Диакон Августин Соколовски

«Хлеб повседневности». Отдельные аспекты понимания Евхаристии святителя Августина Иппонского

(Кровь Христову) пить — означает жить
Блаженный Августин¹

«Он не оставил никакого указания, как принимать Евхаристию, предоставляя распоряжение этого Апостолам, чрез которых установил устроение Церквей»². Говоря так, святитель Августин Иппонский вряд ли мог предвидеть, что вопросы, которыми он задается и на которые отвечает в своем письме к Яннуарию, не только переживут его самого, впрочем, не оставшись без ответа, но с новой и новой силой будут повторяться на всем пространстве христианства на протяжении тысячелетий. Как часто приступать к Евхаристии? В своем ответе Августин видит две возможные альтернативы, из которых выбирает одну, не осуждая при этом другую. Ведь «Он не оставил никакого указания»… Итак, возможно воздерживаться от таинства по благоговению и сознанию своего недостоинства и поэтому причащаться лишь несколько раз в неделю. Возможно, также по благоговению и сознанию недостоинства приобщаться каждый день. Не отступать от таинства. Такой принцип участия в приобщении поддерживает Августин.

Евхаристия и учение

Приближение к евхаристической тайне в богословии отцов Церкви является одним из интереснейших моментов богословского труда. Именно здесь раскрывается удивительное сочетание практической направленности и глубины интеллектуального проникновения в свободу христианского догмата, свойственного гению отцов. Богословское деление дисциплин, разделов и тематик церковного знания, свойственное более позднему времени и общепринятое в наше, накладывает на способ прочтения и восприятия нами творений отцов особый отпечаток.
Евхаристия, установление, таинство и приобщение может служить достаточным примером только что сказанного. Богословие Евхаристии, сформированное в контексте противостояния различным тенденциям Нового времени, в особенности с его рационализацией восприятия литургии и отрицанием реального присутствия Тела Христова, обосновывает веру Церкви указанием на учение отцов. Таким образом, святоотеческое построение вводится в иной богословский и мировоззренческий контекст³. Отцы первых веков становятся нашими современниками, начинают говорить нашим языком, обращаться к нам на языке общепринятых ныне понятий. Подобное смещение горизонтов является одним из критериев оценки богословского умения и выражает собой то, что на языке веры именуется словом «Традиция».

Построение рассуждения

Обращаясь к тематике Евхаристии в прочтении святителя Августина Иппонского, было бы интересно выделить ряд моментов понимания святым отцом тайны приобщения к Телу Христову, принадлежащих его миру. Так, в той или иной степени можно затронуть то важное в мышлении учителя благодати, что впоследствии оказало могучее влияние на формирование богословия и веры Церкви.
Рассуждение будет строиться следующим образом. В начале мы рассмотрим восприятие Евхаристии предшественниками Августина по вере и Церкви, а затем постараемся выделить понимание таинства в контексте учения Иппонского святителя о благодати. После этого мы обратимся к теме Евхаристии и повседневности. В заключение этого небольшого рассуждения мне хотелось предложить вниманию читателя перевод одной из евхаристических проповедей Иппонского святителя, в кратких и ясных словах выражающей восприятие Евхаристии святителем.

Founding Fathers ⁴: о Тертуллиане и Киприане

В контексте нашего рассуждения о евхаристическом богословии Августина важно сказать несколько слов о его предшественниках и в первую очередь о тех, восприятие веры которых самым непосредственным образом повлияло на отца христианского Запада, — учителей родной ему североафриканской Церкви с центром в Карфагене — Тертуллиана и Киприана.
Рецепция наследия Тертуллиана (ок. 150 — ок. 230) современной ему Церковью само по себе указывает на то, сколь по-другому распределялись критерии преемства учения в течение первых столетий христианской истории. Впоследствии примкнувший к монтанистам, а затем отделившийся от них для создания сообщества своих последователей⁵, африканский учитель, вопреки всему, навсегда вошел в историю как апологет
канонического христианства и родоначальник латинской святоотеческой традиции.
Слова Тертуллиана о Евхаристии отражают реализм восприятия, безоговорочное соотнесение Евхаристии и Крещения, а также перенесение участия в таинствах на реалии христианской повседневности III века: «Церковь знаменует водой, облачает Святым Духом, питает Евхаристией, побуждает к мученичеству»⁶. Хлеб и вино Евхаристии суть Плоть и Кровь Христовы. Понимание реальности Плоти и Крови Тертуллианом характеризуется динамически. Иными словами, значение придается не личностному присутствию Иисуса Христа в Евхаристии, но действию силы благодати в приобщении таинству⁷. В противоположность ветхозаветной материализации в восприятии жертвы, Тертуллиан настаивает на духовном, молитвенном характере жертвы Евхаристии. Богословие Нового времени деконтекстуализирует это понимание и, таким образом, придаст ему субъективный характер⁸.
Вера Церкви во времена и на земле Тертуллиана воспринимает Евхаристию безоговорочно реально. Об этом свидетельствует проповедь, говорит практика и то, каким образом совершалось и воспринималось тогда евхаристическое приношение. Терминологическое «Твоя от Твоих», оставленное Церкви Тертуллианом в богословское наследие евхаристического словаря: образ (лат. figura), воспоминание (memoria), молитвы жертвоприношения (sacrificiorum orationes), приношение (oblatio), освящение (consecrare), жертва евхаристического приношения (consecrare), явление и отображение (repraesentare)⁹.
В отличие от Тертуллиана, Киприан Карфагенский (200–258) никогда не отделял себя от церковного единства, но всю силу своего дарования посвятил его сохранению. Киприан принял крещение в 248 году¹⁰, о его биографии до вступления в Церковь нам неизвестно ничего. В своей проповеди Григорий Богослов искал среди великих героев-предшественников по иерархии образ церковного единства, нашел его в лице Киприана, но перепутал его с Киприаном Антиохийским. Поэтому в устах Богослова Киприан превратился в идолослужителя и мага, ставшего христианским епископом-мучеником. На самом деле до христианства Киприан был всего лишь юристом.
Киприан был одним из наиболее ревностных почитателей Тертуллиана в истории. Поэтому во всем он почти дословно повторяет учителя¹¹. И все же в этом «почти» раскрывается богатство смыслов и значений, происходящее из непосредственного контекста жизни и дела карфагенского священномученика.
Слово о Евхаристии приобретает новый, особенный контекст в рассуждении о покаянной дисциплине, связанной со временем гонений, отпадения от веры и проявления нравственного распада среди христиан. Киприан отождествляет евхаристическое Тело Господа с телом историческим. Именно так делается возможным утверждение, что недостойное причащение — посягательство на тело Господне, вина Его страданий¹². В противоположность этому, причащение в вере и жизни Церкви — единственное объяснение силы мучеников¹³. Молитва «Отче наш» одновременно говорит и о ежедневном, и о евхаристическом хлебе¹⁴.
Единственное произведение Киприана по исключительно евхаристической тематике — письмо к Цецилию¹⁵ — посвящено довольно курьезной тематике. Киприан выступает против аквариев, использующих вместо вина воду для Евхаристии¹⁶. Такое сочетание элементов недействительно¹⁷. Образ вина используется Господом в Евангелии для указания на Самого Себя¹⁸. Вино содержит и объединяет собой цепь библейских прообразов явления Христова. Вино наилучшим образом выражает спасительную символику Крови Христовой¹⁹. Вода добавляется, но не заменяет собой вино в чаше. Вода — символ народов, приобщенных к тайне народа Божия²⁰. Необходимость сочетания двух элементов представляется здесь особенно интересной: «Если приносить только вино, Кровь Христова будет без нас, а если останется только вода — будет народ без Христа»²¹. Образ единства воды и муки перейдет к Августину. Богослов единства тела Церкви, Киприан указывает на соотнесенность канонического совершения Евхаристии священником с крестной жертвой Христа Первосвященника, особенно выделяя при этом молитву, священство и действие Церкви и настаивая на личностной принадлежности совершающего к единству Церкви. Евхаристия становится жертвой подлинной и истиной. Церковь наследует от Киприна обозначение молитвы над Дарами как освящение (лат. sanctificatio) и понимание священства как подлинного действия в Евхаристии на месте Христа (sacerdos vice Christi vere fungitur)²².

Учитель Благодати

Учение святителя Августина о благодати изложено в достаточно большом количестве его произведений, каждое из которых заслуживает особого рассмотрения и прочтения. Тем более что различные аспекты этого учения рассматриваются отдельно самим Августином, в зависимости от контекста и направленности того или иного письменного труда. Тем не менее, как все гениальное, это огромное наследие может быть сформулировано простыми и краткими словами, на которых и строится вся последующая логика рассуждения учителя благодати.
1. Благодать является абсолютным, незаслуженным и неподотчетным даром Живого Бога во всех своих проявлениях, включая благодать веры.
2. Спасение, постоянство в добре и вхождение в Царство Славы является незаслуженным, необъяснимым и неподотчетным даром Бога во Христе Иисусе.
Существует две возможные герменевтики прочтения учения Августина о благодати по отношению к полноте его богословского построения. Согласно первой, учение о благодати является вынужденной формой богословской реакции Августина на учение Пелагия и его окружения. Последний, напомним, настаивал на полноте свободы человеческого самоопределения по отношению к собственному спасению и погибели,
отрицал существование первородного греха и связанной с ним предрасположенности ко греху. Согласно Пелагию, человек грешит, потому что может не грешить.
Иная герменевтика прочтения богословия Августина говорит о восприятии им благодати не как о результате реакции и полемики, но как полноценной, независимой от внешних факторов богословской и экзистенциальной убежденности, возникшей задолго до появления Пелагия, более того, представляющей собой единственный ключ к целостному прочтению всего комплекса произведений Августина.
Если первая герменевтика прочтения Августина скорее разделяется большинством ученых Нового времени и современности, то сознание Церкви, по-видимому, указывает на предпочтительность второй. Не случайно Августин именуется Церковью учителем благодати.
Учение о благодати святителя Августина представляет особенный интерес в контексте рассмотрения проблематики таинства. Ведь именно выведенное из сакраментального контекста реформацией Кальвина, оно утратило присущую ей антиномичность и апофатику, и под пером второго поколения кальвинистов превратилось в утверждение простой детерминированности спасения и погибели.

Благодать и Евхаристия

Прекрасно (они) именуют крещенье «спасеньем», а таинство тела Христова — как «жизнь».
Блаженный Августин²³

Богословие Августина самым последовательным образом разделяет рассмотрение вопроса об объективной реальности таинств в их непреложной данности исторически совершенного благодатного действия от вопросов личного восприятия и участия в таинстве. Подобное разграничение делается возможным благодаря применению Августином двух последовательных герменевтик для прочтения различных элементов вероучительной парадигмы: учение об определении таинства разрабатывается в анализе концепций донатизма, а размышление об усвоении сакраментального свершения — в раскрытии понимания благодати.
Как и в Крещении, объективная сила Евхаристии (лат. virtus sacramenti) лежит по ту сторону всякого субъективного усилия. Тело Христово принимается как Тело Христово всеми, независимо от достоинства²⁴. Крещение делает человека членом Тела Христова, а Евхаристия делает реальным жизнь в Нем. Переводя общепринятые истины восприятия веры Церкви на язык современных понятий, можно обозначить Крещение как инициацию, а Причащение как коммуникацию Тела Христова. То, каким образом это общение коммуникации становится реальным наполнением человеческого существования, весьма трудно обозначить языком понятий и вероучительных категорий. Наиболее подходящим здесь мог бы стать язык духовной жизни, опыта и нравственного назидания. Однако именно он почти неизбежно переводит реальность таинства в парадигму этики духовных достижений.
Утверждение абсолютного дара благодати сотрясает основы всякого субъективного восприятия таинства как средства самосовершенствования, действие которого подпадало бы в зависимость от личного усилия. Плоть Христова становится жизненным началом, возрождением и восстановлением²⁵.
Жизнь верных возможна только в Евхаристии²⁶. Именно поэтому Церковь причащает младенцев²⁷. Только в плоти Евхаристии они могут жить подлинной, полноценной человеческой жизнью до наступления взрослого возраста²⁸. «Апостольским преданием» называет Августин утверждение спасительной необходимости приобщения. Крещение и Евхаристия получают четкое соотнесение равной необходимости: «Без крещения и участия в трапезе Господней невозможно не только достижение Царства, но нельзя человеку спастись и достигнуть вечной жизни»²⁹. Евхаристия приобретает абсолютное спасительное значение. В свете богословия благодати Евхаристия, воспринимаемая как критерий, способ и свидетельство внутреннего освящения, становится подлинным вхождением в реальность Христа Искупителя, источником жизни, равным Крещению³⁰.

Lex Orandi — Lex Credendi

Эту вечерю Господню ежедневно верою вкушаем,
таинство Тела Христова ежедневно принимаем.
Блаженный Августин³¹

«Правило молитвы — правило веры». Одна из аксиом богословского мышления, говорящая о необходимости соответствия и о выводимости вероучительных высказываний из литургической практики³², нередко употребляется в качестве введения к изложению тех или иных истин веры в современном богословском обращении. Логика безупречного соотношения между законом молитвы и законом веры восходит к святителю Августину Иппонскому. В изложении учения о предопределении Августин настаивает на практике молитвы об обращении гонителей Церкви и неверных на путь веры и видит в ней указание на тайну божественного замысла и определения о человеке³³.
В перспективе богословия Евхаристии слова о соответствии слов молитвы содержанию убеждения веры приобретают обратное прочтение. Новозаветное благовестие учит Церковь тому, что в центре ее молитвенной жизни является обращение к Отцу Небесному в молитве «Отче наш». Основой, центром и сердцевиной таинственной, литургической и социальной жизни самой Церкви являет себя Евхаристия. Именно поэтому соотнесение молитвы «Отче наш» и евхаристического переживания веры делается не только естественным, но и необходимым.
Просьба о насущном хлебе — «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» — в понимании святителя Августина указывает на ежедневный, обыденный хлеб, необходимый человеку для пропитания. Однако хлеб насущный приобретает свой смысл только тогда, когда к его первому, открытому для всех значению, добавляется главный, первый, но не в смысле очередности, но в значении целеполагания, первоочередный смысл в прошении о евхаристическом хлебе. Хлеб евхаристии становится хлебом повседневности, хлебом, в котором христианское существование ежедневно наполняется смыслом³⁴.
Получается, что в ежедневном причащении, согласно Августину, раскрывается христианское призвание быть христианином всегда, Евхаристия становится неотделимой и в то же время неизбежной антитезой к Крещению, совершаемому, согласно Символу веры, единожды. Закон же веры может найти свое соответствие закону молитвы только тогда, когда евхаристический хлеб становится хлебом повседневности. В этом, думается, главное отличие святоотеческого понимания от нашего. «Ибо что говорит Господь Иисус? Ищите прежде царства Божия и правды, и все сие приложится вам. Потому весьма правильно будет так понимать: Хлеб наш насущный дай нам сегодня, Твою Евхаристию — пищу каждого дня»³⁵.

Проповедь блаженного Августина 272³⁶, в день Пятидесятницы к неофитам, о таинстве Тела и чаши Господней³⁷

То, что вы видите на Божьем престоле, видели вы и в прошедшую ночь. Но о том вы не слышали, что это, что означает, и таинство сколь великого дела в себе заключает. То, что вы видите, хлеб есть и чаша, о чем и глаза вам свидетельствуют. «Хлеб есть Тело Христово, чаша есть Кровь», — и это в чем вера должна быть наставлена. Так вкратце и сказано то, что для веры, пожалуй, достаточно. Но вера стремится к познанию. О чем и пророк говорит: «Если не поверите — не уразумеете» (Ис. 7:9). Вы скажете мне: «Ты заповедал нам верить, поясни, чтоб понять». Ведь некто, пожалуй, способен помыслить: «Мы знаем, откуда Господь наш Иисус Христос плоть Свою принял — от Девы Марии. Младенцем млеком он питался, был вскормлен, возрос, и был молодым, гоним иудеями, на древо возвышен, на древе убит, и с древа был снят, погребен, воскрес в третий день, на небо взошел, в тот день, что желал, туда же вознес Он и тело, откуда придет, чтоб живых и умерших судить, там ныне сидит одесную Отца. Каким же то образом хлеб есть Тело Его? И чаша — то есть в ней содержимое — как может быть Кровью Его? Это, братья мои, именуется таинством. Ведь то, что в них видится, иное, чем понимаемое. Ведь то, что мы видим — телесно, а что понимаем — духовный приносит нам плод. Желая понять, что есть Тело Христово, послушай Апостола, говорящего верным: «Вы — тело Христово и члены Его» (1Кор. 12:27). Если же вы — тело Христово и члены Его, то таинство ваше — на трапезе сей возлежит. Вы приобщаетесь вашему таинству. «Аминь» отвечаете вы на то, чем являетесь, и, так отвечая, вы ставите подпись. Ты слышишь: «Тело Христово», и отвечаешь: «Аминь». Будь членом тела Христова, чтоб «аминь» твой был правдой. Так почему же чрез хлеб?
И здесь да не привнесем ничего от себя, но снова и снова послушаем Апостола, который о таинстве этом так говорит: «Один же есть хлеб, и тело едино — мы многие» (1 Кор. 10:17). Поймите, возрадуйтесь: единство и истина, благочестье, любовь. Один же есть хлеб. И кто этот хлеб? Одно же есть тело — мы многие. Подумай о том, что хлеб приготовлен не из одного, но множества зерен. Когда вы проходите чрез духов изгнание, вас перемололи. Когда же крестились, то тесто замешено. А Духа огонь, Его восприятие, вас в хлеб запекает. Будьте тем, что вы видите, примите то, что вы есть. Это Апостол о хлебе сказал. Тем самым, хотя и без слов, он указал нам на то, как нам и о чаше следует мыслить. В смешении множества зерен, для получения хлеба — что видим, почти тоже самое здесь совершается, о чем и в Священном Писании о верных мы слышим: «Одна же душа и сердце одно — в Боге — было у них». И тоже с вином. Братья, подумайте, откуда берется вино. Множество ягод на грозди, и сок их в единство смешаем. Так Господь наш Христос отобразил нас, желая, чтоб Ему мы принадлежали. И таинство мира и единения нашего в трапезе Своей Он благословил. Но тот, кто тайну единства в себя принимает, единства же не сохраняет, тот тайну приемлет в свидетельство против себя.
Взывающе к Богу Отцу Всемогущему, от чистого сердца Ему принесем мы, насколько убожество наше сие позволяет, великое и подлинное благодарение; душею же всею моляще непостижимое Его милосердие, чтоб благоволеньем Своим моления наши достойны Он слышанья принял; наветника же силой Своей от дел наших, мыслей, Он да изгонит, и веру умножит, управит наш ум, дарует нам помысл духовный, в блаженство Свое Он на нас да введет, Сыном Своим Иисусом Христом. Аминь.

Примечания