Игумен Иосиф (Крюков)

Духовный облик святого праведного Иосифа Обручника

Автор — B.S., M.Div., выпускник Свято-Тихоновской православной духовной семинарии (South Canaan, USA), Московской духовной академии. С 2001 по 2010 — секретарь Патриарших приходов в США, клирик Свято-Николаевского Патриаршего собора г. Нью-Йорк. В настоящее время клирик Валаамского ставропигиального монастыря.

Святой Иосиф Обручник упоминается в Новом Завете очень фрагментарно. Тихое его предстояние воплотившемуся Богу Сыну и беспрекословное Ему служение, о которых рассказывают Евангелия, имеют продолжение в церковной истории, в которой он также негласно присутствует, как бы потрясенный величием свершившегося перед его глазами, как бы умалившийся до полного самоотвержения и уничижения перед Тем, Кто рос, оберегаемый его любовью, и Кто Сам возлюбил мир до крестной смерти и спас его от уз греха и тления. «А между тем, — пишет один из известнейших духовных авторов XIX–XX веков Евгений Поселянин, — может ли не быть особенно близок к престолу Божьему, может ли не иметь к нему особенного дерзновения тот, кто считался земным отцом Христа, был верным хранителем Пресвятой Девы и так свято исполнил относительно Иисуса — Младенца, Отрока, Юноши — возложенный на него Провидением долг?»¹
В иконографическом контексте образ святого Иосифа мы наиболее часто встречаем на иконах Рождества. То, как он изображается на этих иконах — усталым и старым человеком, чья фигура, расположенная в стороне от центральной части образа, исполнена раздумья и даже скорби от невозможности вместить тайну Рождества от Девы, — является художественным выражением того отношения, которое сложилось к нему на протяжении веков. Основание ему положили сравнительно редкие упоминания святого Иосифа в творениях святых отцов периода «золотого века святоотеческой письменности». Действительно, Bibliotheca Hagiographica Graeca² дает ссылки на единичные о нем высказывания святых отцов, а Patrologia Latina Жана-Поля Миня, состоящая из более чем двухсот томов догматических работ первых двенадцати веков истории Церкви, в списке имен вообще святого Иосифа не упоминает.
Однако сказать, что интерес к личности святого Иосифа у отцов отсутствует, было бы сильным упрощением. В этой статье мы попытаемся вкратце проанализировать некоторые из патристических текстов и высказывания богословов последующего времени, которые представляют интерес с точки зрения уяснения духовного облика святого Обручника.
Мало кому известно, что одним из предметов обсуждения I Ватиканского собора 1870 года был также и вопрос возможности возведения в статус догмата веры в непорочное зачатие святого Иосифа. Непривычное для православного, это предположение вполне закономерно для католического представления о святости, когда недостающая информация о праведнике может восполняться исходя из принципа «уместности»³: в отношении человека, которого Божий Промысл счел достойным и даже предопределил быть обручником Богоматери и мнимым отцом Спасителя мира, «уместно» предположить, что в момент своего зачатия он, подобно Марии, был избавлен от первородного греха.
Применение такой логики в отношении святого Иосифа имеет свои корни в рассуждениях блаженного Иеронима, который, правда, хоть и не защищает его непорочного зачатия, но, исходя из вышеупомянутого принципа, ставит под сомнение возможность первого брака святого Обручника⁴, о котором говорят многие апокрифы и плодами которого, согласно принятой в Православной Церкви трактовке, были «братья и сестры Господи», упоминаемые в Евангелиях⁵.
Однако ни отрицание первого брака, ни, тем более, мнение о непорочном зачатии святого Иосифа не находят поддержки у подавляющего большинства святых отцов. Так, преподобный Ефрем Сирин говорит вполне однозначно: «Род Давида пребыл даже до обручника Марии Иосифа, рождение коего было естественно…»⁶
Имя, данное святому Иосифу при рождении, позволяет предположить, что он был желанным ребенком, чье появление на свет было особенно радостным событием для его родителей. Yêhôsêph  или Yôsêph — это сокращение более длинного имени, которое также встречается в Ветхом Завете: Yôsiph-yâh и обычно переводится на русский язык как «Иосифия» (Езд. 8:10) и означает «Бог да приумножит». Как и большинство мужских имен Ветхого Завета, значение имени «Иосиф» относится к новорожденному ребенку — мать или отец, радуясь о рождении младенца, восклицают: «Бог да приумножит (потомство такими детьми, как этот новорожденный)». Греческий древнехристианский писатель IV века Хромаций, сотрудничавший с блаженным Иеронимом, блаженным Августином и святителем Амвросием Медиоланским, дает еще один перевод этого имени — «безупречный»⁷.
Несомненно, Божественная благодать, предуготовлявшая мир к вочеловечению Сына Божия, особенным образом почивала на Его будущем опекуне и хранителе Его Пречистой Матери, что ознаменовалось и в данном ему имени, о чем пишет святитель Николай Сербский (Велимирович): «Почему мужа звали именно Иосиф? Чтобы напомнить о дивном и целомудренном Иосифе, в страшно развращенном Египте соблюдшем свою телесную и душевную чистоту; да и тем укрепится совесть верных в вере, что плод Девического чрева Богоматери есть воистину от Духа Божия, а не от земного страстного человека»⁸. Подобно Иосифу Прекрасному, целомудренному и праведному хранителю семьи, спасителю людей, новый Иосиф также оберегает и сохраняет и свою душу, и свою семью; он также получает откровения во сне, а то, что он видит, как будто имеет продолжение наяву⁹; он так же, как и Иосиф Прекрасный, избегает подвергать людей постыжению. Как некогда в начале ветхозаветной истории, Египет снова выступает как место прибежища, спасения и безопасности, а один из городов, в котором, согласно традиции, во время пребывания там Святого Семейства произошли многие чудеса, Гермополь, был также городом, из которого происходила жена ветхозаветного Иосифа (Быт. 41:45).
В библейской критике уместность проведения параллели между ветхозаветным и новозаветным Иосифами обосновывается, в частности, ссылкой на слова, содержащиеся в апокрифической «Повести об Иосифе и Асенефе» (II–I вв. до Р.Х.). Эта последняя — эллинистическая сага о Божественном вмешательстве в жизнь Иосифа Прекрасного и его решении взять «нечистую», хотя и девственную женщину, в свой дом. В особенности эта параллель видна в словах, которые апокриф вкладывает в уста Асенефы: «И сказала Асенефа: “Я, неразумная и дерзкая, позволила себе сказать смело — что человек пришел в мою светлицу, не ведая, что пришедший сегодня ко мне был ангел небесный, который вот возвращается на свое место”, и она присовокупила: “Помилуй, господин мой, и сжалься надо мною — рабыней твоей, ибо я говорила с тобой дерзновенно и неразумно”»¹⁰ // Русская апокрифическая студия / Ветхозаветные апокрифы. (URL: http://apokrif.fullweb.ru/apocryph2/iosif_asenefa.shtml). Проверено: 06.10.2009.]. На основе данной цитаты делается заключение, что образ святого Иосифа Обручника мог формироваться под влиянием ветхозаветных апокрифических трактовок личности святого Иосифа Прекрасного и темы «святого брака»¹¹.
Немаловажным является наблюдение, что совпадают не только имена самих Иосифа Прекрасного и Иосифа Обручника, но и их отцов. Оно постоянно повторяется в критической библейской литературе¹². Данную типологическую параллель можно найти у блаженного Августина, который использует ее в контексте рассмотрения причин разночтений в родословиях евангелистов Матфея и Луки. Как говорит блаженный Августин, Иосиф вполне мог быть усыновлен, ибо такая практика не была неизвестной — и пример ее реализации мы видим в том, как Иаков усыновляет своих внуков, детей Иосифа Прекрасного (Быт. 48:5)¹³. С другой стороны, и сам Иосиф, обручаясь Пресвятой Богородице и воспринимая в род Давида Спасителя, выступает по отношению к Нему в подобной роли ¹⁴.
Священное Писание Ветхого Завета содержит еще несколько типологических параллелей святому Иосифу Обручнику.
Выше была приведена ссылка на текст блаженного Августина, в котором вопрос усыновления становится связующим между Иаковом, Иосифом Прекрасным и Иосифом. Там же, несколько позднее, блаженный Августин ссылается на Моисея, который также был усыновлен. Смысловую связь с Моисеем — или, скорее, с историей исхода в целом — можно также проследить в тех частях Евангелия от Луки, где рассказывается об обрезании Богомладенца и об очищении Божией Матери (Лк. 2:21–50), которые видятся современным толкователям как напоминания о событиях, сопровождавших исход из Египта¹⁵. Аналогично рассматривается и повествование Евангелия от Матфея о Рождестве Спасителя — как имеющее предречение и прообраз в истории рождения Моисея (Исх. 2)¹⁶.
Параллели видятся комментаторам не только в общей канве событий, но и в способе их изложения. Так например, обращают внимание, что, согласно 1-й главе Евангелия от Матфея (ст. 24–25), Иосиф Обручник «встал» (1) и «поступил, как повелел ему Ангел Господень» (2), а именно — «принял жену свою, и не знал Ее. Как наконец родила Она Сына Своего первенца, и он нарек Ему имя: Иисус» (3). Динамика действий Моисея и Аарона в описании автора Исхода (7 гл.) похожа: они идут к фараону (1), делают так, как повелел им Господь (2), а именно: Аарон бросает свой жезл, и он становится змеем (3). Причина такого параллелизма, по мнению комментаторов, в частности, заключается в предполагаемом желании евангелиста продемонстрировать совершенное послушание Иосифа, подобное послушанию великих пророков¹⁷.
Параллель между Моисеем и Иосифом Обручником проводится также в службе последнему на 26 декабря. Ирмос 1 песни канона говорит: «Воспою Тебе, Господи Боже мой, яко извел еси люди из работы египетския, покрыл же еси колесницы фараоновы и силу». Также и в ирмосе 9 песни читаем: «Моисей на горе неопалимую купину виде, Иосиф в вертепе неизреченное Рождество слыша, Нескверная Дево, Безмужная Мати, песньми Тя, Богородице, величаем».
Можно также провести типологическую параллель между событиями Ветхого и Нового Заветов, в которых патриарх Иаков выступает до определенной степени прообразом святого Иосифа Обручника. Так, в «Беседах на Евангелие от Матфея» 8:2 святитель Иоанн Златоуст пишет: «Палестина строит для Него ковы, а Египет Его принимает и спасает от наветов! Таким образом сбывались прообразования не только на детях патриарха <Иакова>, но и на самом Владыке»¹⁸. Подобную параллель между ветхозаветными и новозаветными событиями проводит и святитель Филарет (Дроздов) в «Слове на Рождество Христово»: «Вифлеем был отечественный град предков Иисусовых, однако Иосиф и Мария не имели в нем ниже убогой хижины, ниже пяди земли наследственной, ни пребывания постоянного… Если бы прозорливая мать не изгнала невинного Иакова от лица мстительного Исава, оный не пришел бы на страшное место врат небесных. Безпокровные токмо странники находят Вефиль и Вифлеем — дом Божий и дом Хлеба животного. Только произвольные изгнанники земли приемлются в граждан неба. Кто желает быть селением Сына Божия, тот должен иметь отечество в едином Боге и, при всей привязанности к отечеству земному, впрочем, весьма естественной и праведной, почитать его токмо предградием небесного»¹⁹.
Итак, уже на данном этапе мы видим, как личность святого Иосифа перестает быть в известной степени случайной по отношению к евангельской истории, как может иногда казаться, и как его место в ней находит обоснования с точки зрения его роли в деле домостроительства Божия и его личной праведности.
Нужно предполагать, что святой Иосиф рос в обстановке благочестивого соблюдения ветхозаветного закона²⁰. Наивысшим признанием этого является, несомненно, то, что когда он предстает перед нами на первых страницах Нового Завета уже восьмидесятилетним старцем, Священное Писание говорит о нем как о человеке «праведном». Но что именно вкладывается в это понятие и как трактуют его святые отцы в отношении святого Иосифа Обручника?
Слово «праведный» в библейском контексте может иметь в виду широкий спектр правильных или добродетельных дел, но в основном оно относится к поступкам, характеризуемым как «праведные» с точки зрения исполнения закона Торы. Например, точно так же «праведными» называет евангелист Лука Захарию и Елизавету (1:6) — потому что они «поступали по всем заповедям и уставам Господним беспорочно». Раввинистическая литература подтверждает такое понимание этого слова: тот, кто должным образом, руководствуясь Законом, исполняет свои религиозные обязательства, может считаться «саддиким», или «праведным»²¹. О знании святым Иосифом Закона и пророчеств говорят, например, преподобный Беда Достопочтенный²² и преподобный Иоанн Дамаскин²³.
Непосредственно из лексики новозаветного повествования более ничего не следует. Очевидно, однако, что евангелист употребляет здесь это слово потому, оно имеет отношение не только к характеристике святого Иосифа как представителя ветхозаветного благочестия, но тесно связано с раскрытием его значения в контексте повествования в целом. Вопреки закону ветхозаветной праведности, повелевающему объявить о преступлении и наказать виновную, святой Иосиф являет прообраз праведности Нового Завета, способной прощать и виновного, способной нести слабости немощного. Он как бы выступает в качестве примера ученика Спасителя, в начале евангельской истории отвечая на тот вопрос, который Господь в дальнейшем обращает к людям: «Вы слышали, что сказано… Но Я говорю вам…»²⁴.
Однако может быть поставлен вопрос: что говорит нам о праведности святого Иосифа тот факт, что события, последовавшие за Благовещением Пресвятой Богородицы, вызвали в его душе столь сильное смятение, о котором рассказывают Евангелия? Вслед за вопросом о первом браке и «братьях Господних», для католической «иосифологии» данная тема представляет особенную важность. Решений этой проблемы для католических богословов данного направления видится три: 1) Иосиф не знал тайны воплощения и, веря в то, что Марией совершено прелюбодеяние, хотел тайно развестись с Ней; 2) Иосиф знал тайну воплощения и хотел отпустить Марию, т.к. думал, что их совместное проживание не угодно Богу; 3) Иосиф не знал тайны воплощения, но, веря в то, что имело место нечто чудесное, не смел ввести Марию в свой дом. Данные теории даны здесь в формулировке католической «иосифологии», по большей части старающейся встать на сторону второй из них²⁵. Нельзя не обратить внимания, что точкой преткновения в каждой из них является вопрос знания. Это и неудивительно, учитывая тесную взаимосвязь, которая существует в католицизме между этим понятием и понятием «святости»: Фома Аквинат, например, определяет «святость» как добродетель, посредством которой человеческий разум воссоединяет себя и все свои действия с Богом²⁶. (URL: http://www.newadvent.org/cathen/07386a.htm). Проверено: 02.10.2009.]. Для «иосифологии» и католицизма в целом, в иерархии святых ставящих Иосифа Обручника вторым только после Божией Матери, признать, что «покровитель Церкви», каковым он объявлен I Ватиканским собором, мог иметь несовершенное знание о тайне воплощения и, вследствие этого, переживать душевное смущение, означает поставить под вопрос полноту добродетелей, которыми он обладал. О том, что святой Иосиф обладал «всеми» добродетелями, говорит святитель Иоанн Златоуст в Беседе 4.3 на Евангелие от Матфея²⁷. Однако для самого святителя Иоанна, считавшего, как и большинство святых отцов²⁸, что Иосиф действительно подозревал Марию в прелюбодеянии, здесь нет противоречия: Господь часто попускает искушениям нападать на святых людей, чтобы обнаружить их святость:

Хотя подозреваемая не только заслуживала быть опозоренной, но закон повелевал даже наказать Ее, однако Иосиф избавил Ее не только от большего, но и от меньшего, то есть от
стыда, — не только не хотел наказать, но и опозорить. Не признаешь ли в нем мудрого мужа и свободного от мучительней-шей страсти? Вы сами знаете, что такое ревность. Потому-товполне знавший эту страсть сказал: «потому что ревность — ярость мужа, и не пощадит он в день мщения» (Притч. 6:34) и «люта, как преисподняя, ревность» (Песн. 8:6). И мы знаем многих, которые готовы лучше лишиться жизни, чем быть доведенными до подозрения и ревности. А здесь было уже не простое подозрение: Марию изобличали ясные признаки беременности²⁹; и однако Иосиф столько был чужд страсти, что не захотел причинить Деве даже и малейшего огорчения. Так как оставить Ее у себя казалось противным закону, а обнаружить дело и представить Ее в суд значило предать Ее на смерть, то он не делает ни того, ни другого, но поступает уже выше закона… И Иосиф показал здесь великую мудрость — не обвинял и не порицал Девы, а только намеревался отпустить Ее. Когда он находился в таком затруднительном положении, является ангел и разрешает все недоумения. Здесь достойно исследования то, почему ангел не пришел прежде, пока муж не имел еще таких мыслей, но приходит тогда, когда он уже помыслил… Чтобы Иосиф не обнаружил неверия и с ним не случилось того же, что с Захарией… так и для того, чтобы обнаружилось любомудрие Иосифа… Примечаешь ли кротость этого мужа? Не только не наказал, но и не сказал никому, даже самой подозреваемой, а размышлял только с собою, и от самой Девы старался скрыть причину смущения. Не сказал евангелист, что Иосиф хотел Ее выгнать, но — отпустить: так он был кроток и скромен!.. Иосиф имел много веры…³⁰

Господь может попустить искушениям нападать на святых и ради возведения их на более высокую ступень святости и дарования им вящей благодати. У святителя Иннокентия Херсонского, прозванного «русским Златоустом», мы читаем:

Для чего же Промысл допустил такое затруднение? Для чего Иосиф не введен в тайну искупления? Для чего Он в душе Иосифа позволил зародиться такому тяжелому подозрению? Без сомнения, для блага же Иосифа и Марии. Мария, как выражается Церковь, должна была взаимодать от лица всего рода человеческого Иисусу Христу чистейшее человечество. Иосиф же долженствовал быть Его питателем, хранителем, и назваться, в некотором смысле, отцом. Все сие выражает плотское рождение; Мессии же надлежало прежде в душе Марии и Иосифа утвердить убеждение, что рождение духовное не может быть без особенных искушений и горестей. Неудивительно, что Промысл ставил таких святых людей в затруднительное положение. Он любит, так сказать, испытывать их таким образом… Промысл часто оставляет Свои пути до известного времени не выразуменными для людей, и тем желает и людей научить самоотвержению³¹.

Для «иосифологии», однако, подобные «уроки» означали бы, что святой Иосиф не обладал полнотой святости, а потому для оправдания своей позиции, заключающейся в том, что Иосиф знал, что случившееся с Марией не было прелюбодеянием, она опирается не на святителя Иоанна (единственного из древних отцов Церкви, кто специально, а не мимоходом рассматривал данный вопрос), а на других святых отцов, о которых пойдет речь ниже. До тех пор, пока в контексте рассматриваемого вопроса мы распределяем святоотеческие высказывания о святом Иосифе Обручнике в соответствии с вышеупомянутым трехчастным делением, в основу которого положено специфическое понимание святости, мы оказываемся перед лицом ложной дилеммы, в соответствии с которой, для того чтобы воздать должное святости Иосифа, необходимо признать его знание тайны Боговоплощения; в противном случае, если последнее не признается, то и святость Иосифа становится ограниченной и ущербной. Последнее, в общем-то, как раз и ставится «иосифологами» в укор Православной Церкви. Однако, мне кажется, с православной точки зрения непризнание ведения святым Иосифом тайны Боговоплощения демонстрирует не ущербность его святости, а ущербность такого подхода к святости. Православную точку зрения по данному вопросу суммирует в своей лекции «Святость человека в православной аскетической традиции» профессор МДА А. И. Осипов:

Святость это, во-первых, чуждость по отношению к миру греха, отрицание его. Во-вторых — она имеет конкретное положительное содержание, ибо природа святости Божественна, она онтологически утверждена в Боге. В то же время, святость… не моральное совершенство, хотя она и соединена с ним неразрывно, но —  «соприсносущность неотмирным энергиям». Наконец, святость есть не только отрицание, отсутствие всякого зла и не только явление иного мира, Божественного, но и незыблемое утверждение «мировой реальности через освящение этой последней». Эта, третья сторона святости говорит о том, что она является силой, преображающей не только человека, но и мир в целом… Святые — это прежде всего иные люди, отличные от живущих по стихиям мира сего, а не по Христу (Кол. 2:8). Иные потому, что они борются и с помощью Божией побеждают «похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую» (1 Ин. 2:16), — все то, что порабощает людей мира сего³² // Православие.Ru / События. (URL: http://www.pravoslavie.ru/sobytia/chelovekkonf/osipov.htm). Проверено: 02.10.2009.].

И, отмечая наличие духовной брани, святитель Иоанн Златоуст также и отмечает, какое значение эта брань имела для евангельского благовестия человечеству в целом: «Для этого евангелист описывает случившееся еще во время незнания Иосифова, чтобы ты не сомневался в происшедшем по узнании… Самое повествование делается несомненным, так как показывает, что сам Иосиф был точно в таком положении, в каком следовало быть»³³.
Однако, действительно, мнение о том, что до явления ему во сне ангела святой Иосиф не знал о тайне Боговоплощения и подозревал Марию в прелюбодеянии, которого придерживались святой Иустин Мученик, святители Амвросий и Августин³⁴, также разделяется не всеми святыми отцами. Но для того, чтобы связать их свидетельства воедино, необходимо не вводить искусственный и практически не имеющий отношения к существу проблемы критерий «знания», а задаться вопросом: что же было в центре внимания святых отцов?
Ориген в приписываемой ему проповеди выражает мнение, что на момент ангельского ему благовестия Иосиф уже знал о зачатии от Духа Святого и, в трепете перед таинством, Участницей которого стала его Обручница, боялся взять Ее в свой дом³⁵. С ним согласен святитель Василий Великий, который пишет:

«Прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого» (Мф. 1:18). Иосиф обнаружил сразу и то, и другое: и беременность, и [ее] причину, ибо [сказано]: «От Духа Святого». Поэтому он, испугавшись называться мужем такой жены, «захотел тайно отпустить Ее» (Мф. 1:19), не дерзнув предать огласке Ее положение. Поскольку же он был праведным, то сподобился того, чтобы ему было открыто это Таинство. Ибо «когда он помыслил это, — се, Ангел Господень явился ему во сне и сказал: “Не бойся принять Марию, жену твою”» (Мф. 1:20). [Этим он как бы говорит:] «И не помышляй о том, чтобы скрыть грех неуместными подозрениями. Ведь ты назван праведным, а праведному мужу не подобает молчанием покрывать беззаконие». «Не бойся принять Марию, жену твою», — [говорит ангел]. Это показывает, что [Иосиф] отнюдь не пришел в негодование или исполнился презрением, но он испугался Ее потому, что она была исполнена Духа Святого³⁶.

По-видимому — все ясно. Однако говорит ли святитель Василий об отсутствии сомнений как о показателе меры праведности святого Иосифа, или же смыслом отрывка является продемонстрировать, что Божественная природа зачатия действительно была вне подозрений? Конечно, святитель Василий мог считать, что и о беременности, и о зачатии от Святого Духа Иосиф узнал одновременно (хотя из самого отрывка это не обязательно следует: если Таинство ему открыто и сомнений на этот счет у Иосифа нет, тогда зачем ангел обращается к нему с предостережением против неуместных подозрений?), но даже если это так, то сделать такой вывод на основании этого отрывка вряд ли возможно, так как он не задается здесь вопросом о бесстрастии, кротости и других добродетелях святого Иосифа, как это делает святитель Иоанн Златоуст в вышеприведенной цитате. Вопросы, которые интересуют святителя Василия Великого, следующие: «Что за орудие этого Домостроительства? Тело святой Девы (Лк. 1:27). А что за причина Рождения? Дух Святой и осеняющая Сила Всевышнего (Лк. 1:35)». И далее он начинает свое толкование: «Но лучше послушай сами Евангельские слова: “По обручении Матери Его Марии с Иосифом…”»³⁷.
То же самое можно сказать и о преподобном Беде, который (а вслед за ним епископ Хаймо Хальберштадтский (ум. 853) и Ремигиус Ауксеррский (ум. 908))³⁸ предлагает такое решение: Иосиф, хорошо зная, что Мария зачала не от мужчины, думал, что он не должен вводить Ее в свой дом. Зная пророчества, он видел их исполнение на Марии. Однако оставить Ее означало подвергнуть обвинениям в прелюбодеянии, и поэтому ради Нее Иосиф решил совершить свадьбу, но не консуммировать брак³⁹.
Блаженный Феофилакт, обычно следующий линии рассуждений святителя Иоанна Златоуста, и в этот раз излагает сходное мнение, однако позже преподносит в выгодном свете точку зрения, выраженную в проповеди, приписываемой Оригену⁴⁰, а встречающуюся у блаженного Иеронима и неизвестного автора Opus Imperfectum⁴¹:

Как же Иосиф был праведен? В то время как закон повелевает изобличать прелюбодеицу, то есть объявлять о ней и наказывать, он намеревался скрыть грех и преступить закон. Вопрос разрешается, прежде всего, в том смысле, что уже через это самое Иосиф был праведен. Он не хотел быть суровым, но, человеколюбивый по великой своей доброте, он показывает себя выше закона и живет выше заповедей закона. Затем, Иосиф и сам знал, что Мария зачала от Духа Святого, и потому не желал изобличить и наказать Ту, Которая зачала от Духа Святого, а не от прелюбодея. Ибо смотри, что говорит евангелист: «Оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго». Для кого «оказалось»? Для Иосифа, то есть он узнал, что Мария зачала от Духа Святого. Поэтому и хотел тайно отпустить Ее, как бы не осмеливаясь иметь женой Ту, Которая удостоилась столь великой благодати⁴² // Библиотека «Библия и христианство». Комментарии на Библию и христианская литература. (URL: http://magister.msk.ru/library/bible/comment/feofilak/feofb001.htm). Проверено: 02.10.2009.].

Здесь как будто предлагаются два противоположных мнения: если Иосиф праведен, то достоинство его праведности заключается именно в том, что он поступает по вере в откровение совершенно нового, не ветхозаветного порядка; если же он уже обладает твердым знанием о происходящем, то в его поступке можно в лучшем случае усмотреть послушание — но тогда эта ситуация не отличается от послушания ветхому закону, и, соответственно, Иосиф лишается вышеупомянутого достоинства праведности. Мне представляется, что этот комментарий блаженного Феофилакта можно правильно понять на фоне толкования этого эпизода святителем Иоанном Златоустом:

Подлинно, по пришествии благодати, надлежало явиться многим знамениям высокой мудрости. Как солнце, не показавши еще лучей, издали озаряет светом большую часть вселенной, так и Христос, восходя из девической утробы, прежде нежели явился, просветил всю вселенную. Вот почему еще до Его рождения пророки ликовали, и жены предсказывали будущее, и Иоанн, не выйдя еще из утробы, взыгрался во чреве. И Иосиф показал здесь великую мудрость — не обвинял и не
порицал Девы, а только намеревался отпустить Ее. Когда он находился в таком затруднительном положении, является ангел и разрешает все недоумения⁴³.

Таким образом, блаженный Феофилакт, пересказывая мысль святителя Иоанна своими словами, пишет не о некоем интеллектуальном «знании» Тайны Боговоплощения, а о знании, родственном тому, благодаря которому взыграл в утробе святой Елизаветы Предтеча Иоанн. Именно к такому выводу
приходит преподобный Ефрем Сирин, который, с точки зрения трехчастного католического деления на основе «знания», занимает некую промежуточную позицию, с одной стороны, не утверждая, что Иосиф Обручник имел полное ведение о Тайне Боговоплощения, а с другой — считая, что тем или иным образом, через пророчества или посредством действия благодати, он предполагал, что произошло нечто исключительное:

Мария старалась убедить Иосифа, что Ее зачатие было от Духа, но он не соглашался, так как дело было неслыханное и совсем новое. Когда Иосиф видел лицо Ее радостным, чрево же непраздным, он из-за своей праведности помышлял о том, чтобы не подвергать Ее бесчестию и позору, но молча отпустить, ибо ни греха Ее не знал, ни о зачатии Ее не был уверен, откуда оно произошло… Иосиф знал, что сие зачатие было особенное и что случились вещи, не свойственные положению женщин и состоянию беременных новобрачных, каковые все признаки давали ему знать, что дело сие  произошло от Бога. Ибо никогда ни в чем он не замечал в Марии чего-либо постыдного и не мог не верить Той, Которая имела многие свидетельства — Захарию немого, Елисавету зачавшую, возвещение ангела, взыграние Иоанна и пророчество его отца; ибо все это со многим другим возвещало о девственном зачатии. Посему праведно он помыслил о том, чтобы тайно отпустить Ее. Ибо если бы он знал, что зачатие Ее произошло не от Духа Святаго, то было бы несправедливо не огласить Ее⁴⁴.

Итак, суммируем сказанное в этой части. В творениях большинства святых отцов мы находим подтверждение тому, что Иосиф испытал период сомнений в благочестности своей Обручницы. Мы находим безусловное подтверждение этому и в литургической традиции Православной Церкви⁴⁵. Те же святые отцы, свидетельства которых приводятся как доказательство знания Иосифом Тайны Боговоплощения и, как следствие, отсутствия у него сомнений, ставят своей целью не выяснение
внутреннего состояния Иосифа (что, как было упомянуто выше, косвенно доказывается тем, что только святитель Иоанн Златоуст уделяет время рассмотрению именно этого вопроса), а дополнительное акцентирование отсутствия причин для скептического отношения к зачатию от Святого Духа со стороны сомневающихся. Знание, не являясь предметом внимания святых отцов, не может выступать критерием оценки их свидетельств и потому не может использоваться для определения святоотеческого понимания евангельских событий и духовного облика святого Иосифа, о котором они рассказывают. Не являясь обязательной характеристикой святости, интеллектуальное знание не может также выступать и критерием «полноты» или «неполноты» обладания ею Иосифом, равно как и наличие «помышлений сумнительных» не может поставить ее под вопрос. В своем человеколюбии и кротости⁴⁶ он жил и поступал выше Закона⁴⁷. Смиренный, скромный⁴⁸ и жертвенный⁴⁹ в своем благоговейном отношении к Богородице, он был лишен чувства ревности⁵⁰. Даже боримый сомнениями, он не стремился к возмездию за то, что казалось бесчестьем⁵¹. В этом он показал свое любомудрие⁵² — знание высшей Истины, сопряженное с любовью, полноту мудрости и нравственного совершенства, целостность своей личности. И желая отпустить Марию, и принимая ангельское благовестие, он явил пример непоколебимой веры⁵³, соединенной с благоговейным страхом перед таинством, свидетелем и участником которого благословил ему быть Бог⁵⁴. Если в Евангелии от Луки (1:31) благовестие о Рождестве Спасителя мира получает Мария, то в Евангелии от Матфея (1:20) его получает святой Иосиф Обручник. Именно он выступает в рассказе евангелиста главным действующим лицом; именно он осуществляет здесь то, что должно быть исполненно. Получая благословение ангела принять Марию, наречь имя Богомладенцу, бежать со Святым Семейством в Египет, а затем вернуться в землю Израилеву, он исполняет это благословение буквально: он «принимает», «нарекает», «встает», «берет», «идет» и «возвращается», тем самым являя пример послушания и образ безоговорочного следования воле Божией, уподобляющие его Аврааму, как об этом и говорит составленный в его честь в XIX веке акафист⁵⁵. С другой стороны, рефрен «сна», постоянно звучащий у евангелиста Матфея, напоминает нам снова о ветхозаветном Иосифе, жизнь которого приводится апостолом как один из образцов веры (Евр. 11:22). «Почему не наяву, как являлся он Захарии и Марии? — рассуждает святитель Иннокентий (Борисов). — Низший ли это или высший род откровения? С некоторой стороны низший по отношению к чудесности: явиться наяву — чудесности более, чем во сне. Но ежели взять состояние того, кому дается откровение, то сей род откровения должно почесть высшим: ибо если человек удовольствуется откровением, данным ему во сне, то через это покажет больше веры, нежели когда потребовал бы явления в бодрственном состоянии. Святитель Златоуст замечает: “Сего ради явися Ангел во сне; яко Иосиф верен бе муж, не требоваше явления сего (наяву)”. Душа Иосифа, чрезвычайно расположенная к Марии, имела нужду только в малейшем намеке, дабы обратиться в другую сторону…»⁵⁶.  Этим словам как бы вторят и некоторые современные библеисты: в своих комментариях на Евангелие от Матфея Д. Хагнер обращает внимание, что данная перикопа — единственное в Новом Завете место, где словосочетание «сын Давидов» употребляется по отношению к кому бы то ни было, помимо Самого Иисуса Христа⁵⁷.
Во время описания событий Рождества евангельские тексты вовсе не упоминают святого Иосифа. Тексты апокрифов описывают его смятение и беспокойство об имеющей родить Богородице («Одиночество, — говорит митрополит Антоний Сурожский, — страшное, жгучее, убийственное одиночество, которое снедает сердца стольких людей, было долей Пречистой Девы Богородицы, Иосифа Обручника и только что родившегося Христа»⁵⁸), но удаляют его из пещеры на время родов. Типичное иконографическое изображение Рождества, о котором мы уже упоминали выше, также представляет Иосифа сидящим в глубоком раздумье в стороне от рождественского вертепа — в нижнем левом углу. Композиционно его фигура находится вне центра, в знак того, что он не является отцом Младенца. Перед Иосифом изображается фигура пастыря, которая трактуется различно — либо как пришедший на поклонение пастух, либо как нечистый. Иногда эта фигура изображается как старик с рогами и с хвостом. По толкованию Павла Евдокимова⁵⁹, «в лице Иосифа икона раскрывает вселенскую драму, повторяющуюся из столетия в столетие. Ее содержание всегда одинаково. Пастырь-оборотень внушает, что не существует иного мира, кроме видимого, природного, в котором мы живем, нет поэтому и иного бытия. Лицо святого Иосифа часто выражает муку и почти отчаяние (“внутреннюю бурю”). На некоторых иконах Мария смотрит на него с глубоким состраданием». В то же самое время богослужебные тексты видят в присутствии Иосифа не только образ человечества, в изумлении стоящего перед лицом величайшего Таинства, но, по свидетельству епископа Вениамина (Милова), символическое изображение Совета Отчего⁶⁰. Смятение святого Иосифа, в «послушании и смирении» предстоящего Богомладенцу, по рождестве сменилось, согласно святителю Иннокентию (Борисову), состоянием созерцательного безмолвия. Это видно в описании прихода в пещеру пастырей:

Пастыри рассказывали свое видение, а Иосиф и Мария все молчат.  Примерное молчание! Мария слагала все в сердце своем, когда ангел благовествовал Ей. Она любила обо всем размышлять, что подтверждается и сим случаем… Об Иосифе евангелист не замечает сего. Ум и характер его были весьма просты. Он был праведен и благочестив, но не вдавался в размышления. Он был более зритель и служитель тайны (⁶¹.

Относительно того, что Иосиф «не вдавался в размышления», и упомянутые выше святые отцы, и богослужебные тексты Православной Церкви⁶² рисуют иной образ. В частности, акафист этому святому (см. икос 4, кондак 8, кондак 12) употребляет в отношении него то же выражение, что Евангелие употребляет в отношении Божией Матери, а именно — что, будучи свидетелем исполнения пророчеств и совершения великих тайн, он «вся слагал еси в сердце своем, яко раб верный, храня вверенное сокровище в тайне до дне, внегда начаша вопити Ему вси верующии яко Богу и Спасителю мира: Аллилуиа». Мысль же о том, что Иосиф «зритель и служитель тайны», была предметом размышления богословов уже в древности. Иаков Серугский (451–521) пишет:

Он был великодушен, и он был свят, как духовный Мелхиседек. Он был соделан священником для того, чтобы служить Господу святости… Он не смотрел на Благословенную как муж на свою жену: он смотрел на Нее, как первосвященник смотрит на Святая Святых. Он любил Ее, и дивился на Нее, и поклонялся Ей. Он почитал Ее, и благоговел перед Ней, и служил Ей. Он смотрел на Нее, как на облако, окружавшее гору Синай (Исх. 24:15–16), потому что в Ней пребывала сила Божества. Его сердце было чисто, и мысли его были святы; он поклоняется и воздает благодарение, потому что он был сочтен достойным быть священником Сыну⁶³.
Равным образом и в нашем акафисте святому выражена похожая мысль: «Видев в яслех Вифлеемских звезду, возсиявшую от Иакова, первый поклонился еси Рожденному, и егда небо звезду, ангели пение, пастыри исповедание и волсви поклонение и дары приношаху Ему, ты же, праведный Иосифе, всего себе принесл еси в дар Господу, и жизнь и попечения и труды отдавая на служение Ему» (Икос 5). Или, в перифразе Евгения Поселянина, «он первый из людей, принесших в дар воплотившемуся Богу не единичные, как то делали волхвы, не излияния мгновенного восторга, как Вифлеемские пастухи, а все помыслы, все плоды своих трудов»⁶⁴.
В четвертом гимне на Рождество преподобный Ефрем Сирин проникновенно описывает чувства, захватившие святого Иосифа, которые, не переставая быть глубоко благоговейными, в то же время носят черты поистине отцовской заботы и любви. Иосиф, держа на руках Младенца Христа, говорит: «Кто в Сына мне даровал Сына Всевышнего? В боязни помышлял я Матерь Твою отпустить от себя, но не знал, что великое сокровище заключается во чреве Ее и соделает вдруг богатым убожество мое. Праотец мой, царь Давид, носил диадему, а я пал в глубокое унижение и вместо царя стал древоделом. Но теперь возвращается ко мне царская диадема, потому что в объятиях своих ношу Господа всех диадем»⁶⁵.
В следующий раз мы встречаемся со святым Иосифом в описании сретения Богомладенца в Иерусалимском Храме (Лк. 2:22–38). Обращаясь к Божией Матери, праведный Симеон говорит: «Се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, — и Тебе Самой оружие пройдет душу, — да откроются помышления многих сердец» (Лк. 2:34–35). Похожее выражение «душу пройде железо» употребляет пророк Давид в отношении Иосифа Прекрасного (Пс. 104:18). Возможная параллель с Иосифом Обручником обращает на себя внимание святителя Иннокентия (Борисова). Однако, задается он вопросом, почему в таком случае святой Симеон ничего не говорит о нем, а обращает свою речь исключительно к Божией Матери? И отвечает: «Должно думать, о нем ничего не говорится по причине старости его, которая, вероятно, скоро низвела его в могилу. Если бы он и дожил до исполнения сего предсказания, то все-таки участь Младенца более касалась Матери Его»⁶⁶.
В контексте темы этой статьи в этом высказывании святителя Иннокентия в данный момент нас интересует та степень причастности святого Обручника земным тяготам Спасителя, на которую «все-таки» обращает внимание святитель. Пусть и ограниченная в сравнении с Божией Матерью, но не менее реальная, эта причастность являлась свидетельством подлинности его не телесного, но духовного брачного союза с Пречистой Девой, и истинности не телесного, но духовного отцовства в отношении Сына Божия. Свое сакральное признание перед лицом ветхозаветного священства эта подлинность находит в том, что Симеон ниспосылает единое благословение на Иосифа и Марию, о чем пишет святитель Фотий. Тем не менее, через то, что речь его обращена только к Богородице, показывается, что из них двух только Она является непосредственным родителем⁶⁷. Заканчивается повествование словами Евангелия: «Иосиф же и Матерь Его дивились сказанному о Нем» (Лк. 2:33). Святитель Иконийский Амфилохий пишет, что «удивлялись Иосиф и Матерь Божия словам Симеона о предвечном Младенце не по незнанию своему, что Он есть Спаситель мира, но по смиренномудрию своему и по чувству глубочайшего благоговения к Богу, удостоившему Деву Марию быть Матерью Такого Сына, а Иосифа — попечителем Его»⁶⁸ // Pagez.Ru. (URL: http://www.pagez.ru/lsn/0210.php). Проверено: 2.10.2009.].
Равно и святитель Иннокентий (Борисов) говорит:

Они удивились. Но чему? Разве им была неизвестна судьба их Младенца?Вполне, конечно, едва ли была известна судьба Его, то есть так, как после открыли нам апостолы. Но если бы им совершенно была известна судьба Его, то и тогда они не могли бы не удивиться. Они видели или, лучше, держали на руках Младенца слабого, плачущего, и о Котором между тем говорят так много; поразительная необыкновенность! Особенно же им не была известна тайна, сказанная Симеоном, что через сего Младенца спасение уготовано всем народам. Апостол называет это тайной, никому доселе неизвестной ⁶⁹.
Этот евангельский рассказ, как и рассказ о выборе, стоявшем перед святым Иосифом в момент его душевных испытаний, как и эпизод с обрезанием, дает основание толковникам говорить о родителях Богомладенца как об «исправнейших
наблюдателях Закона»⁷⁰. Как изображение встречи на иконе Сретения символизирует исполнение Ветхого и приход Нового Завета⁷¹, так Иосиф, Симеон и Анна олицетворяют собой, по слову святителя Иннокентия, как бы первые весенние цветы, расцветающие на земле после того, как благодать Духа Божия вдыхает жизнь в оледеневшее, как после долгой зимы, грехом и богоотступничеством человечество⁷². Еще раз обратиться к теме характера и духовного уклада святого Иосифа Обручника многим толковниками дает возможность рассказ о бегстве в Египет. Об этом говорит святитель Иоанн Златоуст в своей беседе 8.2 на Евангелие от Матфея. По нему, образ действий не только Святого Семейства, но даже волхвов содействует возрастанию в любомудрии:

В самом деле, смотри, как все это начинается тотчас от самых пелен. Лишь только Христос родился, и тиран неистовствует, и приключается бегство в чужие земли, и вовсе невинная Мать убегает в страну варваров. После этого и ты, удостоившись послужить какому-нибудь духовному делу, если будешь претерпевать жесточайшие напасти и подвергаться бесчисленным бедствиям, не должен смущаться и говорить: что это значит? Когда я исполняю волю Господню, то мне следовало бы быть увенчанным и прославленным, светлым и знаменитым. Но, имея пример Христа, переноси все мужественно, зная, что с духовными людьми так и должно особенно быть, и что их удел — отовсюду подвергаться искушениям. Смотри, что совершается не только над Матерью и Отроком, но и над волхвами: и они тайно удаляются, подобно беглецам, и сама
Мать, никогда не отходившая от своего дома, получает повеление отправиться в далекий и прискорбный путь, по причине этого чудного Отрока и духовных мук рождения⁷³.

Безропотно исполняя повеления архангела, святой Иосиф уподобляется Аврааму, становясь примером веры и послушания:

Иосиф, услышав это, — продолжает святитель Иоанн, — не соблазнился и не сказал: что это за странность? Ты прежде говорил, что Он спасет Свой народ, а теперь Он даже и Себя не спасает, и нам нужно бежать, удалиться и переселиться в отдаленную страну? Это противоречит тому, что обещано. Но он ничего такого не говорит, потому что он был верный муж; не любопытствует даже о времени возвращения, о котором и ангел не сказал определенно: «и будь там, пока не скажу тебе». Он и этим не огорчился, но, будучи готов терпеть все, с радостью оказал покорность и послушание. И человеколюбец Бог эти скорби его растворил радостью…⁷⁴

Оберегая во время многотрудного путешествия Святое Семейство от опасностей и невзгод, Иосиф предстает верным и ревностным хранителем Богомладенца и Его Пречистой Матери. Подобно тому, как Иосиф Прекрасный, сын Иакова из книги Бытия, был хранителем своей семьи, так и этот новый Иосиф, также сын Иакова, выступает в евангельском повествовании в подобной роли⁷⁵.
Эту параллель, однако, нельзя проводить слишком буквально. Уже раскрывая в тексте богослужения значения праздника Сретения, Церковь на примере святого Симеона Богоприимца подчеркивает возникающую дихотомию: «Днесь Симеон на руки Господа славы подъемлет, Егоже под мраком первее Моисей виде, на горе Синайстей скрижали дающа ему. Сей есть, Иже во пророцех глаголяй и закона Творец. Сей есть, Егоже Давид возвещает, Иже всем страшный, имеяй велию и богатую милость»⁷⁶.
То же самое акцентируется в богослужебных текстах и при описании бегства в Египет. Когда Божия Матерь обращается к Богомладенцу с вопросом: «Сыне! При Твоем удивительном рождении Я избегла болезней. Ныне же душевно смущаюсь от печали, видя Тебя бегающим от Ирода», Спаситель как бы отвечает Ей: «О, Мать! Я иду в Египетскую землю, но там землетрясением низвергну египетских идолов. Моих же врагов, напрасно ищущих души Моей, пошлю во ад, как Единый Державный. Почитающих Тебя вознесу и спасу»⁷⁷. Тем в большей степени подобные слова могли бы быть адресованы к святому Иосифу Обручнику и как бы определить границы, в меру которых охранение Святого Семейства зависело от него. Переведенный на сирийский язык коптский апокриф «Видение Феофила Александрийского», во многом ставший основой для описания Коптской Церковью периода пребывания Святого Семейства в Египте, рассказывает, как во время пути святой Иосиф носил за Спасителем и Его Пречистой Матерью «одежду и все, необходимое для еды». Более того, он с ревностной любовию относился к усыновленному ему в обручении Чаду, часто беря Его на руки или сажая себе на плечи⁷⁸ — так, как изображают зачастую это и православные иконы⁷⁹. Когда же Святое Семейство, будучи окружено разбойниками, оказалось в опасной ситуации и Иосиф стал упрекать Богородицу за то, что благодаря Ей был выбран именно тот путь, по которому они пошли, Богомладенец «улыбнулся Иосифу и сказал: «О, отец, не говори грубо с Моей Святой Девой Материю… Не ты управляешь Мной, но Я управляю всем миром и укажу тебе туда, куда Я хочу идти»⁸⁰. Нечто подобное говорит и неизвестный автор Opus Imperfectum: «В действительности это Мальчик питал Свою Мать, и это Иосиф был оберегаем»⁸¹.
Еще несколько комментариев следует сделать о святом Иосифе на основе того, что нам известно о периоде жизни Святого Семейства в Назарете. Священное Писание говорит нам о том, что святой Обручник был «тектоном», плотником (Мф. 13:55). Евангелист Марк (Мк. 6:3) говорит, что также и Сам Спаситель был плотником. Святой Иустин Мученик в «Диалоге с Трифоном» (ч. 88) даже конкретно называет те предметы, которые изготавливал Спаситель: «Он, живя среди людей, занимался плотничными работами, делал орала и ярма, и тем поучал и праведности и деятельной жизни»⁸². Это означает, что, следуя повсеместной традиции древнего мира, согласно которой ремесло передавалось от отца к сыну через многие поколения, Господь был обучен ему Обручником Своей Матери, святым Иосифом. Тяжелая, сложная работа, требовавшая значительной физической силы, посредством восприятия ее Спасителем приобрела характер особенного благородства. Древняя клятва «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3:19), Богом, могущим даже зло преложить в добро, соделалась одним из величайших благословений, которые получал человеческий род после грехопадения Адама и Евы. Достоинство труда, явленное через святого Иосифа, послужило причиной, по которой блаженный Августин ставил его в пример монахам⁸³. Здесь же имеет свои истоки более позднее почитание святого Иосифа как покровителя трудящихся. 1 мая 1955 года Папой Пием XII этот день был провозглашен праздником «Иосифа Работника, Мужа Преблагословенной Девы Марии, Исповедника и Покровителя Рабочих Людей». Однако и в Православной Церкви такое почитание святого Иосифа тоже присутствует, что видно на примере постройки в 1720-х годах церкви святого праведного Иосифа Древодела, располагавшейся при плотничьих «Переведенских слободах» на правом берегу Невы, ниже впадения в нее Охты. Кроме того, ряд православных авторов говорят о труде и терпении как уроках жизни святого Иосифа⁸⁴.
Излишним, вероятно, будет подробно говорить о том, что Пресвятая Богородица и Ее святой Обручник провели всю свою жизнь в целомудрии. Храня чистоту, но, по слову святителя Амвросия⁸⁵, будучи едины духом, святые супруги в полноте разделяли чувства благоговения и священного трепета перед раскрывающейся перед их глазами тайной спасения человеческого рода, причастниками которой их — каждого по-своему — сподобил быть Всемилостивый Господь. «Кто в состоянии постигнуть все блаженство Пречистой Девы и святого старца Иосифа, которые, обладая сокровищем небесным, забывали все свои земные нужды и в сладостном уединении наслаждались лицезрением Того, Которого созерцать непрестанно желают ангелы небесные?!»⁸⁶, — писал епископ Иустин (Полянский; 1832–1903). Совершенное целомудрие святого Иосифа подчеркивает преподобный Ефрем Сирин: «При виде Ее, — говорит он, — вожделение никогда не приходило в его помысл»⁸⁷.
Заканчивая этот краткий обзор, хочется выразить надежду, что предложенное рассмотрение отдельных сторон духовного облика святого Иосифа Обручника в какой-то мере будут содействовать пробуждению интереса к его личности среди православных. Мы живем в то время, когда сложившиеся веками нормы взаимоотношений не только Церкви и государства, но восприятие обществом в целом роли религии в жизни отдельных людей и их коллективов радикально изменилось. «В современном мире государство обычно является светским и не связывает себя какими-либо религиозными обязательствами»⁸⁸. Культурообразующие христианские ценности в наше время для многих стали в лучшем случае предметом сугубо частного выбора, а то и вовсе приобрели характер рудимента прошлых эпох. Люди, на протяжении тысячелетий становившиеся образцами чистого и бескомпромиссного исповедания своей веры, подвижники и святые, за пределами Церкви — а иногда и внутри церковной ограды — уже не пользуются тем же жизнеопределяющим, неоспоримым авторитетом, которым они обладали раньше.
Это с особенной очевидностью следует из наблюдений за церковной жизнью (в том числе и православной) на Западе, где христианство уже давно живет в условиях секуляризма и плюрализма, а лучше сказать — духовного и нравственного безразличия. Однако эта ситуация, позволяющая многим говорить о наступлении «постхристианской» эпохи, не чужда и традиционно православным странам и с течением времени будет только обостряться. В этих условиях существует опасность превращения Православной Церкви в культурное гетто, выдвигающее в качестве духовных, этических и поведенческих парадигм идеалы, имеющие ценность во многом только внутри себя самого и потому не обладающие достаточным духовным потенциалом, чтобы противостоять давлению, оказываемому со стороны во многом нехристианского и антихристианского общества.
Обращение непосредственно к евангельским урокам, каковым в данном случае является возрождение интереса к личности святого Иосифа Обручника, само по себе также не гарантирует успеха в протистоянии проникновению в духовную и бытовую жизнь христиан чуждых христианству воззрений; однако такое обращение имеет гораздо больше шансов быть эффективным ввиду того, что в его основу положено свидетельство непреходящего Божиего Слова, которое «живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4:12).

Примечания