваших страстей. Совлекаясь ветхого человека и облекаясь в нового, реформируйтесь обновлением духа и сердца. В этом подлинная цель и завершение всякой реформы и всякой дисциплины.

В опасении, чтобы по слабости, всем людям свойственной, и в делании столь трудном дух ваш не смутился, будучи лишен лживого утешения, подаваемого удовольствиями и суетностью века сего, посвятите Богу всю ту любовь, любить которою этот мир вы отказались. Вы отдали себя на служение Богу, и да будет Он единственной целью и подлинным центром всех ваших желаний. Невозможно угасить желание временных вожделений, не почувствовав прежде сладости благ небесных21 . «Вкусите, и видите, как благ Господь», — говорит пророк (Пс. 34:9). Если любовь Божия горит в ваших сердцах, исполняя их небесной сладостью, то она потребит всю тяжесть и сопротивление, испытываемое вами внутри, и вы с удовольствием преодолеете все трудности. Ибо нет ничего столь трудного и тяжкого, чего бы огонь любви не смог облегчить и превозмочь. Когда душа объята им и божественный пламень возносит ее к Богу, она преодолевает все препятствия, как внешние, так и внутренние. Душа освобождается от уз и тирании тела, плоти и крови, делается свободной от всех земных страстей, возносится на ясных крыльях чистой и непобедимой любви к Самому Богу, в объятия бессмертного Жениха благочестивых душ. Любящие не чувствуют ничего тяжкого в трудностях и не чувствуют трудностей в любви. Они либо не ощущают трудов, либо любят их.

Воодушевитесь же ревностью о величии вечности, сияющей в вышних, о достоверности неизменяемой истины и о потоке божественных сладостей. Вы не будете испытывать ничего, кроме презрения и отвращения к губительному превозношению суетной славы, к нечестивому желанию любопытного знания и к нечистым пожеланиям вожделения.

В божественной любви вы найдете все то, что в заимствовании у творений безобразных и гибнущих ищется страстями. Ибо они ищут лишь величия, знания и удовольствия. Нет ничего столь великого и возвышенного, как любовь, которою душа возносится в чистом и тихом свете вечности, рассеивая сумрак вещей тварных. Подчиняясь лишь Тому, Кто является началом величия и славы, душа взирает на вещи мира сего с презрением, считает их ниже себя самой, недостойными привязанности. Нет ничего более разумного и мудрого, нежели эта любовь, посредством которой Сам Источник всякого наслаждения всецело распространяется в наших сердцах. Так достигнете вы состояния совершенства, в котором величие никогда не сменится падением, знание — ошибкой, удовольствие — неприятностью. И я молю Того, Чье бытие — вечность, знание — истина, радость — любовь, Отца и Сына и Святого Духа, даровать вам это Своею благодатью. Аминь.

Примечания

1 Смысл рассуждения Янсениуса: мир сотворенный сотворен из ничего. Стремление к небытию как ложному возвращению к «первоисточнику» таинственным образом «оживает» в человеке и мире после грехопадения. Эта аксиоматическая интуиция богословия блаженного Августина, как бы забытая и вытесненная позднейшим богословием, парадоксальным образом проявляется в мысли секулярной. Ср. понятие «тяга к смерти» у «позднего» Фрейда.

2 В этих словах Янсениуса кратко выражены основные темы его богословской антропологии и учения о благодати. 1. Благодать противостоит греху человека. По замыслу своему и смыслу благодать является абсолютным, незаслуженным и всецело нелогичным даром. Грех заслужен, а благодать дарована. 2. Грех увлекает, влечет человека к небытию. Несвобода, изначальная данность падшего человека, образует синергийную связку с грехом. Благодать, источник и синоним свободы, дает человеку активное и самостоятельное (но не автономное!) возвращение к добру. 3. Благодать, хотя и является динамическим противовесом греху, существует и до всякого грехопадения. Бог, источник всех благ, в абсолютной благодати извлекает первозданного человека из «виртуального ничто».

3 Янсениус в немногих словах выражает смысл того, что принято называть католической реформацией, то есть постоянно существовавшему в лоне Западной Церкви стремлению к обновлению духовной жизни, богословия и церковно-канонических структур. Примером подобного подхода является постоянное обновление и преобразование монашеских орденов, реформе одного из которых и посвящена проповедь Янсениуса. В новейшее время под словом «Реформация» принято иметь в виду протестантизм. Протестантская реформация вдохновляется идеей и практикой, вполне присущей западному христианству, но приводит к разделению христианского мира. Наименование протестантизма как реформации, а католичества как контрреформации, достаточно позднее и датируется, скорее всего, XVIII веком. Католическая Церковь долгое время не хотела уступать «честь» преобразований своим оппонентам. Так, сам Янсениус в своей полемике с кальвинистской теологией называет протестантов «псевдореформаторами». Вполне понятна основная идея: обновление Церкви не должно разрушать ее. Ср.: Eder Karl. Die Kirche im Zeitalter des konfessionellen Absolutismus, 1555 — 1648. Fribourg, 1949. S. 8-9.

4 В эпоху так называемой Контрреформации всякое новое начинание могло вызвать подозрение в несоответствии католической традиции. Янсениус защищает монахов от подозрений, подтверждая, что их начинаниями руководит стремление к более строгому соблюдению древних святоотеческих уставов подвижничества. Известно, что Корнелий Янсениус много содействовал распространению монашеской традиции в современных ему испанских Нидерландах, полагая, что именно в монастырях хранится верность подлинному богословию отцов Древней Церкви, в особенности учению блаженного Августина о благодати.

5 Господь Иисус Христос — Сама Праведность, был осужден и распят.

6 Блаженный Августин в богословии Корнелия Янсени-уса является абсолютным и непререкаемым авторитетом, фундаментом всякого богословствования (см. далее по тексту). Ссылка на Августина, хотя бы и не первостепенная, не случайна.

7 Ср. Wim Frangois. «De onweerlegbare vertolker van de theologie»: Johannes Driedo over Schrift, Augustinus en de katholieke traditie (1533). S. 429 // Paul van Geest/ Hans van Oort (Изд.). Augustiniana Neerlandica. Aspecten van Augustinus’ spiritualiteit en haar doorwerking. Лейвен, 2005. S. 427-446.

8 Здесь Янсениус прежде всего излагает свое личное богословское кредо, согласно которому блаженный Августин является гением христианства, наиболее интеллектуально и духовно одаренным. Помимо этого, Янсе-ниус вполне воспроизводит отношение Древней Западной Церкви к «Отцу Отцов и Учителю Учителей». Августин — не просто один из святых отцов Золотого века христианской письменности. В мысли и слове Августина христианское святоотеческое богословие достигло апогея и, выражаясь несколько технически, стандартизирива-лось. Августина «нельзя обойти», и каждый последующий мыслитель и богослов обязан строить свое богословие, исходя из сказанного Августином. Наиболее четко подобная герменевтика и методология прослеживается, конечно же, у представителей формального августиниз-ма. Однако все великие и малые отцы и учители христианского Запада, от Проспера Аквитанского до Фомы Аквинского, продолжают воспроизведенную Августином традицию. Парадоксальность ситуации заключается в том, что эксклюзивность Августина в восприятии древнего западного христианского сознания вызвана не «недостаточным количеством» других латинских святых отцов или недоступностью отцов греческих, а, скорее, несколько иной, нежели в более знакомой нам православной традиции, герменевтикой восприятия и рецепции святоотеческого богословия. Ср. название и содержание главы «В тени великого Августина» (на нем. Im Schatten des grossen Augustinus), из книги: Pesch O. H., Peters A. Einfu hrung in die Lehre von Gnade und Rechtfertigung. Darmstadt, 1981.

9 Телесное бессмертие первозданного человека является одним из ключевых пунктов богословия Корнелия Ян-сениуса. В своем главном произведении под названием «Августинус» Янсениус полемизирует с рядом богословов Нового времени, настаивавших на изначальной и неизбежной смертности человека. Ср.: Augustinus, I, VI, IX, 363: Сие есть несомненная кафолическая истина: человек не должен был умереть телесно, если бы не согрешил. (Лат.: Certa et catholica veritas est, hominem, nisi peccasset, non fuisse corpore moriturum.)

10 Слова о природе и благодати в богословии Янсени-уса не означают разделения естественного и сверхъестественного порядков бытия, ставшего одной из характеристик богословия Нового времени. Об этом можно подробно прочитать в монографии Анри де Любака «Августи-низм и богословие Нового времени».

11 Слова Корнелия Янсениуса о глубоком ранении, болезни и смерти человека после грехопадения точно отражают антропологический пессимизм богословия авгус-тинизма. «Человек не смертен, он мертв», — эти слова святого Августина являются своего рода лейтмотивом богословского рассуждения о человеке.

12 Ср.: «Post tenebras — lux» («После тьмы — свет») — девиз женевского протестантизма и кантона Женевы, ставший символом перехода от католического христианства к протестантизму. Терминологическое сходство богословия Янсениуса с тематикой Реформы указывает на «неоригинальность» тематического арсенала классического протестантизма.

13 «Uti non frui» — «пользоваться, а не наслаждаться». Основное правило христианского благочестия и аскезы, «правило христианской жизни» (Янсениус), повторяемое блаженным Августином во многих местах его произведений. Мир сотворенный создан на благо человека на пути к Богу, а не для его дезинтеграции и разрушения, результата всякой болезненной привязанности к видимому.

14 Критика Янсениуса направлена против одного из его главных богословских противников, Общество Иисуса. Стремлению иезуитов к внешнему благолепию в богослужении соответствует в учении о благодати утверждение неповрежденной свободы человеческой воли, решающей, принять или отвергнуть предложенное во Христе спасение. Это, по мнению, Янсениуса, противоречит богословию блаженного Августина и традиционной ортодоксии Католической Церкви.

15 Ср.: Enarrationes in Psalmos 7, 4: Quo primo enim vitio lapsa est anima, hoc ultimum vincit.

16 Ср. Августин, блж. О различных вопросах (лат.: De Diversis Quaestionibus Octoginta Tribus), 79, 1: «Quanto autem amplius privato suo gaudet, et neglecto Deo, qui omnibus animis utiliter ac salubriter praesidet, ipsa sibi vel aliis quibus potuerit vult esse pro Deo, suam potius in se vel in alios quam illius in omnes diligens potestatem, tanto est sordidior tantoque magis poenaliter divinis legibus tamquam publicis servire cogitur. Quanto igitur anima humana deserto Deo suis honoribus vel sua potestate fuerit delectata, tanto magis subditur talibus potestatibus, quae privato suo gaudent et honorari ab hominibus sicut dii cupiunt».

17 Ср.: Августин, блж. На Евангелие от Иоанна (лат.: In Evangelium Ioannis), 43, 1: «Et nihil sic quaerit homo quomodo potentiam». Ср. понятие «воля к власти» в философии Фридриха Ницше.

18 Понятие «реформация» означает здесь преображение как отдельного человека на пути от гордости к смирению, так и восстановление, обновление человеческой природы во Христе. Реформация, как об этом свидетельствует и тема проповеди Янсениуса, совершается в духовной жизни христианина и в жизни Церкви в постоянном стремлении к соответствию апостольскому преданию. Монахи, которым проповедует Янсениус, приняли решение реформировать монастырь, то есть жить по более строгому уставу. Церковь реформируется в проповеди, миссии и возвращении к классическому наследию отцов. Представителей протестантской Реформации Янсениус называет «псевдореформаторами».

19 Бог в богословии Корнелия Янсениуса — Бог Освободитель, возвращающий рабствующему человеку подлинность его первозданной свободы благодатью любви во Христе.

20 См.: Августин, блж. Проповедь 163, на Гал. 5:16— 21 (Sermo 163, Ad Gal. 5, 16—21): «Quid est: Usquequo? Quo usque probes quia ego subvenio. Si enim cito subvenirem, luctamen non sentires; si luctamen non sentires, tamquam de tuis viribus superbires; et per istam superbiam numquam ad victoriam pervenires. Dictum est quidem: Adhuc te loquente dicam: Ecce adsum. Sed Deus et cum differt adest, et quod differt adest, et differendo adest; ne prae properam cum implet voluntatem, perfectam non impleat sanitatem».

21 Любовь к Богу, небесное всепобеждающее удовольствие, является, согласно Янсениусу, необходимым и единственным условием совершения добродетели. Любовь эта есть дар благодати, а благодать есть любовь. По мысли епископа, человек падший находится во власти любви ко греху. Любовь к Богу должна освободить его для делания добра.