mospat.ru
Опубликовано в журнале "Церковь и время" № 66


Е. В. Никольский, К. Г. Миронов

Восприятие личности Спасителя простыми верующими на Востоке и Западе христианского мира

(культурологическая пропедевтика для катезизаторов и богословов)

 

В статье анализируется восприятие личности Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа простыми верующими. Напри­мер на христианском Западе среди простых верующих господ­ствовало представление о сугубой человечности Христа, что привело в XX веке к формированию концепции «Иисус—наш Друг».

Ключевые слова: христология, сакральное искусство, иконо­пись, апокрифы, духовная жизнь, Иисус Христос, Царь Вселен­ной, мученичество, язычество.

 

Восприятие богочеловеческой Личности Иисуса Хрис­та, ее усвоение верующим, надеющимся и любящим христиа­нином, в идеале может и должно охватывать всю душу христи­анина. Читая или слушая Новый Завет, человек, при наличии молитвенного желания приблизиться к своему Создателю и Спасителю, ощущает в большей или меньшей степени духов­ное тепло, проникающее в глубь его духовной природы, даю­щее ему радость примирения с Богом, живую уверенность в любви Божьей, всегда открытой для него во Христе Иисусе. В этом ценнейшее для нас, решающее для судеб каждого челове­ка — здесь и в вечности—проявление Божественности Христа.

Архиепископ Михаил (Мудьюгин)

Введение. Методологические основы

К истине о Боге можно приблизиться путем отвлечен­ных доказательств и логического убеждения, но можно ею про­сто жить, обладать ею в качестве опытной истины, какою она бывает в личной религии человека. Евангелие принимает ис­тину о Боге именно как опытную религиозную истину. Еван­гельская религия — это религия живого опыта, мистической глубины реальных переживаний. Тогда Бог есть Собеседник, к Которому обращены доверие и послушание человека. Человек верует, что Бог есть Творец, Спаситель и Судия. Иисус Хрис­тос внес новую опытную черту в представления о Боге. Новый Завет был откровением Бога воплотившегося, Бога, ставшего человеком. С точки зрения христианства, догмат о Боговоплощении является завершением и оправданием ветхозаветной истории. В центре новозаветного благовестия — личность Иису­са Христа, через Которого совершено спасение и искупление человека. По учению евангелистов, Иисус — Тот Самый Мес­сия, пришествие Которого предсказывали пророки. По мысли владыки Илариона (Алфеева), «ключевым вопросом, от ответа на который зависит принятие или непринятие христианства, является вопрос о Божестве Христа. Монотеистические рели­гии отвечают на этот вопрос по-разному. Иудеи считают, что признание Христа Богом противоречит ветхозаветному откро­вению о едином Боге. Мусульмане признают историчность Христа, однако считают Его одним из пророков, учение Которого было впоследствии искажено христианами. И только хри­стиане — и православные, и католики, и протестанты — видят в Иисусе Христе Бога и Спасителя»1.

Историческое бытие Иисуса Христа принадлежит к числу фактов, воспринимаемых и усваиваемых вполне рациональным путем; при этом нет оснований для недоверия, которое часто возникает при восприятии сообщений о сверхъестественных событиях. Долгие годы, говорит Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, «в школах, институтах и университетах нас учили тому, что Иисус — это миф, ибо такой личности в действитель­ности якобы не существовало»2. Но есть множество неоспори­мых исторических свидетельств существования Иисуса Христа, и главным таким свидетельством является Евангелие.

По словам архиепископа Михаила (Мудьюгина), «в этом случае нет также необходимости в каком-либо особом Откровении, которое бы это историческое событие удосто­веряло как уже совершившийся факт. Нам достаточно до­шедших до нас историографических памятников — письмен­ных свидетельств современников, в подлинности и правди­вости которых нет оснований сомневаться. Как мы знаем, такие свидетельства дошли до нас не только в писаниях уче­ников Христовых, продолжателей Его дела, но и в много­численных трудах, монографиях и письмах людей, к числу Его последователей не принадлежавших, в большинстве Ему и Его учению даже враждебных.

Итак, факт исторического существования Иисуса как проповедника и учителя, жившего в Палестине, распятого по указу римского прокуратора Понтия Пилата и оставившего после Себя многочисленных приверженцев и почитателей, при­надлежит к числу множества достоверных исторических дан­ных, находящихся на уровне рационального познания, доступ­ного любому человеку независимо от его мировоззрения или религии. В самом деле, о Христе Иисусе как об исторической Личности известно не только Его последователям — христиа­нам, но и приверженцам других религий, а также тем, кто, не исповедуя никакой религии, усвоил себе какую — либо из <… > мировоззренческих систем вплоть до атеистической включи­тельно»3. Все меняется, когда мы начинаем размышлять о Божественности Иисуса Христа. Признание Его Сыном Божьим, быстро трансформировавшееся в христианском сознании в пре­клонение перед Ним как перед Богом, далеко от рационально­го мышления, понимаемого как «здравый смысл», как после­довательность логических умозаключений, делаемых в рамках закона причинности. «В атеистическом государстве эти свиде­тельства скрывали, потому что в противном случае было бы невозможно их игнорировать, ложно уча о мифичности Хрис­та и оспаривая историчность Его личности. Но возникает воп­рос: зачем было фальсифицировать историю, держать в неве­дении целые поколения людей?.. В действиях тех, кто скрывал правду о Христе, была своя логика. Потому что чтение Еванге­лия не может оставить безучастным ни одного человека, наде­ленного живою мыслью, воображением и чувством. Образ Хри­ста настолько ярок и покоряюще убедителен, что, прикоснув­шись к Нему и зная, что Он — не мифическая личность, не фантазия и не обман, невозможно увидеть в Нем только лишь человеческое»4.

Апостол Павел говорит в начале Первого послания к Коринфянам: «Немудрое Божие премудрее человеков, и не­мощное Божие сильнее человеков <…> Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых…» (1 Кор. 1:25, 27). Богоче- ловечество5 Иисуса Христа, согласно учению Вселенских Со­боров, т.е. «неслитное, неизменное, нераздельное, непрелож­ное» единство Божественной и человеческой природ Иису­са Христа оказалось той идеей, которая не сразу и не везде во всем пространстве христианской истории, верно и адек­ватно толковалась.

Однако о том, какая природа человека соединилась с Бо­гом Словом, в Священном Писании существуют прямые сви­детельства. Так, в момент Благовещения архангел Гавриил го­ворит Богородице: «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Все­вышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим» (Лк. 1:35). Описывая совершенное Иисуса Христа спасение человека, апостол Павел указывает, что Бог Отец «не знавшего греха <…> сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2 Кор. 5:21). Апостол Петр наставляет верных: «…не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровию Христа, как непорочно­го и чистого Агнца» (1 Пет. 1:18-19).

Этот вопрос раскрывается в Священном Предании: со­борных решениях, писаниях святых отцов и учителей Церкви. В определении IV Вселенского Собора исповедуется вера в Иисуса Христа, совершенного в Божестве и совершенного в человечестве истинно Бога и истинно человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по божеству, и того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха. Смысл выражений «совершенного в человечестве» и «во всем подобного нам, кроме греха» получают ясное тол­кование в Томосе Папы святого Льва Великого, его послании к архиепископу Константинопольскому Флавиану, одобренном Собором: «Истинный Бог родился в подлинном и совершен­ном естестве истинного человека: всецел в Своем, всецел в на­шем. Нашим же называем то, что Творец положил в нас в нача­ле и что Он восхотел возвратить нам. Ибо в Спасителе не было и следа того, что привнес в человека искуситель, и что прельщенный человек допустил в себя»6.

В отношении тех, «… которые стараются извратить та­инство домостроительства», IV Вселенский Собор принял Соборные послания блаженного Кирилла, бывшего пастыря Александрийской Церкви, к Несторию и к восточным Церк­вам. Греховное, поврежденное состояние человеческой при­роды неестественно (противоестественно) для человека, оно возникло после грехопадения и потому не является необхо­димым свойством человеческой природы. Преподобный Иоанн Дамаскин учит о Христе: «Он воспринял всего чело­века и все, свойственное человеку, кроме греха, потому что грех неестествен и не Творцом всеян в нас»7. Святой препо­добный Ефрем Сирин эту мысль изложил в развернутом виде: «Поскольку тело Адама создано было ранее, чем явились в нем расстройства, посему и Христос не принял расстройства, которые позднее получил Адам, так как они были некото­рым придатком немощности к здравой природе. Итак, Гос­подь здравою принял ту природу, здравость которой погиб­ла, дабы человек через здравую природу Господа возвратил себе здравость первобытной своей природы»8. Апостол Па­вел учит, что «Бог послал Сына Своего в подобии плоти гре­ховной…» (Рим. 8:3), т.е. плоть (человеческая природа), вос­принятая Сыном Божиим, была только подобна нашей, склонной к греху плоти, но непричастна первородному гре­ху или какой-либо греховной поврежденности. В Томосе свя­того Льва говорится о том, что Спаситель сделался причаст­ным человеческих немощей, но отсюда не следует, что сде­лался участником и наших грехов. Иисус Христос восприял образ раба без скверны греха.

Надо отметить, что до IV века и внутри христианской Церкви не было единого понимания Божества Христа. В час­тности, Божество Христа отрицали ариане, осужденные за это I и II Вселенскими Соборами. В более позднее время Боже­ство Христа отрицалось в разных формах в искусстве, лите­ратуре, философии, богословии, библейской критике. Живо­пись эпохи Возрождения, представлявшая Христа «гумани­зированным», чрезмерно очеловеченным9, была имплицитным отрицанием Его Божественной природы. Философские сис­темы эпохи Просвещения и немецкий идеализм XIX века не оставляли места для веры в Богочеловека. В XIX-XX веках предпринимались многочисленные попытки создания образа «исторического» Христа, как в произведениях Э. Ренана и Л.Н. Толстого, или «альтернативного» Христа, как в «Иуде Иска­риоте» Л.Н. Андреева или «Мастере и Маргарите» М.А. Бул­гакова. Художественная ценность этих произведений различ­на, но их объединяет одно — отрицание Божества Иисуса Христа, трактование Его как простого человека.

В данной статье мы хотели бы рассмотреть восприя­тие Его личности простыми верующими как на Востоке, так и на Западе христианского мира, проанализировать некото­рые явление сакрального искусства и парацерковного фоль­клора. Основной метод нашего исследования — культуроло­гический, а задача — обратить внимание богословов и катехи­заторов на различные аспекты общемировой культуры, кото­рые или препятствуют, или, наоборот, помогают верному рас­пространению учения Православной Церкви среди наших со­отечественников.

Это особенно актуально в нашу эпоху, когда глобализа­ция и развитие Интернета самым непредсказуемым способом трансформируют индивидуальный опыт как неофитов, так и людей, уже прошедших несколько этапов воцерковления.

Святоотеческая христология и современные проблемы

Для полнокровного раскрытия нашей темы мы сдела­ем несколько экскурсов в историю, сперва попытаемся ре­конструировать то, как могли воспринимать Спасителя Его современники. Итак, 30-е годы новой эры, окраина Римской экумены, Иудея, Иерусалим. В течение трех лет здесь длит­ся проповедь Учителя из Назарета, число учеников Которо­го то увеличивается, то уменьшается в зависимости от тех слов, которые Он говорит. Так например, это количество резко уменьшилось, когда он сказал, что он и есть хлеб, схо­дящий с неба и предложил есть его плоть и пить его кровь. «Кто может все это слышать?» — спрашивали бывшие Его последователи и уходили. Давайте попробуем взглянуть на Его личность с точки зрения обыкновенного фарисея. Во-первых, по мнению рядового фарисея, Иисус долгожданным Мессией не являлся, ибо настоящий Машиах должен будет сойти «как роса», весьма таинственным образом на землю, и рождение его будет окутано тайной. И они говорят: Мы зна­ем Его, откуда Он пришел… Которого отца и мать мы знаем (Ин. 6:42; 7:27). Во-вторых, «истинный Мессия» придет для того, чтобы завоевать Израилю военную славу и мировое господство — такова была общераспространенная точка зре­ния. В-третьих, он должен быть великим и стать царем Из­раиля. Одним словом, ни по одному из этих параметров Иисус Христос на роль «истинного Мессии» не подходил. С точки зрения среднего и официального религиозного созна­ния Израиля, Он жил не в свое время и не в том место. Од­ним словом, для них Он был самозванцем.

Движимый любовью и милосердием, Христос ставил под вопрос существовавшую в Израиле общественную сис­тему и закон, устранял через прощение и любовь естествен­ные границы между ближними и дальними, своими и чужими, друзьями и врагами и тем самым становился на сторону сла­бых, больных, бедных, непривилегированных, даже неблагоче­стивых, безнравственных и безбожных. Это можно определить как переворот в понимании Бога, потому что противоречило представлениям благочестивых людей о Боге. Это не другой Бог, но Бог не такой, каким они себе Его представляли, а Отец поте­рянных людей. Христос милосердно заступался за людей стра­дающих, забытых, виновных и потерпевших крушение.

«Приближались к Нему все мытари и грешники слушать Его. Фарисеи же и книжники роптали, говоря: Он принимает грешников и ест с ними. Но Он сказал им следующую притчу: кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девя­носта девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не най­дет ее? А нашед возьмет ее на плечи свои с радостью; и, пришед домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною, я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, не­жели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. Или какая женщина, имеющая десять драхм, если по­теряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет? А нашедши созовет подруг и соседок и скажет: порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму. Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся»10 (Лк. 15:1-10).

Иисус Христос излагал смысл Своих заповедей, так же как и истины веры, преимущественно в форме притчей, кото­рая очень подходила для проповеди народу. Он не касался ре лигиозно-гностических вопросов, теоретического познания по­тустороннего мира, а говорил о божественно-духовной жизни, как жить божественной жизнью, творить истину.

Дальше. То, что Иисус говорил, с одной стороны, опира­лось на Закон Моисеев, а с другой стороны, этот закон переде­лывало, словно «выворачивало» наизнанку, предлагая, напри­мер, такие совершенно невыполнимые вещи, как молиться за своего врага, вместо того, чтобы воздать ему по понятному и рекомендованному Моисеем принципу справедливости — око за око. И в своей проповеди новый Учитель то и дело повто­рял: «В Законе сказано <…>, а Я говорю вам…».

Учитель из Назарета предлагал чудесные, но невыпол­нимые вещи — любовь, которой не может быть, верность, ко­торая возможна для великих пророков, таких, как Моисей или Авраам, но для нас, обыкновенных смертных, невозможна, бли­зость к Богу, которая тоже прекрасна, но, к сожалению, опять же невозможна для таких, как мы. Ведь мы горды тем, что при­знаем именно низкие истины. Пусть они низкие, говорим мы, но они — истины, но они — реальность, нам среди них жить и поэтому нам с ними надо считаться. Нам к ним надо уметь адап­тироваться. Рассуждения подобного рода — вне времени. Они абсолютно современны. Они есть симптом и XV, и XVI, и XX, и XXI веков.

Идея Бога в трудах мужей апостольских является биб­лейской, построенной на ветхозаветном понятии о Боге. Бог всемогущ, Он сотворил мир, явил человеку Свою волю, пра­ведность и благодать. «Веруй прежде всего, что Бог един, Он сотворил и устроил все и дал всему бытие из ничего», — сказа­но в книге «Пастырь» Ерма11.

В период формирования новозаветного канона, когда круг принятых Церковью текстов об Иисусе Христе еще не был строго ограничен, в обращении находилось множество сочинений и устных преданий, которые не дошли до нас пол­ностью, но сохранились в виде отдельных цитат в сочинени­ях древнехристианских писателей — мужей апостольских и апологетов. Примерами таких текстов являются: фрагмент поучений катехетического характера из Первого послания к Коринфянам священномученика Климента Римского: «Осо­бенно будем помнить слова Господа Иисуса, которые изрек Он, научая кротости и великодушию. Он так сказал: “Милуй­те, чтобы быть помилованными, отпущайте, дабы вам было отпущено; как вы делаете, так вам будут делать; как даете, так вам дано будет; как судите, так сами судимы будете; как будете снисходить, так к вам будут снисходить; какою ме­рою мерите, такою отмерится вам” (ср.: Мф. 7:1-2; Лк. 6:36- 38;); переданный священномучеником Игнатием Антиохийс­ким в Послании к Смирнянам рассказ о встрече воскресшего Спасителя с учениками: “И когда Он пришел к бывшим с Пет­ром, то сказал им: возьмите, осяжите Меня и посмотрите, что Я не дух бестелесный. Они тотчас прикоснулись к Нему, и уверовали, убедившись Его плотью и духом <…> по воскре­сении, Он ел и пил с ними, как имеющий плоть, хотя духовно был соединен с Отцом” (ср.: Лк. 24:36-43;); слова из Второго послания к Коринфянам, приписываемого священномученику Клименту Римскому: “Поэтому Господь на тот раз, когда мы делаем это, сказал: “Если вы будете собраны в объятиях Моих и не исполните заповедей Моих, отвергну вас, и скажу вам: пойдите от Меня прочь, не знаю вас, откуда вы, делатели неправды”»12.

Нередко в сочинениях мужей апостольских встречают­ся назидания, заповеди и тексты литургического содержания, не обозначенные явным образом как слова Иисуса Христа, в то время как в канонических Евангелиях те же слова или очень близкие к ним излагаются от лица Спасителя. К ним относятся, например, двойная заповедь любви («Возлюби создавшего тебя <…> возлюби ближнего твоего более души своей»; ср.: Мк. 12:30-31), т.н. золотое правило (Didache. 1. 2 (ср.: Деян. 15:20— 29)): «Не делай другому всего того, чего бы ты не захотел, что­бы случилось с тобой»; ср.: Мф. 7:12; Лк. 6:31), логия о силе молитвы: «Никто да не обольщается! Кто не внутри жертвен­ника, тот лишает себя хлеба Божьего. Если молитва двоих име­ет великую силу, то сколько сильнее молитва епископа и це­лой Церкви?»; ср.: Мф. 18:19-20; Мк. 11:22-24), о грехе про­тив Святого Духа (Didache. 11. 7: «И всякого пророка, говоря­щего в духе, не испытывайте и не судите, ибо всякий грех от­пустится, а этот грех не отпустится»; ср.: Мк. 3:28-29) и запо­ведь о крещении (Didache. 7. 1: «.. .крестите во имя Отца и Сына и Святого Духа в живой воде»; ср.: Мф. 28:19). При этом нали­чие цитирования в раннехристианских текстах от лица автора слов, приведенных в канонических Евангелиях от лица Спаси­теля, нередко служит основанием для отказа от признания аутентичности этих высказываний.

В этот период активно подчеркивается вера в единого истинного Бога. В трудах мужей апостольских многократно подчеркивается божественность Христа. Христиане «поют песни Христу как Богу», говорит Плиний Младший в извес­тных словах из письма императору Траяну. Христос есть предсуществущий Сын Божий, действующий при сотворе­нии мира; Он скрытым образом господствует на небесах и явится как судья живых и мертвых. Наименование «Бог» относится непосредственно ко Христу, особенно в послани­ях Игнатия. «Ибо Бог наш, Иисус Христос, по устроению Божию зачат был Мариею из семени Давидова, но от Духа Святого» (Ефес. 18:2).

Иисус Христос присутствует в Церкви как ее Господь, и христиане соединены с Ним, причастны Его смерти и воскре­сению. Это единство со Христом явно подчеркивается в тру­дах священномученика Игнатия Богоносца. Христианам в Смирне он говорит: «Я узнал, что вы непоколебимо тверды в вере, как будто пригвождены ко кресту Господа Иисуса Хрис­та и плотию, и духом, утверждены в любви кровию Христо­вой; и преисполнены веры в Господа нашего, Который истин­но из рода Давидова по плоти, но Сын Божий по воле и силе Божественной» 13. В трудах Игнатия есть несколько высказы­ваний, направленных против христиан-гностиков иудейского происхождения или связанных с ними. В них он говорит о че­ловеческой природе Христа.

В настоящее время Предстоятель Русской Православной Церкви Святейший Патриарх Кирилл отмечает сугубую важ­ность христологической проблематики для духовного возрас­тания верующих14.В одной из бесед наш архипастырь отметил: «Личность Иисуса Христа, Сына Божия и Сына Человеческого, является подлинной сердцевиной христианской веры. В нрав­ственном учении Христа можно найти немало параллелей с дру­гими нравственными и философскими системами. Религиозная практика христианства имеет определенное сходство с практи­ками других религий. Но то, что безусловно и кардинально от­личает христианство от всех мировых религий, — это вера в Боговоплощение, в то, что Бог ради спасения человека Сам стал Человеком и взял на Себя грехи людей»15.

Специально обратим внимание на то, что действитель­ная земная жизнь Христа подчеркивается в противовес тем, кто утверждал, что Христос лишь казался принявшим чело­веческий облик, лишь кажущимся образом пострадал и после воскресения перешел к бестелесному духовному существованию. Этот взгляд называется докетизмом. Борьба с ним оче­видно занимает важное место в теологии ранней Церкви, по­скольку упомянутое учение противоречит основному содер­жанию апостольской проповеди о вере в то, что Христос вои­стину умер и воскрес.

Спасение основывается на историческом событии, сви­детелями которого были апостолы. Когда докетизм отвергает смерть и воскресение, это связано с тем, что спасение для при­верженцев этого учения связано с абстрактным учением, а не с деянием Божиим во Христе. Докетизм выступает в нескольких формах: он или полностью отрицает человеческую природу Христа через теорию о призрачном теле, или выбирает опреде­ленную часть земной жизни Христа как очевидные факты, от­вергая при этом остальное в евангельском повествовании. Уже в Новом Завете ведется борьба с Керинфом, гностиком, высту­павшим в Малой Азии, который считал, например, что Иисус лишь при крещении соединился со Христом, Сыном Божиим, и что Христос покинул земного Иисуса перед смертью на кре­сте. То, что Христос пострадал и умер, считалось несовмести­мым с Божественностью Христа.

Другая докетическая теория (Василид) исходит из того, что произошла замена и вместо Христа был распят Симон Кирениянин, при том, что Иисус избежал смерти на кресте. По словам Иринея, Евангелие от Иоанна среди про­чего имело целью опровергнуть учение вышеупомянутого гностика Керинфа. Для его взглядов было характерно стро­гое разделение между человеком Иисусом и небесным ду­ховным существом Христом, который лишь в течение неко­торого времени обитал в Иисусе. По словам Владимира Со­ловьева «…при таком отрицательном взгляде на мир, спасе­ние и воссоединение с божеством признается уделом одних избранных натур, непричастных миру, происходящих свы­ше; и если Христос не мог действительно вочеловечиться вследствие несоизмеримости между божеством и творени­ем, то по той же причине и люди, причастные божеству, не должны иметь ничего общего с остальным миром: все их дело сводится к отрешению от мира и созерцанию божества, так что человеческая природа у них является, собственно говоря, таким же докетическим призраком, как и человечность самого Христа. Таким образом, три общие и существенные пункта этих ересей: докетизм, затем осуждение мира как творения дурного или низшего бога и, наконец, теория осо­бых духовных людей, или совершенных гностиков, — тес­нейшим образом связаны между собою, и во всех них про­глядывает одна основная идея восточной религии — идея бога, бесконечно далекого от мира, непричастного и проти­воположного нашей природе, бесчеловечного бога»16.

В настоящее время подобного рода докетические (и гно­стические) взгляды высказывают представители русской ин­теллигенции, чье сознание и в значительной степени повреж­дено теософией и рерихианством. И это непременно стоит учи­тывать в миссионерской и катехизаторской работе.

Другой актуальной проблемой современности стало свое­го рода «неоарианство», т.е. отрицание Божественности Спаси­теля. По Священному Писанию и учению Православной Церк­ви, «Иисус есть Христос» (Ин. 20:31). Человек Иисус и есть Хри­стос, т.е. помазанник, Мессия. Он является вочеловечившимся Сыном Божиим, Вторым Лицом Пресвятой Троицы.

А XIX век стал временем поиска «исторического Иису­са», т.е. раскрытия культурных, исторических и географичес­ких обстоятельств жизни Христа. Это направление подчерки­вало «радикальный историзм» своего подхода и искало вне­шние влияния на формировавшееся христианство. Ряд авторов этого направления, среди которых Давид Штраус (1836) и Эр­нест Ренан (1860), написали книги с одинаковым названием: «Жизнь Иисуса». В своих работах они стремились выявить образ Иисуса «как он был на самом деле», противопоставляя его «догматическому Христу».

Началом исследований «жизни Иисуса» в рамках про­тестантского богословия считаются критические импульсы Германа Самуэля Раймаруса (1694-1768), которые были поз­же подхвачены Фридрихом Штраусом (1808-1874). Они раз­деляли Иисуса в его иудейском пророчески-апокалиптическом образе и христианство, противопоставившее себя иуда­изму как изобретение апостолов. Важно было объяснить сверхприродные деяния Христа с рациональной точки зрения. Они интерпретировали миф не как выдумку, а как форму восприятия Христа более поздними поколениями учеников. Именно мифическому воображению приписывались наруше­ние законов природы, противоречия между различными пре­даниями и распространение на Иисуса ветхозаветных мотивов.

До сих пор в западном богословии встречается противо­поставление «иисусологии» как исследования обстоятельств бытовой жизни Христа, различных особенностей Его эпохи, с одной стороны, и «христологии», как она рассматривается в догматическом корпусе церковного учения, с другой. Такое разделение в некотором смысле можно оправдать.

Этому есть две причины. Во-первых, уже в среде пер­вого поколения христиан было мало интереса к подробнос­тям земной жизни Христа. Особенно это проявляется в по­сланиях апостола Павла. Его убежденность отразилась в сло­вах: «Если (мы) и знали Христа по плоти, то ныне уже не зна­ем» (2 Кор. 5:16). И Никео-Цареградский символ веры ничего не говорит о Христе между Его вочеловечением и распятием.

Другая причина — постепенный отход от культуры того времени. Постепенно было предано забвению то, что представ­лялось второстепенным или само собой разумеющимся, но что придавало колорит и делало образ Христа живым в воспри­ятии определенных поколений. То, что было очевидно ран­ним христианам и без объяснения, перестало быть очевид­ным для их потомков. Следствием этого стало ощущение от­даленности Христа от реальной жизни современного чело­века. Конец XIX и начало XX века стали временем развенча­ния либерального подхода, ставившего под сомнение авто­ритет Евангелий.

В результате библейских исследований было доказано, что Евангелия являются не просто источниками биографичес­ких данных о Христе, а выражениями веры христиан. Уже Евангелие от Марка, т.е. древнейшее из канонических Еван­гелий, является выражением догматики христианской общи­ны, а не просто записью происходивших событий из земной жизни Господа. Даже небольшие части Евангелий писались в керигматическом ключе, т.е. с осознанием как уже совершив­шегося факта того, что Иисус воскрес и был прославлен.

Нечто подобное процессам в протестантском богословии было характерно и для православия. В ответ на «схоластичес­кое пленение» русского богословия возникло стремление вер­нуться к конкретике раннего христианства, а именно — к христологии ранних отцов Церкви. Основоположником подобно­го течения считается протоиерей Георгий Флоровский, выдви­гавший тезис «вперед — к Отцам» и стремившийся снова сде­лать актуальным наследие отцов Церкви и создать «неопатристический синтез». В таком контексте хотелось бы отметить книгу протопресвитера Иоанна Мейендорфа «Иисус Христос в восточном православном богословии». Сложная борьба за православные догматы, которую вела Церковь (в разные эпохи в полемике против гностиков, ариан, несториан, монофизитов, иконоборцев, в вопросах о Святом Духе, о благодати, о самой Церкви), оправдывалась тем, что она имела целью обеспече­ние христианам возможности достижения полноты мистичес­кого соединения с Богом, т.е. христианской духовной жизни (В.Н. Лосский). В традиционном догматическом учении о Свя­той Троице и Личности Иисуса Христа Церковью были исполь­зованы эллинистические абстрактные онтологические катего­рии, которые позволяли пытаться проникнуть в сокровенную природу Бога в Самом Себе и провести различие между От­цом, Сыном и Святым Духом; также Церковью была закреп­лена находящаяся в книгах Нового Завета идея о предсуще­ствовании Сына Божия в вечности. Эти концепции сейчас трудны для восприятия, но в прошлом такое мышление пред­ставлялось само собой разумеющимся, оно было обусловле­но временем. Для современного человека ближе христология, развиваемая «снизу», от конкретного исторического Иисуса. В книгах Нового Завета рассказывается о том, как Небесный Отец действует через своего Сына Иисуса Христа в Святом Духе в отношении нас, для нашего спасения, в ис­тории. Там говорится не о внутренней (имманентной) жиз­ни Божественной Троицы, но о способах и образе открове­ния Бога.

Но одним лишь богатейшим и глубоким богословским наследием русских эмигрантов дело не исчерпывается: встают новые проблемы и новые вопросы, разрешение которых стано­вится сущностной необходимостью. Личность Спасителя Иису­са Христа — подлинный центр нашей жизни; велика и необы­чайна красота этой Личности, ничем не заменима опора, кото­рую дает Христос нашей нравственной жизни. Но, к сожалению, не всегда удается помочь ощутить это другим людям, сердца которых еще не познали Христа. Мы по долгу любви должны очень тревожиться об этом. Важно, чтобы мы, называющие себя христианами, относились к людям с любовью, имели заботу о людях. «Мы должны прежде всего раскрыть своим детям и дру­гим близким образ Христа, чтобы они полюбили Его <.. .> Сле­дует сказать, что в жизни нашей Церкви есть очень печальная сторона: беспомощность и неуспешность ее проповеди. Можно говорить об учительном кризисе, поразившем Церковь. Ее про­поведь слушают или читают только верующие люди, часто бы­вающие в церкви и причащающиеся, те немногие, кто имеют свое сердечное знание Христа. Но проповедь Церкви должна до­стигать всех людей. Нам нужно хорошо понять, что и как мы должны проповедовать. Несомненно одно: мы должны убеди­тельно раскрыть людям образ Иисуса Христа и дело, которое Он совершил и продолжает совершать на земле»17.

Восток — Запад: проблемы сакрального искусства

Ныне же многие богословы, особенно с католической стороны, искренне убеждены, что стоит иерархам Церквей до­говориться о объединении, как чаемое единство произойдет. Но пути преодоления догматической разницы (учений о Филиокве и примате римского епископа) не столь легко опреде­лить, не впав как в крайность в новую, или старую, ересь. При этом со счетов сбрасывается, что: 1) иерархия и основная мас­са верующих не всегда являют единое целое, особенно в дей­ствиях; 2) церковный народ — простые верующие, чаще всего видят разницу совсем не там, где ученые богословы.

Как известно, в истекшем XX веке много сил брошено на экуменизм, на достижение единства между христианами. Как правило, разницу видят в двух вещах: в догматическом бого­словии и в учении об устройстве церковной иерархии. Но мало кто замечает, что у католиков, протестантов, у православных, а также представителей древних Церквей Востока, которые традиционно принято называть монофизитскими, принципи­альное различие восприятия личности Христа и связанные с ним аспекты социальной психологии, соцкультурологии и сак­рального искусства.

Первое, что бросается в глаза при знакомстве с изоб­разительным искусством, так это желание католиков (и про­тестантов вслед за ними) подчеркнуть человечность Хрис­та, Его участие в человеческой боли и страданиях. Для ил­люстрации возьмем изображения с алтаря часовни Изенгеймской лечебницы18. И ныне в небольшом городке Изенхайм (Isenheim) близ Кольмара можно увидеть развалины монастыря, разрушенного в конце XVIII века французски­ми революционерами, непримиримыми борцами с религи­ей. Эта некогда процветающая обитель была основана в конце XIII столетия монахами ордена Святого Антония (антонитами). Святой Антоний считался целителем эпидеми­ческих заболеваний: холеры, сибирской язвы и одной из тяжелейших форм гангрены, которую по сей день называ­ют «антонов огонь». Также почитали антониты святого Се­бастиана (целителя чумы) и Иоанна Крестителя (целителя эпилепсии). Монахи-антониты были искусными врачевате­лями и ревностно хранили свои медицинские секреты. Ото­всюду в Изенгеймский монастырь стекались в надежде на излечение больные, здесь искали спасения во время эпиде­мий чумы и холеры.

Методы лечения, которое практиковались в монастыре, сегодняшние медики назвали бы «комплексными». Сначала больных приводили к алтарю монастырской церкви, перед ко­торым они часами молились о выздоровлении. Но при этом не забывали давать им лекарства. Такое врачевание действитель­но оказывалось успешным, и молва о чудесных исцелениях разносилась по всей Европе. Монастыри антонитов, и среди них Изенгеймский, богатели год от года. Изенгеймский алтарь и сегодня производит глубочайшее впечатление.

На этом изображении сведенные болью ладони Хри­ста обращены к небу. Огромные гвозди, которыми приби­ты к кресту ноги, разрывают плоть, по стопам стекает кровь. Г олова Спасителя, увенчанная несоразмерно большим тер­новым венцом, покрыта ранами и залита кровью. Губы его посинели. Терновые иглы впились в грудь и руки Иисуса и напоминают о пережитом им поругании. Тело Иисуса по­крыто гнойными нарывами зеленоватого цвета. Ужасающая своими деталями картина страстей Господней должна была по замыслу художника вызывать у зрителя чувство глубо­кого сострадания.

Потрясенная происходящим Богоматерь расположена слева от распятого Иисуса. Линия Ея обмякшего в обмороке тела параллельна линии вытянутой руки Иисуса. Проведенные исследования картины показали, что образ Девы Марии не­сколько раз переписывался. Изначально стоящая Мадонна со сложенными в мольбе руками смотрела на своего умершего Сына. Под закрытыми теперь веками Пречистой Девы были полностью прорисованы глаза. Изменив позу Марии, автор использовал композиционный прием, известный по «Снятию с креста» Рогира ван дер Вейдена, где положение рук Марии повторяет положение рук Иисуса. Падающую Богородицу под­хватывает апостол Иоанн. Он единственный из изображенных, кто не смотрит на распятого Господа. Его полный скорби и сочувствия взгляд обращен к Богоматери. Художник перепи­сывал и этот образ в ходе работы, согласуя с новым компози­ционным решением фигуру Богоматери.

Слева от Иисуса изограф и скульптор Маттиас Грюне­вальд поместил молящуюся Марию Магдалину. Рядом с ней ее традиционный атрибут — сосуд с притираниями, на нем мож­но различить число 1515 — предположительный год создания алтаря. Лицо Марии Магдалины обращено к Иисусу, движе­ние ее рук с переплетенными пальцами выражает отчаяние.

Справа от распятого Иисуса изображен Иоанн Крести­тель. Хронологически к этому времени Иоанна Крестителя уже не было в живых, на картине Грюневальда он изображен сим­волически как предшественник Христа. Его указательный па­лец направлен на распятого Христа, а за ним виднеется подпись: Illum opportet crescere те autem minui.Что в переводе оз­начает «Ему должно расти, а мне умаляться».

Искусствоведы по этому случаю ссылаются на текст про­поведи святого Августина, епископа Гиппонского, который назвал день рождения Христа самым темным днем года, после которого день начинает «расти». Днем рождения Иоанна Кре­стителя считается 24 июня, когда продолжительность светлого времени суток начинает сокращаться. Распятие изображает тело Иисуса Христа, покрытое язвами и нарывами, как у пациентов Изенгеймской больницы. Спаситель всего мира участвует в страданиях больных, принимая их боль и скорбь на Себя. И на боковой створке изображено воскресение Христа. Воспаряю­щий над гробом Спаситель демонстрирует исцеленное Воскре­сением тело с гладкой розовой кожей. Пациенты Изенгеймс­кой больницы должны были видеть, что Христос силен увра­чевать их раны и исцелить боль.

Человечность Христа, близость Его к людям весьма остро переживается в западном благочестии. Церковное искусство, сле­дуя общементальной установке, отображает чувствования веру­ющих. Для простых христиан крайне необходимо, чтобы Господь Иисус был рядом с ними в трудные минуты, в болезнях и скор­бях, потому из всех религиозных изображений в западном искус­стве наиболее распространена тема распятия. Однако «типично католическое» распятие появляется в западном искусстве не вдруг. Приближение Христа к скорбям и болям человека в сознании ве­рующих происходит по мере развития традиций благочестия, свя­занных с переживанием собственных болей и скорбей.

Другой типичный для западного искусство мотив связан с почитанием Богородицы, Девы и Матери Всевышнего. В та­ком контексте типично изображение Христа в виде слабенько­го младенца на руках у мамы, а это тоже прикровенное изобра­жение страстей Христовых. Только сострадание к страдающе­му Христу, тут заменено на естественную для нормального человека нежность к ребенку. Христос, словно известный у нас персонаж английской литературы, говорит: мы с тобой одной крови, ты и Я. И отсюда в душе обычного западного христиа­нина слышится зов Богочеловека: полюби меня маленьким и беззащитным, страдающим и даже мертвым.

Для простых представителей Церквей Востока это ост­рое переживание человечности Христа является едва ли не бо­гохульством. И поэтому, чтобы аргументировать наш тезис, рассмотрим культовое искусство традиционных Восточных Церквей, свободных от юридической и иной сопричастности с Римской кафедрой.

Христианский Восток пережил несколько иной кризис, чем христианский Запад. По наблюдениям Владимира Соловь­ева «…антихристианское начало, побежденное в теории учени­ем Церкви, не было побеждено в практике жизнью сынов Цер­кви. Между православной верой и жизнью православного об­щества не было сообразности. Правомыслящие христиане ве­рили во внутреннее соединение или примирение божественно­го с человеческим, совершившееся во Христе и долженствую­щее распространиться во всем теле Его, т.е. во всем составе видимой Церкви; но в собственной жизни и быте большинство этих людей не делало и попытки к внутреннему согласова­нию божественного и человеческого. Православно испове­дуя единого Христа в согласном и полном сочетании боже­ственной и человеческой природы, византийские христиане в своей полуязыческой действительности разрывали этот союз, разделяли Христа, совершая в жизни то самое, чему еретики учили в теории; победившие ересь в мысли — по­беждались ею в собственном действии; православно рассуж­давшие жили еретически.

Весь строй христианской Византии представляет собою непримиренное раздвоение: с одной стороны, мы видим здесь Церковь как носительницу божественной стихии и истины Христовой, а с другой — полуязыческое общество и государ­ство. Не только не было внутреннего соответствия между эти­ми двумя сторонами, но не было даже стремления привести их в согласное единство. Этому соответствовали языческие нравы, восточный деспотизм и раболепство, разврат двора и общества, которое не могло терпеть истинных христиан, как Иоанн Златоустый, и, подобно ветхозаветным иудеям, убива­ло своих праведников, а потом сооружало им гробницы. В Византии было больше богословов, чем христиан. Истинные же христиане, для которых была невыносима антихристианская жизнь общества, которые не могли быть христианами в церкви и язычниками в цирке, — такие цельные люди долж­ны были уходить из общества, бежать от мира в монастыри и пустыни. Это были лучшие люди того времени, и монаше­ство было расцветом восточного христианства. И, однако же, это явление — что лучшие люди, чтобы остаться христиана­ми, должны были бежать из христианского общества — ни­как нельзя считать нормальным. Результатом такого бегства являлось решительное противоположение между христианс­кою пустыней и лжехристианским миром, т.е. некоторый но­вый вид разделения божеского и человеческого в обширных размерах <… > Гражданский строй Византии грешил тем, что рядом с божественным началом узаконял человеческое нача­ло, не согласованноес первым, а монахи грешили тем, что вовсе упраздняли человеческое начало, тогда как христианс­кая истина состоит именно в согласованииобоих начал. Если мы вспомним два главные направления христологической ереси — несторианское разделение естеств и монофизитское поглощение человеческого естества божеским, — то можем сказать, что светское общество Византии страдало практи­ческим несторианством, а монашество страдало практичес­ким монофизитством. В конце концов и те, которые, отделяя божеское от человеческого, делали божество чем-то внешним и чуждым для человека, и те, которые растворяли все челове­ческое в безразличии абсолютного божества, — одинаково приходили, хоть и ненамеренно, к древней восточной идее бес­человечного бога»19.

Здесь стоит обратить особое внимание на то, что в ре­лигиозной культуре может наблюдаться различие между правильным миропониманием и неверными мироощущени­ем и мировосприятием. В Византии имел место именно та­кой случай. В сакральном искусстве стали господствовать монофизитские интенции. Ведь «ересь вовсе не нуждается в преемственности традиций — она может периодически во­зобновляться как устойчивое типологическое плетение ума»20. И это стало характерной чертой для храмовой живо­писи. И такие тенденции, по нашему предположению, про­явились в культовом искусстве Византии и сопредельных стран. Первое, на что мы обратим внимание, это заметно меньшее по сравнению с западным искусством количество изображений страстей и распятия. Важно подметить, что стремление сострадать Христу существует и в восточном церковном искусстве, но оно сведено практически к мини­муму. Изображения художественного типа, близкого к Вла­димирской Богоматери, где детскость и беззащитность Христа-Младенца выставлены явно, крайне редки. Более распро­странен иконографический тип, где Христос-младенец си­дит на руке Богоматери как маленький византийский импе­ратор на троне.

Если же мы обратимся к образам распятия, то можем увидеть, что даже в реалистических распятиях христианско­го Востока наличествует несколько общих черт. Спаситель на изображениях останется бесстрастным, невзирая на пере­живание страстей, величественным и недоступным для стра­даний и боли. Только закрытие очи и склоненная голова, при­сутствуют на изображении как иероглиф со значением «смерть». Недоступность Христа в сознании верующих для личных страданий делает Его непричастным к человеческой боли и скорби. Этот момент можно увидеть даже на реалистических изображениях. Нарочитого трагизма и скорби на этих изображениях нет. Даже на кресте Он остается Богом, «сидя­щим на херувимех», пребывающим в величественной стоичес­кой бесстрастности.

Такие тенденции вполне закономерны, ведь, по наблю­дениям Владимира Соловьева, «Россия, принявши православ­ное христианство из Византии, получила его в том виде, кото­рый оно имело там в X и XI веке; вместе с православием она получила и византизм, т.е. смешение вечных и существенных форм Церкви с временными и случайными, вселенского пре­дания с местным»21.

По-видимому, отсюда и наиболее часты изображения Христа в этих церквах, это изображения Пантократора-Всевластителя. Христа-проповедника и Христа-царя. В центре мно­гоярусных иконостасов всегда присутствует икона Христа на троне в позе и с жестами византийского императора. Со временем иконостасы становились все более высокими и пышными, а Христос недостижимее в «чертоге божественныя славы». Его страдания уже нереалистичны и им не принято сопереживать. Это начинает трактоваться как латинская прелесть. Происхо­дит некое отодвигание Христа с места Друга, Брата и Сына Человеческого на место «Бога страшного в деяниях, его же тре­пещут бездны».

Восток — Запад: апокрифы и парацерковный фольклор

Вторым аспектом, который необходимым нам для ана­лиза, является уже не изобразительное искусство, а словесное творчество, причем гимнографию различных видов и жанров, сложенную просвещеными христианами, мы сейчас в расчет не берем, а рассмотрим парацерковные предания, которые по­рою даже представители интеллигенции (особенно техничес­кой, а часто и гуманитарной) принимают за сущность христи­анского вероучения. Проще говоря, мы имеем в виду много­численные и не истребимые веками апокрифы. Напомним, что сами по себе апокрифы категорически не признавались Церко­вью. Наибольшее количество апокрифов принадлежит разного рода гностическим сектам I—III веков. Если верить «евангели­ям» гностиков, то своей версии событий не написал только ос­лик, на котором Иисус въезжал в Иерусалим. Все прекрасно помним, сколько шума было вокруг так называемого «Еванге­лие от Иуды».

Важно заметить, что ослабление авторитета церковной иерархии (вызванном в разные исторические периоды различ­ными комплексами гетерогенных факторов) приводит к воз­рождению интереса к апокрифам в церковной среде и за ее пределами.

Восприятие личности Христа простым верующим (не учеными богословом) не всегда ортодоксально с точки зрения Его Церкви. Но именно по апокрифам можно попытаться вос­становить то, во что хотели бы верить (и что пользовалось попу­лярностью) в ту или иную эпоху.

И тут можно увидеть одну серьезную тенденцию. Апокрифы Западной Европы, как и полторы тысячи лет назад, ориентированы на личность Христа, о чем говорят и пе­риодические «открытия» гностических рукописей, и слухи о том, что в недрах ватиканских библиотек хранятся самые что ни на есть секретные сведения о личной жизни Христа. На этой теме паразитируют не только фальсификаторы типа Нотовича — автора «Тибетского Евангелия», но и откровен­но коммерческие дельцы типа Казанзакиса, Скорцезе и Дэна Брауна. В ряду многих гнусностей, с которыми связывают имя Спасителя как древние, так и современные сочинители апокрифов, отметим самый, на наш взгляд, «яркий» не вы­зывающий ничего, кроме праведного гнева у адекватных христиан, апокриф, так называемое Тайное Евангелие, яко­бы «…от Марка».

Итак, в 1958 году американский «ученый» Мортон Смит составлял каталог старых рукописей в лавре Святого Саввы (недалеко от Вифлеема). Как он сам рассказывал, на чистых последних листах книги с посланиями Игнатия Антиохийско­го он нашел записанное кем-то от руки послание Климента Александрийского некоему Феодору. В этом письме содержа­лись цитаты из тайной, эзотерической редакции Евангелия от Марка, якобы написанного для посвященных самим евангели­стом в дополнение к канонической версии. Смит сфотографи­ровал текст, вернул книгу на полку, а в 1960 году объявил о своем открытии на заседании Общества библейской литерату­ры. В 1973 году Смит выпустил также обстоятельно коммен­тированное издание данного текста.

Содержание «тайного Евангелия» вызвало всемирный скандал: описывается воскрешение Иисусом некоего юноши, который возлюбил Иисуса, а потому пришел к нему ночью го­лым — учиться «тайнам Царства Небесного». Этим «тайнам» Иисус охотно научил юношу, тогда как женщин-учениц учить не стал. Гомосексуальный подтекст данной истории прозрачен и мог бы иметь серьезные последствия для христианства и эти­ки, если бы Марк действительно написал данное Евангелие. Исследование же текста неожиданно осложнилось тем, что он при таинственных обстоятельствах исчез: весной 1976 года в лавру Святого Саввы наведалась небольшая научная делега­ция и действительно обнаружила там означенное произведе­ние. Рукопись была перевезена в одну из церковных библио­тек Иерусалима: возникла идея тщательно проверить ее аутен­тичность, сделав анализ чернил. Выяснилось, однако, что со­ответствующее оборудование имеется только в израильской полиции. Клирики заупрямились, книга попала в запасники, а вскоре вообще пропала.

В течение длительного времени большинство ученых считали «тайное Евангелие» делом рук одной из гностических сект II века и предполагали, что Климент просто ошибся отно­сительно авторства. Совсем недавно, однако, появились иссле­дования, которые убедительно показывают, что это произве­дение — современная подделка (скорее всего, осуществленная самим Мортоном Смитом). Американский библеист и юрист Стивен Карлсон отдал фотографии текста на графологическую экспертизу, и та выявила «тремор фальсификатора»: буквы, по внешнему впечатлению выводившиеся размашисто и в спеш­ке, на самом деле выписывались медленно и мелкими штриха­ми. (Тремор того же порядка, который возникает, скажем, при подделке банковских чеков.) Были обнаружены и другие при­знаки подделки, а также анахронизмы в тексте. Внимание ис­следователей привлек также опубликованный в 1940 году ро­ман канадского писателя Джеймса Хантера «Тайна святого Саввы»: он посвящен тому, как в этой лавре нашли документ, подрывающий основы христианства, — но документ оказался антихристианской современной подделкой! Одного из героев романа зовут лорд Мортон… Сейчас многие считают, что кни­га Хантера отчасти и навела Смита на мысль о подделке, и на нее есть намеки в текстах Смита.

Итак, важная деталь этой темы — это цели апокрифов. Анализируя «западные» апокрифы, нетрудно заметить, что в них содержится желание (иногда требование) снижения мо- рально-нравственной планки. Обычно такие мотивы связы­ваются (как видно из приведенного выше примера) с пробле­мами гендера и брака. Сюда включаются проблемы допуще­ния разводов (это против католической и некоторых фунда- менталистско-протестантских Церквей), введение женского священства и т.д. То есть основная интенция всех этих неве­ликой эстетической ценности художественных произведений сводится к следующему тайно сокрытому пожеланию: «Пус­тите нас в рай грешниками».

Есть довольно примечательные писания, весьма популяр­ные на Западе и у наших модернистов, православной (де юре) гречанки Вассулы, где опять-таки центральной фигурой выс­тупает Христос. На личность Девы Марии апокрифов ориен­тировано не столь много, и такого широкого ажиотажа, как «Евангелие от Иуды» они не вызывают.

Обратимся теперь к теме апокрифов в Восточных Церк­вах. Значительную часть апокрифов в этой среде представля­ют собой повествования о всевозможных «старцах» и «блажен­ных». Вокруг настоящих, официально канонизированных свя­тых, например Серафима Саровского, апокрифов по сию пору создается не меньше, чем в начале XX века. Собственно, в апокрифическом творчестве тут имеются две большие темы: эсхатологическая, и пастырская. Часто они связаны друг с другом. Но в обоих гарантом спасения выступает не Христос, а «старец», роль которого понимается как роль гуру в инду­изме. В этой связи отец Андрей Кураев указывает на отделе­ние Христа от обыденной жизни в современном православ­ном истэблишменте.

А то, что апокрифы теперь крутятся вокруг всевозмож­ных «стариц», говорит о том, что сознанию верующего этих церквей «старицы» ближе и понятнее неприступного в боже­ственной славе Христа, приобретающего в сознании «просте­ца» образ «отдыхающего Бога», недоступного для простого верующего.

Поэтому цели апокрифов Востока гораздо менее прозрач­ны и ясны. Большей частью они ориентированы на оправдание политического сопротивления властям и политическое же от­вержение авторитета церковной иерархии. По большому сче­ту, про мораль в них речи не идет, кроме ужесточения этичес­ких норм. Периодически объявляются «нечистыми» даже за­конные брачные отношения, если они не совпадают с мнением очередного «старца».

Другая важна тема восточных апокрифов — это мирское житейское благополучие. Страх перед тем, что «придет анти­христ и захватит все продукты». Именно страх голодной смер­ти звучит рефреном ряда апокрифов Востока. Вызвано ли это тем, что апокрифы Востока формировались в основном в стра­нах с неблагополучной экономикой, или тем, что в основном они складывались при тоталитарных режимах?

Иисус Христос — Царь Вселенной: рецепция с Востока и особенности западного восприятия

Роль Христа как некоего недостижимого вселенского императора и Божественного владыки в сознании простых ве­рующих Восточных Церквей весьма легко прослеживается. Примером тому может служить упорное среди верующих мне­ние, что даже святые и Богородица в раю самого Бога не мо­гут видеть, но созерцают только некое «сияние славы». В своей книге «Побелевшие нивы» (М., 1994) отец Александр Бори­сов предположил, что таковые представления верующих про­исходят из-за перенесения на небеса системы византийского придворного ритуала. Насколько такое представление верно? Сложно прийти к однозначном выводу, нам в подобной кос­мографии больше видится придворный ритуал ханов Золотой Орды, чем Византии.

В католическом, а вслед за ним и протестантском пред­ставлении, хотя и бытует модель видения Христа как о некого Вселенского царя, но по сравнению с восточной она более скуд­на и гораздо меньше распространена среди верующих. Более конкретно можно сказать, что повышение его значения в като­лическом мире (торжество было учреждено в 1925 г.) было свя­зано с противостоянием уже намечавшимся политическим тен­денциям на Западе.

Отметим, что праздник Христа Царя — один из самых мо­лодых католических праздников, он был установлен папой Пием XI1 декабря 1925 года в энциклике Quas Primas. Целью установ­ления праздника было поднять авторитет Церкви и подчеркнуть неразрывную связь между Христом и Церковью на фоне наступ­ления секуляризма и агрессивно-атеистического коммунизма.

Первоначально датой праздника было установлено пос­леднее воскресенье октября. В настоящее время этот празд­ник отмечается в последнее воскресенье в период с 20 по 26 ноября. Данное торжество знаменует собой конец литурги­ческого года.

Вслед за ним начинается Адвент (католический Рож­дественский пост), первый период нового литургического года по латинскому обряду. Католические священники, слу­жащие мессу в праздник Христа Царя, облачаются в белые одежды, а не в зеленые, как в рядовые воскресенья. Англикане и некоторые протестантские Церкви также отмечают этот праздник.

Чтобы охарактеризовать настроения верующих, отмеча­ющих торжество Христа Царя, мы приведем фрагмент из про­поведи одного из католических священников на этот день:

«Что значит быть царем, стоять у власти? Это значит жить для других. Поэтому логично, что Христос не спускает­ся со своего Креста. Он старается спасти нас. А теперь вспом­ним о двух распятых злодеях. Когда на нашу долю выпадают страдания, мы оказываемся на их месте. В этом и заключает­ся наша большая удача, потому что Иисус избрал крест, т.е. страдание, для того чтобы именно в нем проявить Свою силу, Свою царственность, Свою власть. Именно в этой обстанов­ке, на кресте, упоминается рай. Именно на кресте Христос Царь начнет раздавать свои поистине царские дары: рай, не­беса, жизнь вечную. Этот человек, у которого ничего нет, у которого отняли все, способен сделать самый огромный по­дарок: рай. И кому? Злодею, вору. Первым святым после Иису­са на небеса взошел не кто иной, как вор. Именно ему Хрис­тос скажет: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:43). Эта фраза помогает нам понять несколько истин. Во-первых, быть в раю — значит быть с Иисусом. Даже крест, страдание, может превратиться в преддверие рая, если мы переживаем его со Христом. Стоит заботиться не о том, где мы находим­ся, а с кем. Не надо беспокоиться о ситуациях, в которых мы оказываемся, потому что главное, чтобы мы в них были со Христом. Как же так получается, что этому злодею удалось пробраться в рай, этому вору выкрасть себе место на небесах? За какие необыкновенные заслуги Иисус так щедро ода­рил его? Этот человек в двух фразах сумел сказать многое. Во-первых, он признал свою вину и ошибки. Читаем в Еван­гелии от Луки: «Мы осуждены справедливо, потому что дос­тойное по делам нашим приняли» (Лк. 23:41). Уже одного этого достаточно, чтобы войти в рай. Признание наших оши­бок выводит нас на свет из тьмы. Затем злодей признает не­виновность Христа: «Он ничего худого не сделал» (Лк. 23:41). Второй шаг в сторону небес заключается в том, чтобы встать перед Богом, не обвиняя его в наших бедах. Признав свои гре­хи, необходимо задуматься над тем, что же плохого мне сде­лал Бог? За что я так на Него злюсь? Чем Он мне навредил? И в-третьих, этот вор признает власть в распятом, слабом и уми­рающем человеке и говорит ему: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк. 23:42). Он был спосо­бен распознать истинную силу, которая не сродни силе тех, кто был способен распять его, а силу и власть Христа, кото­рый способен любить тех, кто распял Его. Это и есть истин­ная власть. Сама по себе власть — вещь хорошая. Любую по­зицию власти можно использовать на благо людей. Проблема в том, какого типа эта власть: истинная или ложная. Высокая ступень на служебной лестнице — это ложная власть. Стоит уйти на пенсию, как все о тебе забывают. Стоит потерять силу и здоровье, как все перестают тебя бояться. Стоит потерять молодость и красоту — и под твое влияние больше не попа­дает ни один мужчина или женщина. Истинная власть — это способность любить. И именно в этом силен Христос. Он не сходит с креста, потому что способен сделать то, что недо­ступно ни одному человеку, а подвластно только Богу. Он может прекратить свою пытку, Он может сойти со креста, но этого не делает ради нашего спасения. И второй вор видит это царское величие в Иисусе и говорит ему: «Когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк. 23:42). Но вор доходит до еще более «абсурдной» мысли. Он уверен, что у этого умирающего есть будущее: «Когда приидешь в Царствие Твое!». Глядя на этих двух распятых со стороны, трудно было поверить, что у них есть какое-либо будущее. Нам необходимо поучиться у этого мудрого злодея, который умеет просить, молить о том, что

ему необходимо. Вопрос не в том, лучше ли мы других и на сколько. Вопрос в том, умеем ли мы просить, умеем ли мы распознавать истинного Царя, истинного Властителя. Знаем ли мы, у кого необходимо просить самые важные дары. Да поможет нам Бог в этот праздник Христа Царя походить на второго, мудрого злодея, признавать наши грехи, признавать невиновность Бога, верить в Его Царствие, в будущее, в дело, которое Бог обязательно доведет до конца. А также да помо­жет нам Царь-Бог стать Его подданными, а не подчиняться другим царькам»22.

В более ранние эпохи мы встречаем эту концепцию у вандейцев (Dieu le Roi),мексиканских кристерос (Viva Christo Rey!),но все это связано с тем же противостоянием.

Мы не станем приводить все «деяния мексиканских му­чеников», напоминающие мученичество христиан в век Не­рона и Диоклетиана, или эпизоды наиболее интенсивного преследования христиан в СССР. Расскажем только вкратце о нескольких характерных случаях. В истории мексиканс­кого сопротивления есть и совершенно потрясающие, эпически-библейские сцены смерти героев.

Одна из самых громких — смерть мальчика — мученика по имени Хосе Санчес дель Рио (José Luis Sánchez del Río).Oh погиб от рук правительственных солдат, боровшихся с последо­вателями Католической Церкви. Мальчику было всего четыр­надцать лет, он с детства воспитывался при церкви в штате Мичоакан. Ушел воевать с войсками генерала Мендосы, преданно­го Церкви. Стрелял в правительственных солдат до тех пор, пока не кончились патроны. Его схватили и устроили показательную казнь — вывели из церкви, где держали в заключении, и потре­бовали крикнуть: «Смерть Христу Царю!» (словно в насмешку над знаменитым лозунгом кристерос). Но мальчик отказался. Тогда ему срезали кожу на ступнях, и велели идти до кладбища на кровоточащих ногах. По дороге солдаты покалывали его шты­ками, шпыняли и заставляли кричать «Смерть Христу!». Маль­чик плакал, но шел к месту своей смерти. На кладбище, перед смертью он крикнул, как и все кристерос: «Вива Кристо — рей!», после чего солдаты закололи его штыками.

Другому герою веры, двенадцатилетнему мальчику, сол­даты предлагают «оставить католические басни», поступить «на государственную службу» и заниматься на очень выгод­ных условиях шпионажем среди католиков в пользу прави­тельства. Ему угрожают расстрелом в случае, если он не со­гласится. Мальчик отказывается наотрез. «Вы сражаетесь за человека, — отвечает он, — я же сражаюсь за правду Божию; да здравствует Христос Царь». Ребенка расстреляли; до пос­ледней минуты он не переставал громко славить Христа Царя. В Гвадалаяре другой ребенок, 11 лет, с воодушевлением раз­носит «тракты» католической Лиги. Его арестовывают и под­вергают жестоким пыткам, чтобы заставить выдать сообщни­ков. Дитя медленно умирает, не сказав ничего, что могло бы повредить его товарищам.

15 апреля 1926 года, в Страстную Пятницу, в Салязар был замучен член Союза мексиканской католической молоде­жи 23-летний Жуан Бонилла. Его сначала распяли на кресте, затем расстреляли. Находясь в заключении, он успел написать четыре письма к родным, в которых увещевал их мужественно страдать за веру.

Через несколько десятилетий в Польше во время нацист­ской оккупации с подобными же лозунгами выступали анти­фашисты. И при коммунистах тоже, что особенно ярко про­явилось в проповедях известного священника отца Ежи Попелюшко, мученически погибшего от рук польских спецслужб.

Исходя из приведенных исторических примеров, сдела­ем краткий вывод о том, что значимость культа Христа Царя на Западе возрастает по мере общественного недовольства (хри­стиан) существующими политическими порядками.

Однако в таком контексте возникает парадоксальная закономерность: на Западе культ Христа Царя формируется как противостояние политическому миропорядку, а на Вос­токе — как подчинение ему.

Каким образом отношение к политической власти вли­яет на восприятие личности Христа верующими и какие ре­лигиозные моменты переносятся из мира веры в мир поли­тики? Честно признаемся, что сейчас мы можем лишь выс­казать некоторые предварительные наблюдения по данному проклятому для русской культуры вопросу.

Прежде чем перейти к рассмотрению следующих аспек­тов темы, напомним, что мы рассматриваем представления о личности Христа и отношениях к Нему не ученых богословов и не подвижников благочестия, не преподобных отец, а про­стых верующих. Напомним, что наш базовый метод — культу­рологический, мы не рассматриваем в статье догматику Вос­точных и Западных Церквей, а делаем попытку изучить ту по­чву, на которую пали и падают семена истинного христианс­кого благовествования, исследовать те социокультурные и мен­тальные тенденции, которые либо способствуют, либо меша­ют проповеди. И объект нашего изучения — простой массо­вый верующий, а не ученый теолог. Важно рассмотреть и раз­личие в рецепции личности Спасителя на Востоке и Западе христианского мира, ибо в наш глобализационный век многое переплетается и оказывает влияние на развитие христианского миропонимания.

Восприятие гражданской власти

Вопрос об отношении человека к государственной влас­ти, а равно и о представлениях человека о роли государствен­ной власти можно считать при определенных условиях вопро­сом религиозным. Несмотря на то, что кажется ничто в наше время так не оторвано от внутренней религиозной жизни, как государственная власть, именно представления о ее роли в об­ществе носят откровенно религиозный характер. В свое время вопрос уровня компетенции государственной власти был ре­шен Спасителем в Евангелии довольно просто: «кесарево ке­сарю, а Божие Богу» (Мф. 21:22). Это было сказано сынам Из­раиля, которые знали и период теократического правления в истории своего народа.

Рассуждения о религиозном характере власти принято начинать издалека, где-то из Древнего Египта и Вавилона. Не секрет, что жители нашей страны привыкли наделять правите­лей нашего государства сверхъестественными качествами и практически божественными атрибутами. Пришло это к нам из Китая через Золотую орду или из Византии, сложно сказать, хотя мы больше склоняемся к первому варианту.

Мертвым правителям обожествление грозит даже в большей степени, чем живым. Неоднократно доводилось мно­гим нашим современникам и авторам этих строк потешаться над идеализацией и посмертным «воцерковлением» товари­ща Сталина в современной «православной» мифологии. Од­нако больше всего усилий со стороны мифологизаторов пре­терпели Николай II и Иоанн IV Грозный, в результате чего их мифологизированные образы совершенно утратили сходство со своими историческими прототипами. Святому страстотер­пцу Николаю II не больше всех: ему слагатели апокрифов от­вели роль «искупителя грехов русского народа» и своеобраз­ной Жертвы за имперское благополучие России. Апокриф этот настолько далек от христианства, что на основе его одного можно диагностировать окончательную дехристианизацию части верующих.

Отметим, что в сознании определенной массы (верую­щих как мы об этом, в том числе и ссылкой на труды Владими­ра Соловьева, писали выше) личность Христа постепенно ста­ла расчеловечиваться, приобретать атрибуты все более отделя­ющие его от христиан. Так и правитель государства немедлен­но наделяется чертами все более делающими его недоступным для народа, и если уж он играется в доступность, то исключи­тельно в соответствии с программами пиарщиков, имиджмей­керов и политтехнологов. Пока «близость к народу» еще це­нится потенциальным избирателем. А так он — божество бли­жайшего к людям духовного уровня — гений, который помо­гает сталеварам плавить металл, милиционерам ловить преступ­ников и т.д.

И вот ознакомившемуся в свое время с информацией о фараонах Египта и богах Вавилона человеку должно стать ин­тересно, почему столь архаичные представления о государ­ственной власти живут до сих пор в не самом маленьком госу­дарстве мира? Какой консервант был употреблен для сохране­ния сей парадигмы на столь длительное время? Стоит, однако, слегка успокоиться и вспомнить, что подобные отношения с правителем до сих пор сохраняются в разных политических системах. Например, в Китае, где в местных культах произош­ла посмертная деизация (обожествление в языческом смысле) Мао Дзе Дуна, который отныне является божеством-покровителем автомобилистов. В 40-е годы XX века подобное проис­ходило в Германии, где дети в прописях писали: «Наши сердца принадлежат ему». Что объединяет все эти политические сис­темы, во главе которых стоят «живые гении»? Что общего у имперского или коммунистического Китая и нацистской Гер­мании? Кто преподнес кесарю Божие?

Что касаемо Китая, то он про то, что кесарево от Божье­го отдельно, толком не слышал и всячески этому противится. Языческо-оккультный характер германского нацизма — тоже факт широко известный. Остался только не разобранным воп­рос, кто передал Божие кесарю в России и когда.

Собственно, почему гения императора (в нашем случае гения страны как некой абстрактной идеи) предпочли Христу, совершенно понятно. Как уже отмечалось выше, Христос в этой системе восприятия слишком недоступен для простого чело­века, с его по-человечески не возвышенными проблемами, мир­скими скорбями и животной болью. Именно сторонники боже­ственности императорской власти в России любят акцентиро­вать внимание на том факте, что если в Европе неправосудных и злых монархов сравнивали с Иродом и Пилатом, то в России не меньше, чем с Антихристом. Соответственно благой прави­тель в России, это «помазанник Господень» (см. чин венчания на царство. — Авт.).

Однако таковое отношение к носителю власти в России было далеко не всегда. Особенно оно было не таким, когда формально на Руси «царями» считались верховные правители Золотой орды, шаманисты или мусульмане. То есть в монгольский и домонгольский периоды отношение к власти и ее верховному носителю было на Руси иным.

Возвращаясь к основному вопросу восприятия личности Христа верующими Востока и Запада, мы не можем обойти тему Византии. Императоры Византии тоже были не чужды идее главенства своей власти над Божьей, именно из Византии при­шел в остальной восточнохристианский мир образ Христа-им- ператора Вселеннной (хотя императорами вселенной — ойку­мены византийские базилевсы считали, конечно же, себя). Им­перский придворный ритуал Византии превосходил все извес­тные на то время ритуалы пышностью церемоний и величием форм. Возносящийся на своем механическом троне, импера­тор был недоступен для простого поданного империи, живу­щего мирскими скорбями.

Нетрудно заметить, что как на понятия «родина» или «ге­ний правителя» переносятся религиозные представления, так и система отношений человека и власти проецируется в высшие сферы. Чтобы это проследить, обратимся снова к апокрифам.

В значительной части, подчеркнем сугубо, восточнох­ристианских апокрифов (имеющих ныне весьма широкое хож­дение в России, недаром отец Андрей Кураев одну из своих книг назвал «Второе пришествие апокрифов») Бог недосту­пен и неприступен, это классический строгий «боженька», готовый, чуть что, шугануть молнией по голове или разбить ослушника параличем, и все святые только изредка видят какие-то отблески Его славы. Одна из основных мыслей таких текстов, к сожалению, увы, базовая для большинства верую­щих Восточных Церквей — жить по Евангелию во Христе и правде Божией — невозможна. Потому единственное, что остается верующему, — это постоянное активное покаяние. Однако было бы ошибочно равнять христианскую концепцию покаяния (метанойи — перемены ума) с «покаянием» в стиле апокрифов. Покаяние в среде, воскормленной этими апокри­фами, — это вовсе не изменение образа жизни и не перемена образа мыслей и поведения, это прежде всего негативное эмо­циональное переживание собственного несовершества и пороч­ности, «яко свиния во калу…». То есть, огрубляя сентенцию: Бога можно умилостивить только если активно переживать свое несовершенство и порочность образа жизни; чем большим нич­тожеством себя почувствуешь, тем ласковее боженька будет, ни о какой перемене образа жизни и мышления речи, к вели­чайшему прискорбию, не идет.

Любая гражданская власть хочет, чтобы ее признавали лучшей. В соответствии с этим, казалось бы, человек букваль­но должен воспринимать всякое веление власть предержащих едва ли не как божественное приказание. Действительно идеа­лизация властей верующими Восточных Церквей происходит, но, как правило, это касается властей прошлого. Есть те, кто идеализирует Московское государство «эпохи Ивана Грозно­го», есть идеализаторы Российской империи, встречались, даже и среди духовенства идеализаторы властей СССР, уверявшие что И.В. Сталин был православным и глубоко верующим. Из­редка встречались и идеализаторские потуги в адрес текущих властей, но в основном это идеализация властей прошлого.

Стоит аудитории, состоящей из верующих Православной Церкви, задать вопрос: «При какой власти было в России пост­роено самое большое количество храмов?», — то можно полу­чить любой ответ, кроме правильного. Вспомнят и Даниила Московского и Ивана Грозного и много кого еще, а правиль­ный ответ: при Ельцине и нынешней власти. Стало быть, часть верующих категорически отказываются признавать даже не­которые очевидные заслуги ныне здравствующих властей пе­ред своей конфессией.

Получается, с одной стороны, в лицо власти летит ка­дильный дым и славословия, а с другой, этот дым скорее, как неоднократно отмечал отец Андрей Кураев, призван скрыть фигу в кармане, а славословия — заглушить недовольное вор­чание. Поскольку никаким храмоздательством не исправить недовольства народа потребительским и хамским отношением к нему властей.

Именно поэтому некая вполне конкретная масса веру­ющих не разделяет навязываемого им «сверху» представле­ния и находит «альтернативные формы церковности». Аль­тернативный формы варьируются от глухого внутреннего протеста, когда демонстративно не крестятся при помина­нии на ектеньях имени патриарха23, или упоминания о пре­зиденте, или вообще о властех и воинстве24, до активного протеста в виде ухода в различного рода общины, не при­надлежащие к юрисдикции «официальной Церкви». Оправдания протеста, как политические, так и богословские и ка­нонические, для самих членов этих общин звучат достаточ­но убедительно.

Существует модель, которая называется «сказка про доб­рого царя и злых бояр». Смысл ее сводится к тому, что госу­дарь-то наш добр, да окружение его злое. И, соответственно, репрессии и террор устраивали его враги — троцкисты и буха- ринцы. Этот расхожий миф нам приходилось встречать даже в среде духовенства.

Естественно, такая модель отношения к власти имеет па­раллель и в религии. Выражается это в схеме: «в Бога верую, крещеный, православный, но в церковь не хожу, попы все сами грешники». Модель вполне легко ложится на реальный факт, что священнослужители действительно «не с луны падают», а являются такими же членами общества, как все люди.

Однако было бы большой ошибкой утверждать, что об­раз Иисуса Христа при всех этих вариантах отношения к влас­ти оттеснен. Исторический образ Христа все равно близок и понятен, хотя часто и лишен связи с Церковью.

Сам образ воспринимается в этой ситуации именно в кон­тексте некого «диссидентства» по отношению к власти. Хрис­тос видится как «народный борец» за человека перед лицом жестокой римской власти и «безбожного» иудейского духовен­ства. Образ Христа в таком варианте весьма близок человеку, поскольку происходит некое повторное «вочеловечивание» образа личности Христа в сознании верующих, но важно отме­тить что происходит оно не благодаря усилиям священнослу­жителей, а скорее в обход их труда. Происходит это, потому что, несмотря на все имеющиеся тенденции, основу учения Восточных Церквей все же составляет Евангелие, а не, напри­мер, книга церковных уставов.

Проблема в том, что исторический путь развития стран, где государственными религиями были учения Восточных Цер­квей, как правило, был весьма труден. Историческая попытка подменить личность Христа «гением императора» и оконча­тельно «подарить кесарю Божие», кончалась политическим крахом этих государств.

Если вернуться к Византии, то мы увидим, что всевоз­можные попытки диалога с остальным миром не исправляли положения, но лишь отсрочили гибель империи на небольшой срок. Страна, в которой аутичное мышление и национальный шовинизм, по наблюдению Владимира Соловьева и других мыслителей и историков, были государственной идеологией, не смогла противостоять внешним и внутренним бедам. «Гений императора» не был совершенным «божеством», способ­ным консолидировать общество. И хотя Патриарх Фотий ис­кренне считал, что Византия сохранится до конца мира, а им­ператор — гарант православия, империя пала.

Иисус Христос был слишком далек, будучи вытеснен­ным авторитетом империи. Император, считавшийся «главой Церкви», не сохранил ее. Геннадий Схоларий утверждал что «Церковь без империи существовать не может», и просил ту­рецкого султана поставить хотя бы титулярного императора для ромеев. Вряд ли тогда родилась мысль о том, что Божие не может жить без кесарева. Скорее всего это была расхожая идея и широко распространенное мнение, Схоларий его толь­ко озвучил.

Юный турецкий султан не стал назначать хотя бы и ти­тулярного императора для поверженных эллинов, а сам провел церемонию поставления в Патриархи Геннадия Схолария. От­ныне роль «владыки православных» исполнял «владыка пра­воверных», а указ о назначении Патриарха начинался словами: «Во имя аллаха милостивого и милосердного… ». Дарение ке­сарю Божьего дорого обошлось Византии.

Поворот к обожествлению власти в великом княжестве Московском и построение изолированного общества произош­ло примерно в середине XV века. Своего же апогея оно дос­тигло в XVI веке, во время царствования Иоанна IV Грозно­го, который в переписке с князем Андреем Курбским утверж­дал, что как государь имеет право делать что угодно со свои­ми подданными, т.е. фактически рассматривал народ как свою приватную собственность. По наблюдениям Александра Двор­кина, высказанным им в монографии «Иван Грозный как ре­лигиозный тип», первый московский царь соединял в одно целое свою волю и волю Божью. Тогда земным государям было мало владеть имуществом и жизнями своих подданных, они желали владеть душами. Позже, в Российской империи, она достигла некого апогея. «Завидую брату нашему Алек­сандру, — сказал однажды Наполеон. — Он у себя в России и папа и император».

Как писала в 1937 году в эмиграции святая преподобномученица мать Мария (Скобцова) в своей известной статье «Типы религиозной жизни», «У многих церковь была живой потребностью их душ. У многих — каким-то неизбежным ат­рибутом великодержавной русской идеи, без которой трудно говорить о своем национализме, о своей верности традициям и заветам прошлого. Церковь определяла известную политичес­кую и патриотическую благонадежность. Ее внутренний смысл как-то не задевал внимания — важно было, что в годовщины трагических смертей национальных героев или в годовщины основания славных полков в церкви можно было устраивать торжественные и суровые демонстрации своего единства, сво­ей верности старым заветам — служить молебны и панихиды, становиться на одно колено при пении вечной памяти, объеди­няться вокруг старшего в чине. Зачастую тратили огромное количество изобретательности и энергии, чтобы из консервных банок соорудить семисвечник или кадило, чтобы приспособить какой-нибудь сквозной барак под церковь. Ее существование было обязательно, только мотивы этой обязательности носили зачастую не церковный, а национальный характер. Если мы будем разбираться в том, откуда такое отношение пошло, то без труда найдем корни его в предшествующей церковной эпо­хе, в период ее синодального существования. Со времени Пет­ра Великого наша Русская Православная Церковь стала атри­бутом русской великодержавной государственности, стала ве­домством среди других ведомств, попала в систему государ­ственных установлений и впитала в себя идеи, навыки и вкусы власти. Государство оказывало ей покровительство, карало за церковные преступления и требовало проклятий за преступле­ния государственные.

Государство назначало церковных иерархов, следило за их деятельностью при помощи обер-прокурора, давало Церк­ви административные задания, внедряло в нее свои политичес­кие чаяния и идеалы.

За двести лет существования такой системы самый внут­ренний состав Церкви видоизменился. Духовная жизнь отошла куда-то на задний план, а на поверхности было официальное, государственно-признанное вероисповедание, выдававшее чи­новникам удостоверение о том, что они исповедовались и при­чащались, — без такого удостоверения чиновник не мог почи­таться благонадежным с точки зрения государства»25.

Система вырабатывала особую религиозную психологию, особый религиозный тип людей, особый вид нравственных устоев, особое искусство, быт. Из поколения в поколение люди приучались к мысли, что Церковь является необходимейшим, обязательнейшим, но все же лишь атрибутом государства. Бла­гочестие есть некая государственная добродетель, нужная лишь в меру государственной потребности в благочестивых людях.

Священник есть от государства поставленный надсмот­рщик за правильностью отправления религиозной функции рус­ского верноподданного человека, и в таком качестве он лицо хотя и почтенное, но во всяком случае не более, чем другие лица, блюдущие общественный порядок, военную мощь, фи­нансы и т.д. В синодальный период сложилось поражающее отношение к духовенству — всякое отсутствие особого его выделения, даже, скорее, держание в черном теле, недопуска- ние в общество. «Люди раз в год исповедовались, потому что так полагалось, венчались в церкви, крестили своих детей, от­певали покойников, отстаивали молебны в царские дни, в слу­чаях особого благочестия служили акафисты — но Церковь была сама по себе: туда шли, когда это полагалось, — и вовсе не полагалось преувеличивать своей церковности — это, мо­жет быть, делали одни славянофилы, своим отношением слег­ка изменяя заведенный, формальный, казенный тон прилично­го отношения к Церкви. Естественно, что синодальный тип благочестия опирался в первую очередь на кадры петербургс­кой министерской бюрократии, что он был связан именно с бюрократией, — и так по всей России распространялся через губернские бюрократические центры до представителей госу­дарственной власти на местах»26.

Православие стало настолько составной частью монархичес­кой и великодержавной идеологии, что любой борящийся против неправд власти вынужден был быть атеистом или иноверцем: «Вся система предопределяла то, что самые религиозноодаренные и го­рячие люди не находили в ней себе места. Они или уходили в мона­стыри, стремясь к полному отрыву от всякой внешней церковной деятельности, или же вообще подымали мятеж, бунтуя зачастую не только против данной церковной системы, но и против Церкви. Так растился у нас антирелигиозный фанатизм наших революционе­ров, столь похожий в своей первоначальной стадии на огненное горение подлинной религиозной жизни. Он втягивал в себя всех, кто жаждал внутреннего аскетического подвига, жертвы, бескоры­стной любви, бескорыстного служения — всего того, что офици­альная государственная Церковь не могла людям дать»27.

Кстати, диссидентско-революционный образ Христа тоже оказался востребованным. Многие аристократы уходили в дру­гие конфессии (католичество или лютеранство), а народ тешил­ся доморощенным сектантством, изуверским скопчеством, ис­терическим хлыстовством. Верующая православная интелли­генция тоже оказалась в оппозиции официальной Церкви и со­здавала свое диссидентско-оппозиционное богословие.

Когда император Николай II в 1905 году отменил обяза­тельное причащение для православных империи, к причастию стало ходить не более 5% населения. Отпадение империи от Христа произошло гораздо ранее ее падения28. Благородный император не смог спасти своего народа. В накопленный потен­циал раболепия перед властями и веры в потустороннее благо­денствие («на земли терпим, зато в раю…»)29 легко и удобно вписалась тоталитарная власть коммунистической партии.

Божие с раболепным поклоном поднесли и коммунисти­ческому безбожному кесарю. Потому и спустя много лет мы слышим голоса о «православии» Сталина и всего ЦК, как при жизни вождя много писалось о его необычайной мудрости и других сверхъестественных свойствах.

Формировавшееся в таких сложных условиях восприя­тие образа личности Христа верующими очень серьезно влия­ло — и влияет до сих пор — на религиозность и духовную жизнь в России.

В корне отличное от восприятия образа личности Христа у простых христиан на Западе (и тут уже не имеет значения их кон­фессиональная принадлежность), оно порождает у восточных хри­стиан непонимание отдельных аспектов духовной практики и ре­лигиозной жизни верующих на Западе. Часто эти отдельные ас­пекты трактуются как решающие, часто это действительно так.

Образ личности Иисуса Христа сформированный там, в контексте имел представления о власти в обществе. Хотела того Римская Церковь или нет, но ей пришлось быть культурной наследницей Римской империи и культуры. Одним из серьез­нейших достижений римской языческой цивилизации была си­стема права, на которой базируются и юридические концеп­ции большинства европейских государств. Римское право изу­чают в юридических вузах, академики пишут статьи, студенты курсовые и дипломы и т.д.

Римская Церковь, вынуждена была нести слово Божие варварским народам. Сами эти варварские народы обладали уже сформировавшимися традициями передачи власти и правовы­ми обычаями (историки права говорят «обычным правом»), условно кодифицированными и широко известными. Рецепция римского права у народов Европы, происходила через посред­ничество канонического права Церкви. Церковь при этом с со­вершенным пренебрежением относилась к наследию язычес­кого Рима, в котором всегда, вплоть до его падения, была мень­шинством, сначала преследуемым, а потом терпимым. Церковь рассматривала себя странницей на пути к Небесному Иеруса­лиму и потому любую светскую власть рассматривала как «по­ходное неудобство» (ботинки могут и жать и натирать мозоли, но идти по дороге лучше в них, чем босиком).

Власть королей и императоров рассматривалась как сво­его рода временное послушание перед Богом, своего рода слу­жение властвовать.

Источником всякой власти принято было считать Бога, а всякая гражданская власть, таким образом, носила временный поверенный характер. Власть монархов не была сакральной, и даже Карл Великий не был канонизирован на уровне всей Цер­кви (только как местночтимый в Аахене).

Интересно, что концепция государственной власти как некоего института, заботящегося об общественном благе, тоже возникла в Римской Церкви. Впоследствии в процессе секуляризации этой концепции появилась идея происхож­дения власти как общественного договора. В любом случае господствовал принцип: власть служит обществу, а не об­щество власти.

По мнению Фомы Аквинского, человек «в доброй совес­ти» может бороться с законными властями, если власти нару­шают естественные и Божьи законы. Важно заметить, что имен­но в периоды борьбы с несправедливыми властями начинал среди верующих распространяться культ Христа Царя.

Свержение власти клана Медичи во Флоренции, прохо­дило под лозунгом «Chrisus régnât!» (Да царствует Христос!). Лозунг должен был напоминать новым властям Флорентийс­кого государства о том, что верховная власть в обществе пе­редана им свыше, и потому они ответственны перед Богом за свою деятельность. При этом ответственность перед Богом, не подразумевала безответственности перед обществом. Дан­ная мысль является прямо противоположной утверждению Ивана Грозного, который из факта своей помазанности Бо­гом выводил свою неподсудность людям. Тут и ответствен­ность перед Богом была неразлучно связана с ответственнос­тью перед людьми.

Для того чтобы бороться против несправедливых реше­ний власти, не надо становиться иноверцем или атеистом. Даже обладание верховной властью в церковной иерархии не гаран­тировало тотальной и беспрекословного подчинения. Города- государства Венеция и Пиза вели боевые действия против аг­рессии войск церковного государства (stato de la ch ’esa),кото­рые в качестве военачальника возглавлял Папа Юлий II, и это не мешало венецианцам и пизанцам оставаться добрыми като­ликами, признавая Папу как авторитет в вопросах веры, но не признавая его действий как светского государя.

Борьба против несправедливой государственной власти при определенных условиях считалась добродетелью. Одним из самых почитаемых святых Англиканской Церкви был свя­той Томас Бекет, мощи которого были уничтожены королем- протестантом Генрихом VIII. Равно широко почитается святой Томас Мор, отказавшийся признать отделение Английской Церкви от Рима и казненный своим государем.

В Польше сложилась традиция почитания святого Станис­лава, епископа Краковского, погибшего при подобных обстоя­тельствах. Святой Станислав (Щепановский) был сыном польско­го дворянина, долгожданным первенцем, которого отец, соглас­но обету, с детства готовил на служение Богу. Станислав стал священником и каноником в соборе Кракова, прославился как проповедник и в 1072 году был избран местным епископом. Сто­лица Польши тогда находилось в Гнезно, и когда польской ко­роль Болеслав П запятнал себя изнасилованием одной знатной шляхтянки, все промолчали, кроме Станислава. Когда однажды король пришел в собор, где служил владыка Станислав, молит­вы по указанию епископа были прекращены. Разгневанный мо­нарх послал слуг убить строптивца, когда же те отказались, за­рубил его сам. Римский Папа Григорий VII наложил на Польшу интердикт; некоторое время спустя Болеслав был изгнан из стра­ны восставшим народом, не только крестьянами, но и знатью. Епископ Станислав, пастырь и мученик — один из любимейших персонажей польской агиографии. Он — символ защитни­ка угнетенных пред лицом тех, кто злоупотребляет властью, сим­вол священника, отдавшего жизнь за защиту вверенного ему ста­да. Наконец, святой Станислав всегда воспринимался как сим­вол единства и независимости Польши, поэтому его почитание после разделов Речи Посполитой сделалось столь близким серд­цу поляков.

Аналогичный пример в русской истории — это убийство Иваном Грозным святого Корнилия Псково-Печерского и при­каз об убийстве святителя Филиппа, но и эти мученики (а также и многочисленные новомученики и исповедники российские30, кроме, пожалуй, царственных страстотерпцев, великой княгини Елизаветы, святого Луки Крымского и преподобномученицы Рафаилы Чигиринской) не столь широко почитаются31, как То­мас Бекет или Томас Мор в Англии. Важно отметить, что почи­тание святителя Филиппа, митрополита Московского, было введено на Московской Руси Патриархом Никоном, пытавшимся поставить власть Церкви выше власти царя. Парадоксально, но и сейчас в России иногда звучат голоса православных верую­щих о причислении к лику святых самого Иоанна Грозного.

Важно заметить, что одной из политических и правовых установок европейцев была идея права (закона), стоящего выше желаний властей предержащих, правитель — не «всемогущее божество», он сам должен был подчиняется законам и нести ответственность за их исполнение. К сожалению, в России эта идея пробуксовывет до сих пор.

С приходом демократических ценностей образ восприя­тия власти серьезно изменился. Абстрагирование власти от духовной сферы начиналось реализовываться с соблюдения принципа «свободы совести». Религиозное уходит из сферы публичных отношений в разряд вещей сугубо приватных.

Из католичества в протестантизм и, как следствие, став­ший достоянием всего западного мира, распространился такой образ благочестия, как деятельное милосердие. Это помощь голодающим, работа с наркоманами, алкоголиками, проститут­ками, подростками-преступниками и т.д. Важно отметить, что в духовности такого рода обществ, сверхмотивация для сотруд­ников достигается часто путем полного отождествления лич­ности Христа со страдающим человеком. Так, в медитации матери Терезы Калькуттской32 говорится:

«…Иисус — это голодный, его надо накормить,

Иисус — раздетый, его надо одеть,

Иисус — больной, его надо вылечить,

Иисус — арестант, его надо утешить,

Иисус — бродяга, надо дать ему кров…» — и т.д., вплоть до: «Иисус — трудный подросток, его надо воспитать», и даже «Иисус — наркоман, его надо освободить от власти наркотиков».

Такое жесткое вочеловечивание личности Христа и ука­зание на Его сопричастность человеческой животной боли и скорбям призвано заставить человека как можно более остро переживать зло бренного мира и с ним бороться. Важно заме­тить, что для большинства европейцев одним из критериев за­конности, легитимности государственных властей является их социальная деятельность.

Несложно заметить, что такое восприятие личности Хри­ста как борца со всеобщим злом все же состыкуется с пред­ставлением о власти как о заботящейся об общественном бла­ге, т.е. к власти, хотя и латентно, предъявляются требования на ее соответствие образу Христа-владыки. Хотя следует отметить, что социальная деятельность и деятельное милосердие как не­пременная обязанность всего общества и каждого человека присутствуют уже в Ветхом Завете и всегда были заметной чертой иудейского общества. Сознание современных европей­цев знакомо с ними именно в христианской трактовке, несмот­ря на то, что различные формы благотворительности бывали даже в Древнем Риме, где, однако, это не было обязательными, хоть и считалось похвальными.

Заключение. Выводы

Однако было бы несправедливо обойти стороной такую тему. Предельно «очеловечив» Христа, европейское общество не заметило, как в современном секулярном представлении Он и «разбожился». Специально отметим, что в уже цитиро­ванном нами трактате Владимира Соловьева «Великий спор» отмечалось, что для Запада и Востока (понимаемых не гео­графически, а культурологически) были характерны диамет­рально противоположные тенденции восприятии Бога и че­ловека. Так, для Востока типичен обезличенный («расчеловеченный») Бог. Это мы наблюдали при анализе некоторых яв­лений как сакрального искусства, так и парацерковного фоль­клора. А для Запада типичен обезбоженный сверхчеловек. Это проявилось в частности не только в ницшеанстве, но и в гол­ливудской киноиндустрии, где мы то и дело встречаемся с различными формами архетипа супермена.

Такая культурная установка порою отражается и на вос­приятии личности Спасителя в западном мире. Приведем па­радоксальный пример из книги протестанта Филиппа Янси «Иисус, Которого я не знал». Автор пишет:

«Со Христом я впервые познакомился еще ребенком, когда распевал в хоре “Иисус меня любит”, каждый вечер мо­лился “Дорогому Господу” и ходил в воскресную школу, где учителя передвигали бумажные фигурки по фланографу. Иисус для меня был неотделим от конфет и золотых звездочек, кото­рые нам давали за правильные ответы. Самый яркий образ из воскресной школы — Иисус, нарисованный масляными крас­ками прямо на бетонной стене. Помню Его длинные струящи­еся волосы, каких я ни у кого больше не видел. Лицо худое, красивое и бледное, как молоко. Он носил ярко-красные одеж­ды с переливом: так художник изобразил игру света в склад­ках. На руках Иисус держал спящего ягненка, Помню, я пред­ставлял себя этим ягненком, и радость волной захлестывала меня. Недавно я прочел книгу о жизни Христа, которую старе­ющий Чарльз Диккенс написал для своих детей. Там Иисус больше похож на ласковую няню викторианской эпохи, кото­рая гладит мальчиков и девочек по головкам, приговаривая: «Слушайтесь папу и маму, детки». Тут же я вспомнил Иисуса, с Которым вырос: доброго, мягкого, без острых углов — эта­кий доктор Айболит. С таким Иисусом спокойно»33.

Стоит обратить внимание и на то, что, на Западе, пре­имущественно в Северной Америке, в 60-е годы все подвер­гли сомнению (до Протестантских Церквей эта волна дока­тилась лишь в начале 70-х). Откуда ни возьмись, словно с другой планеты, появились христиане-чудаки — немысли­мое сочетание в спокойные 50-е годы. Среди последовате­лей Христа теперь был не только чистенький средний класс, появились растрепанные нечесаные радикалы. Либеральные богословы изображали Иисуса в компании с Фиделем Каст­ро и Че Геварой.

Закономерно, что современные мыслители нагнали еще больше тумана. Порою можно встретить «труды», в которых Иисус представлен политическим реформатором, женившим­ся на Марии Магдалине фокусником, харизматом из Галилеи, раввином, философом-циником из крестьян, фарисеем, против­ником фарисеев ессеем, пророком-эсхатологом, «хиппи среди римских пижонов» и даже галлюцинирующим лидером культа священного гриба»34. Он оказался в очереди на место в шерен­ге «учителей человечества» где-то между Буддой Гаутамой и Мохаммедом. Часто это представление можно встретить не в радикальной форме, а в форме мягкого безразличия. Предельно разбожив Христа, Его в сознании обывателя оттеснили на дальний план, другими человеческими героями, от Махатмы Ганди до Эйнштейна.

Ныне Католическая Церковь ведет борьбу с подобными представлениями, но они по-прежнему довольно широко рас­пространены. Тем не менее и в современных, страдающих мно­гими недугами Католической и Протестантской Церквах есть люди, живущие глубоко духовной жизнью во Христе по Еван­гелию, но их число, как всегда, невелико.

Принципиальная разница в восприятии роли обществен­ной власти тут пролегает скорее на цивилизационном уровне, хотя вероучительную разницу тоже нельзя игнорировать.

Можно бесконечно, хотя и небесполезно, сравнивать уровни религиозной жизни разных конфессий. Полезно это хотя бы потому, что помогает увидеть в обратной перспективе свои собственные недуги и недостатки. Увидеть их необходимо, что бы бороться с ними.

Легко прятать голову в песок, отрицая сам факт искаже­ний, или, подобно коммунистической партии, объявлять все эксцессы «чужими» и «происками врагов». В СССР ни один член КПСС не был под судом: из партии исключали до суда. Нам постоянно твердят что терроризм не имеет национально­сти и веры, но ведь эти люди откуда-то появляются. Начать преследовать грешника или «неправильного» человека может кто угодно. Можно легко объявить «грешника» изгоем и ере­тиком, не задумываясь над тем, что именно подвигло его на экстремизм. Сложнее исцелить болезни и исправить несовер­шенства, но прежде всего надо определить источник пробле­мы. Легко бросить друга впавшего в грех, разорвав с ним об­щение или даже подвергнув его остракизму, сложнее с вели­кой любовью помочь ему исправиться.

Еще сложнее исправить в себе то, что толкает других ко греху. Иисус Христос учит нас поступать не «легче и проще», а «правильнее» и «с любовью». Потому, как бы ни было вели­ко желание игнорировать людей низкого уровня и объявить их врагами, это желание не должно реализовываться. Не велит он отвергать аутсайдеров, хотя бы аутсайдеров веры и любви.

Если мы сравним «высокие уровни», то тоже увидим определенную разницу. Если для верующих Восточных Церк­вей важно прежде всего глубокое личное общение со Христом (на что ориентировано множество восточных мистических прак­тик), то для католиков важно не просто личное общение, но стремление приобщить ко Христу как можно больше число людей. Важны именно Его человечность и причастность чело­веческой боли, вспомним хотя бы христоцентризм кармельской духовности.

Необходимо отметить, что разница эта не слишком ве­лика, но временами налагает определенный отпечаток, игно­рировать который невозможно. А вот как рассматривать эту разницу, это уже вопрос весьма сложный, однозначного ответа пока нет.

Разобраться в том, что является естественным разнооб­разием духовной жизни и образов благочестия, а что — след­ствием духовной деградации и утраты веры, сложно, но дума­ется, можно и должно, ибо это, как мы отмечали в начале этой статьи, поможет всем нам при катехизаторской работе.

Сейчас происходит все большее отступление от христи­анских норм жизни. Людям нашего времени нужно придти к осознанию того, как велико несчастье потери христианской жизни. Как выше было показано, им более всего необходимо познание Иисуса Христа. Этому может помочь обращение к некоторым замечательным христианским писателям, филосо­фам и учителям духовной христианской жизни.

Несомненно, Господь Иисус Христос ведет и направля­ет людей к покаянию и спасению, и новые души открывают для себя Христа, и для них начинается христианская жизнь. В заключение хотелось бы привести слова отца Иоанна Мейендорфа: «Христианская вера не есть философское учение, или идеология, существующие сами по себе, независимо от того, кто их формулировал. Иисус Христос не есть просто основа­тель движения или творец системы: Он есть Тот, в Кого хри­стиане веруют. Поэтому все зависит то того, Кто Он есть, и Его вопрос ученикам есть самый — по существу единствен­ный — ключевой вопрос христианской веры… »35.

Поэтому четкое осознание и понимание, как восточных, так и западных особенностей рецепции личности Спасителя должно помочь нам с Его помощью найти только в Нем «Путь, Истину и Жизнь» для себя и своих ближних.

Примечания

  1. Иларион (Алфеев), митр. Православие. Иисус Христос — Бог воп­лотившийся. Электронный ресурс  http://www.pravoslavie.by/page_book/iisus-hristos-bog-voplotivshijsja / Дата обращения 31.12.2012.
  2. Иларион (Алфеев), митр. Патриарх Кирилл: жизнь и миросозерца­ние. М., 2009. С. 303.
  3. Мудъюгин М., архиеп. Введение в основное богословие. Электрон­ный ресурс http://azbyka.ru/dictionaiy/01/mudyugin_wedeme_v_bogoslovie- all.shtml. Дата обращения: 23.11.12.
  4. Иларион (Алфеев), митр. Патриарх Кирилл… С. 302.
  5. Булгаков С.Н. Агнец Божий. О Богочеловечестве. М., 2000; Гай­денко П.П. Человек и человечество в учении B.C. Соловьева // Воп­росы философии, 1994. № 6; Ильин В.Н. Запечатанный гроб. Пасха Нетленная. Париж, 1926 (гл. 1 : Страдание и искупление. Общий смысл Богочеловечества).
  6. Ефрем Сирин, преп. Толкование на Четвероевангелие // Ефрем Сирин, преп. Творения. М., 1995. Т. 8. С. 12.
  7. Иоанн Дамаскин, преп. Точное изложение православной веры. Кн. З.Гл. 20. М., 1992. С. 113.
  8. Ефрем Сирин, прп. Толкование на Четвероевангелие. 1 // Ефрем Сирин, прп. Творения. Т. 8. С. 12.
  9. Об этом подробнее см. ниже.
  10. Чернетский К., прот. Современное состояние православной хри­стианской проповеди и проповедь Древней Церкви. Электронный ресурс http://www.christologykch.ru/PageArticleRecent.htm Дата об­ращения 31.12.2012.
  11. «Пастырь» Гермы, М., «Присцельс», 1997 (текст издания 1862 г. «Памятники древней христианской письменности», т. 2.). Вступитель­ная статья и комментарии И. С. Свенцицкой. С. 45.
  12. Климент, папа Римский, сщмч. Второе послание к Коринфиннам. Электронный ресурс http://www.orthlib.ru/Clement/cor2_04.htinl Дата обращения 12.12.2012.
  13. Игнатий Богоносец, сщмч. Послание к Смирнянам. Электронный ресурс http://azbyka.ru/forum/blog.php?b=161 Дата обращения 30.01.2013.
  14. Иларион (Алфеев), митр. Патриарх Кирилл… С.303-303.
  15. Там же. С.303.
  16. Соловьев Вл. С. Великий спор // Соловьев Вл. С. Собр. соч. В 2 тт. Т. 2. М., 1989. С 92.
  17. Чернетский К., прот. Современное состояние православной хри­стианской проповеди и проповедь древней церкви. Электронный ре­сурс http://www.christologykch.ru/PageArticleRecent.htm Дата обра­щения 31.12.2011.
  18. Главное произведение Маттиаса Грюневальда (1470-1528) — Изенгеймский алтарь — было заказано ему эльзасскими виноторгов­цами для больницы и лепрозория при монастыре Св. Антония, стро­ившимися на доходы от продажи рислинга. В больнице пытались лечить и гангрену (антонов огонь).
  19. Соловьев Вл.С. Великий спор. С 101-102.
  20. Вехи русской религиозной эстетики // Философия рус. религ. ис­кусства. Антология / Сост. Н.К. Гаврюшин. М., 1993. С. 25.
  21. Соловьев Вл.С. Великий спор. С 108.
  22. Проповедь на праздник Христа Царя Вселенной. Подробнее см.:

    http://www.ioannkrestitel. ru/index. php?option = com_content&view=article&id= 110:21 -&catid= 1 :latest-news.

  23. Вспомним в таком контексте поведение некоторых священников из Удмуртии, которые в начале 2011 г. отказать возносить за литур­гией имя Святейшего Патриарха Кирилла.
  24. Имеется ввиду полиция.
  25. Мария (Скобцова), прпмч. Что такое церковность. Киев; Париж, 2006. С.59-63.
  26. Там же. С. 63.
  27. Там же. С. 66.
  28. Об этом писал известный подвижник благочестия митр. Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев).
  29. Подробнее см. в книге Н.А. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма». М., 1990.
  30. Здесь мы встречаемся с причинами иного порядка, но эта тема другой статьи. Тем не менее отметим, что в последние годы возоб­ладала тенденция считать новомучеников виновным в непослуша­нии «вождю всех народов», а их гибель справедливой карой с его стороны. Поэтому и их почитание получило незначительное рас­пространение.
  31. Интересная деталь: их широкое почитание распространено сре­ди полуофициально дисседенствующих общин, например, у пос­ледователей Александра Меня. И сам отец Александр глубоко чтил св. Филиппа.
  32. Стоит особо отметить, что духовность матери Терезы носила стро­го христоцентричный характер, иначе она не была бы причислена Ватиканом к лику блаженных.
  33. Янси Ф. Иисус, Которого я не знал. М., Троада, 2009. С. 12.
  34. Там же. С. 15.
  35. Мейендорф И., протопресв. Иисус Христос в восточном право­славном богословии. М., 2000. С. 3.