Патриарх Московский и всея Руси Кирилл

Патриарх Гермоген, русское духовенство и Церковь в служении Отечеству

Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, доро­гие соборяне! Я хотел бы с большим удовлетворением отметить факт проведения сегодня в соборном зале храма Христа Спасителя этого собрания, посвященного 400-летию мученической кон­чины Патриарха Гермогена; собрания, которое даст нам воз­можность вспомнить героические страницы прошлого и поду­мать о настоящем. Если говорить о Смуте, то это было в первую очередь время смятения умов, разделения народа, ослабления власти, когда перед каждым стоял выбор между подвигом и предатель­ством. И это же самое время явило нам великих христианских подвижников и безвестных героев русского сопротивления, таких как заточенных в узах Патриархов Иова и Гермогена; таких, как переживших многомесячную осаду келаря Троице- Сергиевой Лавры Авраамия (Палицына) и архиепископа Смо­ленского Сергия; замученного интервентами епископа Тверс­кого Феоктиста; претерпевшего пытки епископа Коломенско­го Иосифа. Кто из соотечественников — даже среди интелли­генции, кроме историков-специалистов, знает сегодня эти имена и вспоминает этих героев, хотя бы в этот год истории? Это наша вина, что имена людей, послуживших спасению Отечества, практически изглажены из народной памяти. Начало XVII века стало драматическим рубежом не толь­ко для России, но для всего православного мира. К тому време­ни наш народ, народ северной Руси, остался единственным пра­вославным народом, сохранившим государственный суверени­тет. Ни юг Руси, ни запад Руси, ни Ближний Восток, ни Восточ­ная Европа, где проживали православные народы, не имели су­веренитета. Единственным суверенным православным народом был наш народ. И именно в такой критический для судьбы Пра­вославия момент мировой истории на Руси возникает Смута. Это было поистине историческое испытание, ведь Сму­та являлась не просто политическим кризисом, не просто стол­кновением элит, не просто банальной борьбой за власть. То была явлена страшная угроза самому существованию государства, суверенитету, независимости нашего народа, самой нашей на­циональной самобытности. Под иностранным давлением вво­дился, как мы бы сейчас сказали, механизм внешнего управле­ния, в результате которого Россия должна была стать провин­цией другого государства. Еще страшнее была угроза утраты духовной идентичности, латинизации Руси, отказа от право­славной веры, что, несомненно, означало бы конец русского независимого духовного и культурного национального бытия. И наконец, особенно удручающим был тот факт, что ги­бельная угроза для русского будущего надвигалась не только извне, но и изнутри. В 1612 году интервенты были уже в Крем­ле, они овладели сердцем страны, но пока только в географичес­ком и политическом смысле. Куда хуже сознавать то, что завое­ватели были близки к овладению сердцем нашей страны в ду­ховном, в идеологическом смысле: они были близки к тому, что­бы подчинить себе умы и души боярской элиты. Той самой, ко­торая, разуверившись в силе собственного народа и в истори­ческом призвании России, была готова пригласить на царство представителя иноземной династии, исповедовавшего чужую веру, отрицавшего духовные традиции нашего народа и страны. В этот критический час, когда столичная знать казалась поверженной в политическом и идейном смысле, когда Моск­ва, по словам историков, стала «театром козней и мятежей», судьбу России определил ее народ. Николай Иванович Косто­маров писал: «Когда сильные земли Русской склонились перед внешней силой, <…> упадали духом и смирялись, народная громада, <.> одушевленная именем угрожаемой веры, не по­корилась судьбе». В ослабленной и истерзанной Смутой рус­ской глубинке возникает мощное движение, охватившее почти все крупные города страны, сплотившее весь ее многонацио­нальный народ. Всенародное ополчение завершилось, как мы знаем, изгнанием интервентов, преодолением Смуты, избрани­ем новой династии. И победа национально-освободительного движения 1612 года заложила фундамент для трех веков ста­бильного державного развития страны. Наши современники редко задумываются над тем, какая же сила позволила смятенной, обезглавленной, потерявшей привычные механизмы управления России самоорганизовать­ся и воскреснуть из небытия. И здесь трудно переоценить роль православной веры и Русской Церкви. Вспомним: когда города сдавались на милость интервен­тов, когда разрозненные войска терпели поражение и отступа­ли, когда перебежчики метались между Москвой, польской ставкой и станом самозванца, кто стал символом непоколеби­мой твердости? Иноки Троице-Сергиевой Лавры! Выдержав шестнадцатимесячную осаду, явив жертвенный героизм, на­сельники Сергиевой обители, сражавшиеся плечом к плечу с воинами и ополченцами, убедили колеблющихся в неизбежно­сти русской победы. Надо подчеркнуть, что успешная оборона Троице-Сер- гиевой Лавры против многократно превосходящих сил против­ника объясняется не каким-то особым боевым искусством ее защитников и не талантом руководившего ими полководца — князя Григория Долгорукого. Главным источником их муже­ства было осознание того, что обитель, за которую им предсто­яло сражаться и умереть, есть величайшая святыня. Пребыва­ющая под небесным покровительством преподобного Сергия, Лавра напоминала русским воинам о славном времени Кули­ковской победы. По слову летописца, «святой Сергий охрабрил даже невежд; без лат и шлемов, без навыка и знания ратно­го, они шли на воинов опытных, доспешных, и побеждали». После отражения натиска интервентов Троице-Сергиева Лавра трудами ее настоятеля архимандрита Дионисия превра­тилась в крупнейший центр вспоможения раненым и больным, в своего рода главный военный госпиталь и медицинский центр того времени. Исследователи полагают, что на протяжении 1611 года на исцелении в Сергиевой обители находились более 10 000 человек — это огромная по тому времени цифра! По мне­нию историка XIX века Михаила Осиповича Кояловича, Лавра стала «ближайшим убежищем, где русские люди спасали свое христианское звание. Но в этой обители жила несокрушимая вера в будущность Москвы, России, в их способность жить». Православная вера не только вдохнула мужество в серд­ца людей и способствовала врачеванию их ран. Ощущение ду­ховного единства содействовало собиранию разрозненных зем­ских сил, возрождению государственности. В условиях, когда власть была в смятении и в глазах населения потеряла леги­тимность, Православная Церковь стала главным интегрирую­щим фактором русского общества. Именно Церковь в лице ее Первосвятителей не признала законность самозванцев и иностранных претендентов на рос­сийский престол. Именно Церковь, через грамоты Патриарха Гермогена, призвала народ к национально-освободительной борьбе. Мы знаем, что служение Патриарха Гермогена после его кончины подхватила Троице-Сергиева обитель, также рас­пространяя воззвания к русскому народу. Посреди раздора и смущения умов православное духовенство увещевало колеб­лющихся, направляло мятущихся, мирило раздоры в патриоти­ческом лагере. Так, например, согласовать действия ополченцев Минина и Пожарского с действиями казачьих войск Трубецко­го удалось прежде всего благодаря высокому авторитету Авраамия (Палицына), которого уважали и казаки, и земские люди. В момент решающей битвы с гетманом Ходкевичем казаки прим­кнули к дружинам Пожарского с криками «Сергиев! Сергиев!» (то есть вспоминая благословение Троице-Сергиевой Лавры), и это единство решило исход сражения в пользу русских. В эпоху крушения всех авторитетов, когда голова обы­вателя шла кругом от обилия претендентов и самозванцев, выд­винутых враждующими партиями, именно Церковь оставалась единственной незыблемой твердыней. Найти истину помогало слово православного духовенства, и решающую роль играла позиция Первоиерарха. Прежде чем сказать о подвиге Патриарха Гермогена, надо вспомнить его предшественника, святителя Иова, первого Пат­риарха в нашем Отечестве. Именно он предупредил народ об угрозе Смуты в случае изгнания государя и возведения на пре­стол авантюриста. Он первым назвал Лжедмитрия самозван­цем и предал вождей переворота анафеме. В дни, когда неис­кушенные соотечественники были словно ослеплены и загип­нотизированы фигурой Лжедмитрия, Патриарх Иов остался верен единственно законному на тот момент царю — Феодору Годунову. Сознавая нависшую над Русью угрозу, Патриарх Иов не побоялся ни гонений, ни смерти. После переворота он был лишен Патриаршей кафедры, заточен в Старицком монастыре, испытал пытки и лишения, потерял зрение, но не отрекся от своих слов. Подвиг святителя Иова вскоре увенчался первой победой — свержением Лжедмитрия I и его сообщников. Вскоре бремя Патриаршего служения из рук ослабевше­го в темнице Иова принял святитель Гермоген. Как пишет Ни­колай Михайлович Карамзин, «Ермоген, не обольщенный ми­лостью самозванца, не устрашенный опалою за ревность к Пра­вославию, казался героем Церкви и был единодушно, едино­гласно наречен Патриархом». В тяжелую годину Гермоген стал живым хранителем усто­ев русской государственности, сумев возвыситься над борьбой партий. Это качество проявилось в нем еще в годы царствования Василия Шуйского. Шуйский не был сильным государственным деятелем, он часто терпел военные и политические неудачи. На­род не любил этого царя. Но святитель Гермоген последователь­но поддерживал его, часто идя наперекор общественному мне­нию, потому что легитимный царь был тогда единственной опо­рой в преодолении политического смятения боярской элиты. Патриарх видел, что страну терзают мятежные отряды второго Лжедмитрия и банды иноземных наемников. Уже над­вигалась гроза открытого вторжения польского войска в пре­делы России. В этих условиях Гермоген всей силой своего свя­тительского авторитета встал на защиту существующей влас­ти, хотя и сознавал все ее недостатки. Он понимал, что мятежи и интервенция могут привести к гораздо худшим бедам. Когда в феврале 1609 года поднялся мятеж против Васи­лия Шуйского в самой Москве, заговорщики пытались привлечь на свою сторону Патриарха Гермогена. Тот же с риском для жизни вразумлял мятежников. Вот как передает это событие Сергей Михайлович Соловьев: «Патриарх начал говорить: “Крест ему, государю, целовала вся земля, присягала добра ему хотеть, а лиха не мыслить; а вы забыли крестное целование, немногими людьми восстали на царя, хотите его без вины с царства свесть”». Однако, отговаривая народ от мятежа, святитель не видел в оппозиционно настроенных москвичах врагов. Он понимал, что у людей есть основания для протеста, и перед лицом навис­шей опасности стремился к национальному единению. После провала мятежа 1609 года Патриарх отправил в Тушино грамо­ты к сбежавшим и призвал их «оставить обиды, вспомнить Оте­чество и веру православную». Патриарх обещал полное проще­ние раскаявшимся, и многие откликнулись на его зов. Как ви­дим, святитель Гермоген занимал достаточно взвешенную пози­цию, в основе которой была идея объединения всех соотечествен­ников. Он понимал, что страна обескровлена, разрушена, разоб­щена и что, в конце концов, бывают политические моменты, когда приходится выбирать между большим и меньшим злом. Такой момент наступил летом 1610 года, когда Василий Шуйский был все-таки свергнут с престола, а вслед за этим часть русской элиты призвала на царствование польского королевича Владислава. Святитель Гермоген понимал, что ему не удастся этому воспрепятствовать. Тогда он сделал все от него завися­щее, чтобы уменьшить последствия предательства. По его на­стоянию в грамоту об условиях призвания на царство было вне­сено требование об обязательном крещении Владислава в пра­вославную веру. Он настаивал также и на том, чтобы Владислав взял в жены одну из православных боярынь в Москве. Это был, безусловно, компромисс. Однако Патриарх Гер­моген четко видел ту черту, за которой никакие компромиссы невозможны. Он делал все возможное, чтобы не допустить раз­рушения духовной, национальной и культурной подлинности нашего народа, которое было бы неизбежным при иностран­ной иноверной власти. Польский же король Сигизмунд, одна­ко, считал, что Россия уже лежит у его ног, и обсуждать что- либо нет смысла. После битвы при Клушино, выигранной польскими войсками, он требовал безусловного подчинения. И тогда святитель Гермоген дал понять, что за этой чертой нет места компромиссам — есть только сопротивление. Зимой 1610/11 года Первоиерарх стал вдохновителем под­нимавшегося всероссийского сопротивления интервентам и из­менникам. По словам С.М. Соловьева, «главный двигатель это­го восстания, начальный человек в государстве в безгосударное время, находился в Москве; то был Патриарх, по мановению которого во имя веры вставала и собиралась земля. Салтыков пришел к нему с боярами и сказал: “Ты писал, чтобы ратные люди шли к Москве; теперь напиши им, чтобы возвратились назад”. “Напишу, — отвечал Гермоген, — если ты, изменник, вместе с литовскими людьми выйдешь вон из Москвы; если же вы останетесь, то всех благословляю помереть за православную веру, вижу ей поругание, вижу разорение святых церквей, слы­шу в Кремле пение латинское и не могу терпеть”». Послание Патриарха вызвало в русских людях стремле­ние встать за веру и Отечество. К Москве подступило первое ополчение. В разгар этих событий Гермоген был брошен окку­пантами в тюрьму, где и принял мученическую смерть. Под­виг святителя стал той свечой, от которой возгорелось пламя национально-освободительного движения. Второе ополчение, начавшее свой путь с покаянной молитвы, освободило Москву и положило начало освобождению Руси. О значении деятельности Патриарха Гермогена для на­чала борьбы явственно говорят документы того времени. «А у нас святейший Гермоген Патриарх прям, как сам пастырь, душу свою за веру христианскую полагает неизменно, и ему все хри­стиане православные последуют», — писали той же зимой мос­ковские патриоты во все города России. Вера в то, что святи­тель Гермоген говорит не от себя, а творит волю Божию, безус­ловно, воодушевляла русских людей. В почти побежденной стране не всегда могут найтись силы для того, чтобы начать борьбу за свободу, особенно после чере­ды неудач. Трудно взять на себя духовную (а, в конечном счете, и политическую) ответственность в условиях, когда на карту поставлено слишком многое, когда выступление против окку­пантов может обернуться полным уничтожением военных и по­литических ресурсов страны, гибелью самого ее народа. Зимой 1610-1611 года святитель Гермоген взял на себя такую ответственность. Одинокий и физически немощный ста­рец, брошенный в темницу, явил силу духа. Он вернул рус­ским людям надежду и исцелил наших предков от малодушия и разобщенности, порожденных годами Смуты. «Когда надломились политические скрепы общественно­го порядка, оставались еще крепкие связи национальные и ре­лигиозные: они и спасли общество», — свидетельствует Васи­лий Осипович Ключевский. Обратим особое внимание на сло­во «религиозные». Смутное время закончилось тогда, когда русские люди оставили распри и вспомнили то, что их объеди­няет: веру отцов, святыни, национальные символы, бывшие в поругании от иноплеменников. Сегодня мы должны сознавать, что подвиг Патриарха Гермогена — это не просто достояние давно минувших дней, но и не потерявшее своей значимости завещание потомкам. Уроки Смутного времени и его преодоления актуальны в наши дни, когда Россия подвергается похожим соблазнам и прини­мает соответствующие вызовы. Мы снова видим враждебные действия, направленные на подрыв наших духовных ценностей, на ослабление государ­ственности. Мы снова замечаем смятение в умах, отказ опре­деленной части общества от собственного национального дос­тоинства, поиск «спасителей» за пределами России. Как и прежде, противостоять этому может только единство российского общества, из которого нельзя исключать и власть. Единство должно быть основано на верности нашим духовным и нравственным традициям. А значит, на Русскую Церковь возла­гается особая ответственность. Церковь не существует изолиро­ванно от народа, ведь Православие — это душа России, а разделе­ние души и тела в нашем земном мире означает смерть. Именно такого разделения добивались слуги интервен­тов, приступавшие к Патриарху Гермогену со словами: «По­что вмешиваешься в дела мирския, а твое де дело за Церковью смотрети». Это выглядело даже соблазнительным: сидеть тихо и не возвышать голоса, не давать оценок происходящим собы­тиям, избегать возможных лишений и жертв. Но в эпоху Пат­риарха Гермогена вдохновители Смуты не достигли поставлен­ной цели. Русская Церковь исполнила свой христианский долг, призвала и привела к спасению Отечества. Это урок для нас и для всех поколений православных лю­дей, которые за нами последуют. Сейчас, как и 400 лет назад, от нас вновь требуют, чтобы мы не «вмешивались в дела мирския». Нам говорят: не лезьте в общество со своей верой, со своей эти­кой, со своей культурой. Нам предлагают замкнуться в себе, яко­бы предостерегая от «обмирщения». Нас предупреждают, что если мы не замолчим, то нам будет хуже, что в этом случае наши храмы будут осквернены, а иконы — поруганы. Каким должен быть ответ? Пример Патриарха Гермо­гена оставляет нам единственно возможный выбор. Этот вы­бор — гражданское действие, которого мы не должны избе­гать и бояться. Не должно быть ни страха, ни сомнений на этом пути. Ибо защита своей паствы и созидание народной жизни на христианских началах является неизменным долгом нашей Церкви во все времена. И в мирные тихие дни, и в дни решаю­щего исторического выбора Русская Православная Церковь всегда была и будет со своим народом.