О. Б. Гранатырь

Багдадский халиф или московский тиран?

Новый аспект критики культа царя Ивана IV: о ком свидетельствуют «святцы Коряжемского монастыря»

В 2013 году Россия будет отмечать четырехсотлетие ди­настии Романовых. В преддверии этого юбилея становится осо­бенно актуальной проблема рецепции различных фактов и яв­лений из истории самодержавной России. Это касается и вос­приятия монархии как формы государственного устройства и державного строительства, и деятельности отдельных госуда­рей и династий в целом (Романовых и Рюриковичей¹), и роли их в истории России и Украины. Общеизвестно, что прошлое обычно мифологизируется, а, по мнению Гегеля, мифологичес­кая форма изложения мировоззрения показывает бессилие мыс­ли, в том числе и богословской и церковно-просветительской.

Попытка переписывания истории несет в себе весьма опасный соблазн мифологизирования.

Вместо истории, «какую нам Бог дал», со всеми ее сму­тами и грехами, некоторые исследователи пишут свою — лакированную, удобную. Тем самым они отказываются от Божественного Промысла, лгут на Бога и искажают пути, какими Он вел Россию, лжесвидетельствуют против подлин­ных святых, таких, как митрополит Филипп, игумен Корнилий. Дело православного церковного трезвомыслия — отсе­кать и пресекать такие соблазны. Оказавшись в плену мифо­логем, многие наши современники зачастую воспринимают Иоанна IV, кровавого деспота и человека, явно страдавшего тяжкими психическими расстройствами, едва ли не угодни­ком Божиим². О ситуации вокруг «канонизации» Ивана Грозного см. также: Газов Е.А. http:// www.theonoesis.ru/compositions/ivan_groznyi.php].

Итак, неомифологические представления о «святости» первого русского царя сводятся к следующим концептам. Во- первых, народное почитание «святости» Грозного якобы ухо­дит своими корнями в XVI век — его имя занесено в «Свят­цы Коряжемского Николаевского мужского монастыря», ос­нованного в 1535 году святыми Лонгином и Симоном Сойчинским³.

Во-вторых, у истоков движения за канонизацию Ивана Грозного в наши дни стоял приснопамятный митрополит Санкт- Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев): в 1995 году им была написана книга «Самодержавие духа», в которой полнос­тью отрицалась любая негативная информация о царе как плод «заморской клеветы» иезуита Антония Поссевино, вестфальца Генриха Штадена, англичанина Джерома Горсея и других ино­странцев, авторов политических памфлетов, изображавших Московское государство в самых мрачных красках. А крупней­шие русские историки, начиная с Карамзина, по мнению Вла­дыки Иоанна, виновны в очернительстве образа благочестиво­го царя и в том, что они воспроизвели всю ту мерзость и грязь, которыми обливали Россию «заграничные гости». В частно­сти, утверждал Владыка, Иван Грозный был клеветнически обвинен в убийстве святителя Филиппа (Колычева), митропо­лита Московского, и преподобного Корнилия Псково-Печерс­кого, чудотворца. Ложь об убийстве преподобного Корнилия распространялась якобы уже после Октябрьской революции с целью очернить монархию.

Таков самочинный «символ веры» поклонников Иоанна IV. Во многих публикациях (в том числе архимандрита Макария (Веретейникова). А.Л. Дворкина⁴ и других крупных современ­ных ученых) данные концепты были подвергнуты фундамен­тальной, разоблачающей критике.

Стоит ли после этого удивляться, что, несмотря на неоднок­ратные официальные и неофициальные заявления церковной власти, выступления отдельных публицистов, истерия по по­воду «благочестивости» Грозного не утихают.

Не стоит упоминать о том, как ведутся дискуссии на раз­личных интернетовских форумах… В лучшем случае борцы с канонизаторами ссылаются на Соловьева или Ключевского. Но и Соловьев, и Ключевский, и Костомаров — хоть и замечатель­ное, но все же прошлое исторической науки. В основном же споры на форумах, в печати сводятся к построению всевозмож­ных «теорий» на количественно ограниченных и умело подта­сованных фактах, которые сами сторонники канонизации «вы­пускают в свет», не реагируя на другие, опровергающие бред­ни «канонизаторов» исторических фактов.

Почитатели Ивана Грозного говорят даже об отверже­нии литургического предания. Помимо разнообразных исто­рических документов (вот и поговорить бы о них!) существует литургическое предание Церкви. Оно выразило себя в службе святителю Филиппу Московскому, в частности, в июньской службе, где в каноне на утрене содержится вполне ясная ха­рактеристика человека, чье вмешательство в судьбу святителя Филиппа было столь трагическим. Этот человек не назван по имени, но понятно, о ком идет речь и кто там именуется «но­вым фараоном» и «новым Иродом»⁵.

В службе говорится, что Иван Грозный виновен в убий­стве митрополита Филиппа и игумена Корнилия, казалось бы, нечего и спорить. Но «канонизаторы» предлагают службы под­править, т.к. для них это не аргумент, хотя литургическое пре­дание основывалось на исторических данных.

Например, то, что игумен Корнилий был лично Грозным или по его приказу казнен — это-то давно установленный с помощью надежного источника — синодика опальных — факт. Факт, опубликованный много раз.

Поэтому в рамках нашей статьи мы рассмотрим именно то, что сторонники канонизации Иоанна IV рассматривают в качестве литургического предания Церкви.

А пока отметим, что выступления за его канонизацию начались в 90-х годах прошлого века и изначально восприни­мались как инициатива маргиналов. Затем стали появляться книги и брошюры, в которых делались попытки доказать свя­тость «грозного царя». Одним из обоснований того, что тиран и убийца Иоанн IV якобы угодил Всемудрому и Всеблагому Царю Небесному, явилось упоминание имени некоего «царя Иоанна» в святцах севернорусского (на Вологодщине) Нико­лаевского Коряжемского мужского монастыря.

Ревнители канонизации сразу же идентифицировали его как Ивана Васильевича Рюриковича.

И действительно, существуют «Святцы Коряжемсемского монастыря», где сказано: «Июня 10 — обретение святого телеси великомученика царя Иоанна».

Однако, несмотря на свою древность (святцы были за­кончены всего через 37 лет после смерти Иоанна IV, в 1621 г.), они не отличаются большой достоверностью. Например, киев­ский игумен Авраамий помещен в них в V век по Р.Х. Это вообще-то за пятьсот лет до крещения Руси!

Упоминание там царя Иоанна, на наш взгляд, — явление очередного хронологического мифотворческого сбоя. Однако целью нашей статьи является установление личности того, кто был так поименован в монастырской книге.

Однозначно отметим: нет достоверных обоснований того, что данная запись относится именно к царю Ивану IV. Во вся­ком случае, чтобы обрести «святыя мощи», для начала нужно извлечь их из места первоначального погребения. А прах Ива­на IV находился «в Архангельском соборе Кремля вплоть до 1963 года, когда оно было извлечено и обследовано известным антропологом М.М. Герасимовым. Каких-либо следов прежнего «обретения» и перезахоронения останков Ивана IV им обнару­жено не было»»⁶.

Как известно, Иван Грозный умер 18 марта 1584 года. По описанию Костомарова: «Наступило 17 марта. Около тре­тьего часа царь отправился в приготовленную ему баню, мыл­ся с большим удовольствием, там его тешили песнями. После бани царь чувствовал себя свежее. Его усадили на постели, сверх белья на нем был широкий халат. Он велел подать шахматы, сам стал расставлять их, никак не мог поставить шахматного короля на свое место и в это время упал. Поднялся крик, кто бежал за водкой, кто за розовой водой, кто за врачами и духо­венством. Явились врачи со своими снадобьями, начали расти­рать его, явился митрополит и наскоро совершил обряд пост­рижения, нарекая Иоанна Ионою. Но Иван IV уже был безды­ханен. Народ заволновался, толпа бросилась в Кремль. Борис приказал затворить ворота. На третий день тело царя Ивана Васильевича было предано погребению в Архангельском со­боре рядом с могилой убитого им сына»⁷.

Кончина Ивана Грозного также не может считаться кончиной христианина-праведника. Так, крупнейший памят­ник русского летописания XVII века «Летописец Новый», составленный около 1630 года, но основанный на более ран­них источниках, сообщает о восприятии Иваном Грозным появления на небе кометы как предзнаменования собствен­ной смерти, что выдает в царе человека суеверного. По сви­детельству английского посланника Джерома Горсея, полу­чавшего информацию из ближайшего окружения царя, Иван Грозный перед смертью распорядился привезти в Москву большое количество ворожей и волхвов, чтобы те предска­зали ему день кончины. Умер же Иван Грозный за игрой в шахматы, так что чин пострижения в схиму совершался, ве­роятно, уже над бездыханным трупом, что явно не соответ­ствует облику праведника.

Итак, смерть и погребение грозного монарха состоялись в марте, а не в июле 1584 года, а затем, вплоть до ХХ века, его гробница не открывалась, и прах никуда не переносился. Бо­лее того, признаков нетления зафиксировано не было, как из­вестно, академик Герасимов работал с костными останками, а не мироточивыми мощами.

В статье мы рассмотрим биографии нескольких святых государей по имени Иоанн и в финале сделаем выводы, кто же из них сокрыт под этим именем в святцах.

Итак, мученик Иоанн Владимир, князь Сербский (X в), именуемый в Сербии царем и великомучеником, принадлежал к благочестивому царскому роду, владевшему княжествами Захумле и Превала. Вступил в управление Сербией во второй половине Х века и правил Зетой и другими областями в Илли­рии и Далации. С детства святой Иоанн-Владимир был наде­лен духовными дарованиями: кротостью, смирением, благора­зумной молчаливостью, отличался богобоязненностью и чис­той жизнью, равнодушием к земным благам.

Унаследовав престол, он с большим усердием предался благотворительности. Горя желанием объединить всех поддан­ных в лоне святой Церкви, он разослал по своим владениям проповедников, чтобы вернуть к истинной вере богомилов и других еретиков, сеющих раздор. Он основал много монасты­рей, строил церкви и благотворительные дома.

Несмотря на желание жить в мире с соседними правите­лями, святой Владимир до конца царствования был вынужден противостоять притязаниям византийского императора Васи­лия II (958-1025) и болгарского царя Самуила (976-1014). Ког­да болгарский царь двинулся походом на его княжество, Вла­димир предпочел отступить и удалился с войском на высокую гору. Царь Самуил отправил к нему гонца с требованием сдать­ся. Благоверный князь ответил отказом, но из-за предательства одного из приближенных был схвачен и заключен в тюрьму. Там он все свое время проводил в молитве. Однажды ему явил­ся ангел и предсказал скорое освобождение, а впоследствии — мученический венец.

У царя Самуила была дочь по имени Косара. Она часто посещала тюрьмы, помогала узникам и поддерживая их. Так она познакомилась с Владимиром и полюбила его. Она проси­ла отца заступиться за князя и разрешить ей выйти за Влади­мира замуж. Самуил дал согласие, бракосочетание состоялось, а затем царь с почестями отправил пленника и его жену на ро­дину. Вернувшись в свое княжество, святой предложил супру­ге хранить девство, чтобы на земле подражать ангелам. Они вместе стали вести благочестивую жизнь.

Через некоторое время царь Самуил умер, и ему насле­довал его сын Радомир. Но вскоре он был убит двоюродным братом Иоанном Владиславом, жестоким и властолюбивым, который завладел болгарским троном и стал стремиться поко­рить княжество Владимира. Замыслив убийство, он пригласил его ко двору, а в залог доброй воли подарил через посланника золотой крест. Святой велел передать ему: «Известно, что Гос­подь наш Иисус Христос, положивший жизнь за нас, был рас­пят не на золотом, не на серебряном, а на деревянном кресте. Если вера твоя истинна, а слова искренни, пошли мне через своих священнослужителей деревянный крест, и я приду во имя нашей веры в Господа Иисуса Христа».

Вероломный царь отправил к князю двух священников и одного пустынника, и те вручили ему деревянный крест. С доб­рой верой тронулся Владимир в путь. Милостью Божией он избежал нескольких расставленных на его пути ловушек и при­был к царскому двору. Царь был потрясен, увидев живого Вла­димира. Он бросился к нему, желая убить, но не смог причи­нить вреда. Тогда Владимир сам протянул царю свой меч со словами: «Возьми и убей меня, ибо я готов к смерти подобно Авелю!» Ослепленный и обезумевший от гнева Иоанн Владис­лав схватил меч и обезглавил благоверного государя.

По преданию, святой поднял свою главу с земли, сел на коня и отправился в церковь. Прибыв туда, он сошел с коня и сказал: «В руце Твои, Господи, предаю дух мой», — и испус­тил дух, обретя немеркнущий мученический венец. Это про­изошло 22 мая 1015 года. Мученик был погребен, а его могила, над которой нередко появлялся небесный свет, стала местом исцелений молящихся.

Услышав о чудесах и исцелениях, царь-убийца разрешил супруге благоверного князя перенести его святые мощи на ро­дину, в монастырь святого Иоанна в Элбасане (нынешняя Ал­бания). Сообщается, что во время нового похода против Сер­бии (1018) Иоанн Владислав увидел перед собой воина в обли­ке Иоанна Владимира. Испуганный царь решил спастись бег­ством, но ангел пронзил его, и он упал замертво. Впоследствии святые мощи Иоанна Владимира были обретены нетленными и источали чудесное благоухание.

Святые мощи князя Иоанна Владимира около 1215 года были перенесены в город Драч, затем в монастырь святого Иоанна в Албании. В этой обители, посвященной царю-мученику, было явлено много чудес. Память святого мученика Иоан­на Владимира чтили сербы, алюанцы и греки, называя его чу­дотворцем и мироточцем⁸. Святому государю-мученику вско­ре были написаны служба и житие сначала на сербском, затем на греческом языках. Впоследствии сербский текст был утра­чен и Хилендарские монахи Лука и Парфений вновь перевели службу и житие с греческого на сербский. В 1925 году святому мученику Иоанну Владимиру был воздвигнут храм в монасты­ре во имя Святого Наума на Охридском озере. На иконах свя­той часто изображается с царской короной на голове, в правой руке он держит крест, в левой — свою голову.

Его нетленные мироточивые мощи, от которых совер­шилось множество чудес, многократно переносились, и дале­ко не все даты их перенесений известны. По данным Право­славной энциклопедии, древнейшим свидетельством церков­ного почитания Иоанна Владимира является память под 22 мая, а не 10 июня. Иными словами, Коряжемские святцы по­вествуют не о нем.

Возможно также, что в упомянутой записи говорится о другом сербском короле Иоанне (XV — начало XVI в.), мощи которого очень почитались в Сербии и были сожжены турками в XVIII веке. Итак, рассмотрим житие святого Иоанна Бранковича, последнего незалежного сербского правителя в Среме (области на северо-востоке бывшей Югославии), сына святых праведных Стефана и Ангелины, правителей сербских. Иоанн воспринял сербский престол в 1493 году после старшего брата Георгия, который оставил мир и принял иночество.

У этого государя от брака с Еленой Якшич (сестрой либо теткой Анны Глинской, матери Ивана Грозного) сыновей не было, а дочери были выданы замуж за молдавского господаря Петра Рареша, литовских князей Вишневецкого, Чарторыйского, Сангушку и Збаражского. Их потомство сохранилось в этих магнатских фамилиях.

Святой Иоанн носил титул «деспота Воеводины», кото­рый дал ему король Владислав II Венгерский. Иоанн был пос­ледним независимым сербским государем из династии Бран- ковичей, которая рассматривается сербским народом в каче­стве законных наследников благословенного рода Немановичей. Однако бедствия народа и житейские заботы не ослабили в Иоанне любви ко Христу. Преданный своему Отечеству, с горячей молитвой шел он на неверных. Он успешно бороться с Османской империей, руководил несколькими военными опе­рациями в Боснии, особенно в окрестностях Зворника. Госу­дарь планировал освободить сербов от османского владычества с помощью Венецианской республики, но этот план был оста­новлен его кончиной в 1502 году. Святой Иоанн отошел ко Господу 10 декабря (день его литургической памяти) 1502 года и провозглашен святым в 1505 году.

Нетленные его мощи, обретенные в 1505 или 1506 годах были сожжены турками в 1716 году. Сербский народ чтит свя­того как своего заступника и скорого помощника православ­ных воинов.

Итак, последнего перед османским владычества сербс­кого государя, к тому же прославившего жертвенной любо­вью и милосердием к народу, покровительством монастырям и святыням, как в Сербии, так и на Афоне, а не мучениче­ством мы не можем идентифицировать как персонажа Коря- жемских святцев.

Сторонники же святости Грозного в качестве аргумента его якобы свершившийся канонизации обычно ссылаются на наблюдения церковного историка Е.Е. Голубинского. Обычно отмечается, что Царь Иоанн помещен у Голубинского в «спи­сок усопших, на самом деле не почитаемых, но имена которых внесены в каталоги святых»⁹. Под «каталогом» Евгений Евсигнеевич имел в виду все те же «святцы Коряжемского монасты­ря», приведенную выше строчку, которую рассматривал как некий необъяснимый курьез: «под царем Иоанном, конечно, разумеется Грозный, умерший 18 марта 1584 года. Какое разу­меется обретение его тела, не знаем»¹⁰.

При этом Голубинский пишет: «Итак на вопрос: какие святые суть канонизованные или настоящие святые, ответ есть тот, что они суть все, которые признаются за святых Церковью (ибо признанный Церковью и значит — канонизованный ею), не только общие или общепразднуемые, но и местные. од­ним словом, все без изъятия святые, которым существует об­щее или местное признаваемое Церковью празднование.» Он отмечает также, что «есть люди, которые признают святыми ненастоящих святых. некоторые даже из нарочитых агиографов приравнивают этих усопших к настоящим святым или и совсем принимают за настоящих святых. Но это совершенно неосновательно и совершенно неправильно или погрешитель- но!»¹¹ Нелишне отметить, что Е.Е. Голубинский относит Гроз­ного к ненастоящим святым.

Обычно сторонники святости Грозного ссылаются на «Полный месяцеслов Восток» архиепископа Сергия (Спасско­го). Там имя царя Иоанна не встречается ни в основном тесте, ни в заметках. Есть оно в описании все тех же «Святцев Коряжемского монастыря», а также в приложении №3 к «Замет­кам»¹². Длинный список имен, среди которых значится «Иван царь» (те же святцы, «июня 10 обретение телеси»), предваря­ется следующим авторским текстом: «Они не находятся у пре­освященного Филарета Черниговского в его книге Русские свя­тые. Сведения об них сообщаются для исторических сообра­жений. Имена их внесению в месяцесловы для общего упот­ребления и календари не подлежат <.> дней празднования им не показано». Подчеркивая полноту труда преосвященного Филарета Черниговского, в котором нет тех имен, что даны в «приложении №3», архиепископ Сергий пишет: «Несомненно, что у Филарета в число святых внесены и такие святые, каким и местно не совершается празднования».

Анализируя в первом томе своего капитального научно­го труда все источники, которыми он пользовался при состав­лении «Месяцеслова», в разделе «Рукописные святцы славянс­кие» архиепископ Сергий так характеризует «Святцы Коряжемского монастыря»: «В сих святцах внесены в число святых и такие, которые не находятся ни в греческих, ни в славянских календарных памятниках. В основе их несомненно лежат дру­гие, древнейшие их святцы. Общий недостаток святцев сего рода состоит в том, что в них многие памяти искажены отчасти переписчиками святцев, отчасти и потому, что сами составите­ли пользовались искаженными славянскими источниками, так что немало стоило трудов и времени восстановлять смысл и значение многих памятей»¹³. Далее архиепископ Сергий при­водит в качестве примера несоответствий и особенностей от­рывок из данного документа, где и упоминается запись о царе Иоанне. Делается это в следующем контексте: «Они (святцы. — О.Г) имеют довольно особенностей в сравнении с календар­ными памятниками, доселе известными. (следует длинная цитата из святцев с авторским объяснением несоответствий и неточностей. — О.Г). Многие из означенных памятей неиз­вестны или в неканонизованных»¹⁴.

Отметим, что архиепископ Сергий, в отличие от Е.Е. Голубинского, не утверждает, что запись о царе Иоанне в назван­ном документе относится именно к Ивану IV.

Однако при этом владыка Сергий не приводит других лиц, которые могли быть там обозначены данными именем. Для раскрытия этой исторической загадки мы обратимся к трудам отца Георгия (Юрия Максимова), детально изучившего тему «Мученик Иоанн-Мавия — православный “халиф”»¹⁵.

Итак, по наблюдениям отца Георгия, в «Житии святого Феодора Едесского», жившего в IX веке, есть рассказ о том, как святитель обратил в христианство арабского мусульманс­кого правителя, который позднее принял мученическую кон­чину от рук бывших единоверцев. Этот правитель был прослав­лен Православной Церковью в лике святых как мученик Иоанн-Мавия (или в другой транслитерации — Моавия). Сопоставление с современными житию арабскими историчес­кими источниками проливает больше света на эту историю, которую можно признать одной из наиболее смелых миссио­нерских попыток византийцев среди арабов.

Большинство современных исследователей согласны в том, что «Житие святого Феодора Едесского» написано на гре­ческом языке в IX веке Василием Эмесским, который был пле­мянником и учеником святителя Феодора. «Житие» состав­лено на Востоке, на территории, которая была прежде визан­тийской, но ко времени написания входила в Арабский хали­фат. Греческие рукописи «Жития» восходят к началу XI века (текст, опубликованный Васильевским в 1886 г., взят из ру­кописи 1023 г.).

Большинство современных исследователей согласны с тем, что Феодор, подвизавшийся в лавре Святого Саввы, а по­зднее епископ Едесский, — историческое лицо. И ряд хроно­логических признаков в «Житии» позволяют достаточно на­дежно соотнести его жизнь с некоторыми датами и событиями IX века.

Итак, святитель Феодор, епископ Едесский, родился в сирийском городе Едессе. Вся жизнь святого угодника была ярким свидетельством великих дел Божиих, прославляющего Своих святых. В двадцать лет, лишившись родителей и раздав свое имение нищим, он отправился в Иерусалим, где в лавре Преподобного Саввы Освященного принял постриг. Через 12 лет усердного иноческого послушания и 24 лет полного затво­ра и великого воздержания Господь призвал мужественного подвижника к епископству, чтобы он светил миру.

После смерти епископа Едессы не нашлось преемника более достойного, чем Феодор, и по общему согласию Анти­охийского и Иерусалимского патриархов, а также духовенства и мирян он был избран во епископа. Нелегко было святому Феодору отказаться от своего безмолвия, но владыка покорил­ся воле Божией и вступил в управление Едесской Церковью. Это произошло во время царствования греческого императора Михаила и матери его святой благоверной Феодоры (842-855).

Во время совершения над преподобным Феодором епис­копской хиротонии произошло чудо. Народ увидел белоснеж­ного голубя, парившего под куполом храма, который затем опустился на главу поставляемого. Вступив в управление па­ствой, святитель Феодор отдал своему служению все свои ду­ховные дарования. Он был образцом для верных в слове, в жиз­ни, в любви, примером своей святой подвижнической жизни наставлял врученную ему Богом паству на путь спасения. Мно­го сил положил Феодор в борьбе с еретиками, твердой рукой ограждая Церковь от соблазнов и разномыслия. Утешением и поддержкой святителю Феодору служило духовное общение с прозорливым старцем и столпником преподобным Феодоси­ем, который подвизался недалеко от города близ монастыря святого великомученика Георгия.

С благословения старца святитель Феодор предпринял путешествие в Багдад к халифу Моавию с жалобой на неспра­ведливые притеснения православных. Придя к Моавию, святи­тель нашел его тяжело больным. Призвав в помощь Господа, святой епископ бросил в сосуд с водой немного земли от Гроба Господня и дал халифу испить, и больной исцелился. Благо­дарный Моавий, расположившись к святому, с удовольствием слушал его поучения и, наконец, решил принять святое Кре­щение с именем Иоанн.

Во время личных встреч святитель Феодор убедил пра­вителя в истинности христианской веры и после катехиза­ции крестил его с именем Иоанн в реке Тигр вместе с тремя слугами-аланами. После отъезда святителя Феодора Иоанн получил откровение о своей скорой смерти. Он попросил свя­щенников отслужить во дворце литургию, затем собрал на­род и объявил, что стал христианином, за что был растерзан толпой.

Явившись во сне одновременно святителю Феодору и столпнику Феодосию, Иоанн поведал о том, что сподобился пострадать за Христа, причислен к лику мучеников и вскоре встретится с ними в Царстве Небесном. Это было указанием угоднику Божию Феодору, что кончина его приближается. Че­рез три года, уединившись снова в лавре Святого Саввы Освя­щенного, святитель мирно отошел ко Господу. Феодор Едесский оставил христианам свои назидательные творения¹⁶. Жи­тие святителя Феодора Едесского было излюбленным чтением на Руси в XVI-XVII веков и сохранилось во многих рукопи­сях. Закономерно предположить, что житие святителя Феодо­ра и его духовного сына Иоанна-Моавия (Мавии) было извест­но и в Коряжемском монастыре на Вологодчине.

По современным научным данным, отмечает Юрий Мак­симов, «святитель Феодор был рожден приблизительно в 793 году, крестился в 795 году, начал обучение в 798 году, потерял отца в 811 году, мать — в 812 году. В 813 году он принял пост­риг в лавре святого Саввы, где подвизался до 836 года, когда его рукоположили во епископа Едессы. Поездки в Багдад и Константинополь он совершил между 850 и 856 годами, умер в 869 году»¹⁷; Максимов Ю.В. Святые Отцы об исламе. М., 2003; Максимов Ю.В. Религия Креста и религия полуме­сяца. М., 2004; Максимов Ю.В., Смоляр К.В. Православное религио­ведение: ислам, буддизм, иудаизм. М., 2005.].

В Средние века широкое распространение среди христи­ан халифата получила арабская версия «Жития святого Феодо­ра Едесского». В арабском переводе есть ряд отличий от гре­ческого текста. Кроме того, перевод содержит ряд сокращений, которые, как отметил Васильев, «отражают психологию хрис­тианского переводчика»¹⁸, например, опущение полемических пассажей, сделанное из-за того, что текст может попасть в руки арабам-мусульманам.

В начале XII века русский паломник игумен Даниил, по­сетивший монастырь Святого Саввы, видел там мощи многих святых, среди которых упоминает святителя Феодора Едесского и родственника его Михаила, и отмечает, что они «совершен­но нетленны и благоухают»¹⁹.

В написанном им «Житии» Василий Эмесский «расска­зывает о том, что святитель Феодор, отправившийся в Багдад искать помощи против едесских еретиков, встречается там с царем (βασιλεύς) по имени Мавия (Μαυίαι). Исцелив больного Мавию, святитель, к которому Мавия проникся большим рас­положением, получает его поддержку: прошение святителя о защите полностью удовлетворено. Затем во время доверитель­ного разговора заходит речь о вере, правитель знакомится с Евангелием и впоследствии тайно принимает крещение вместе с тремя близкими слугами. Через святителя Феодора Мавия вступает в переписку с византийским императором Михаилом III (842-867), от которого получает в дар святыню — частицу Креста Господня. В XI веке заметной политической фигурой и современником императора Михаила III и святителя Феодора

Едесского был эмир ал-Мувайад, сын халифа Мутаваккиля, наследник престола. По мнению многих исследователей (Ло- парев, Бонвеч, Васильев), именно он является тем лицом, о ко­тором повествует Василий Эмесский»²⁰.].

У халифа Мутаваккиля (847-861) было пять сыновей, из них два старших стали халифами: ал-Мунтасир (861-862) и ал- Мутазз (866-869), а еще трое — ал-Мутамид, ал-Мувафак и ал-Мувайад — были эмирами, т.е. правителями областей.

Об Ибрагиме ал-Мувайаде из арабских источников изве­стно, что он был эмиром Сирии, а в правление ал-Мутазза счи­тался наследником трона. Это было очень сложное для хали­фата время: под влиянием различных группировок усилившейся турецкой гвардии шла жестокая борьба за власть.

После совершенного турками убийства ал-Мутаваккиля в 861 году халифом стал его сын ал-Мунтасир, который в сле­дующем году отстранил своих братьев ал-Мутазза и ал-Мувай- ада от прав наследования, гарантированных им завещанием отца. И если ал-Мувайад покорно принял это, то ал-Мутазз не хотел подчиняться такому решению, и был арестован. Затем ал-Мувайад уговорил брата признать отстранение, чтобы спа­сти себе жизнь. Оба письменно дали присягу верности ал-Мунтасиру и получили свободу²¹.

Вскоре ал-Мунтасир умер, и к власти пришел двоюрод­ный брат ал-Мувайада и ал-Муттаза ал-Мустаин. Началась гражданская война, в которой сыновья ал-Мутаваккиля ал- Мутазз и ал-Мувафак одержали победу над ал-Мустаином. В соответствии с порядком наследования, определенным отцом, ал-Мутазз взошел на престол, после чего приказал казнить свер­женного ал-Мустаина.

Согласно завещанию отца, ал-Мувайад получал гаран­тии наследования и должен был стать преемником ал-Мутаз- за²². Но вскоре в августе 866 года новый халиф неожиданно приказал заключить в тюрьму своих родных братьев ал-Мува- фака и ал-Мувайада.

В тюрьме ал-Мувайад провел две недели и был убит: либо заморожен в ванне со льдом, либо задушен в мягких тканях, чтобы потом можно было выставить на всеобщее обозрение его тело без следов насилия, дабы убедить всех, что он умер естественной смертью, и этим предотвратить беспорядки. Вто­рой брат, ал-Мувафак, вскоре вышел на свободу.

«Относительно же описания смерти Мавии нужно учесть, что Василий Эмесский честно сообщает о том, что не был ее свидетелем, а рассказ приводит со слов некоего диакона, при­бывшего из Багдада в Едессу. Впрочем, у описания Василия и свидетельства арабских хронистов есть одна общая черта: пуб­личность, которой была обставлена смерть ал-Мувайада. Но если в первом случае говорится о том, что он был убит городс­кой толпой, то во втором случае сказано, что труп убитого ал- Мувайада был выставлен на обозрение городской толпы. Если представить, какое впечатление эта картина могла произвести на стороннего прохожего-христианина, то неудивительно, что при пересказе из уст в уста она получила такую интерпрета­цию, которую отобразил в тексте Жития епископ Василий»²³.

Религиозная мотивация в данном случае гораздо более достоверна. Во-первых, по шариату за отступничество от ис­лама и переход в другую религию полагалась смерть. «Испол­нение этой нормы в истории многократно засвидетельствова­но как христианскими, так и мусульманскими источниками. Во- вторых, если бы стало известно, что наследник престола и брат халифа стал христианином, это могло бы серьезно пошатнуть авторитет и самого халифа.

Вероятно, ал-Мутаззу донесли о том, что его брат стал христианином²⁴, при допросе ал-Мувайад признал это, после чего был арестован. В соответствии с шариатом ему дали вре­мя на размышление, а когда он отказался вернуться в ислам, то был убит»²⁵.

Ал-Мувайад мог тайно принять христианство и при этом не оставить намерения стать халифом после смерти брата. В осуществлении своего замысла он, вероятно, готов был опе­реться на Византию. «Подверженность ал-Мувайада христи­анским влияниям кажется возможной. Из-за его антагонизма брату-халифу отношения с Византией, вероятно, были жела­тельны для него»²⁶. И Василий Эмесский сообщает, что в такие отношения эмир действительно вступил, завязав переписку с императором через посредство святителя Феодора. Подлинное содержание писем неизвестно, но можно предположить, что он искал поддержки императора в случае, если станет хали­фом. Ответный дар императора — частица честного Креста Христова — показывает, что даритель желает укрепить адре­сата в принятом решении и призывает на него помощь свыше.

Гораздо более интересен эпизод, связанный с миссионер­ской деятельностью святителя Феодора Едесского. Даже после того как Моавия получает чудесное исцеление, святитель не сразу решается проповедовать. Прежде он улаживает дело, ради которого отправился из Едессы. И уже потом, видя расположе­ние правителя, святой отец, стараясь быть ненавязчивым, при­ступает к проповеди.

Однако правитель не спешит принимать новую веру. Несколько дней он изучает Евангелие, затем с помощью епис­копа знакомится с Символом веры и христианскими молитва­ми, проходит катехизацию. Наконец Моавия уверовал во Хри­ста и анафематствовал ислам, а затем тайно крестится вместе с тремя ближайшими слугами-аланами.

«Вероятно, отправной точкой их обращения стала лич­ная преданность господину. Таким образом, благодаря тайной проповеди святителя Феодора Едесского принимают крещение четыре человека. Весь эпизод отражает характерное для визан­тийцев представление о приоритетах миссии, а именно стрем­ление обращать прежде всего правителей и знать, полагая, что вслед за ними уже последуют и простые люди. Правда, и в са­мой истории, рассказанной Василием, есть некоторые детали, которые показывают, что описываемый им Мавия не был ха­лифом. Так, характерный момент: когда Мавия увидел в руках святителя Феодора Евангелие, он первым делом увел его в по­тайную комнату и только там попросил почитать эту книгу. В этом виден поступок, свойственный не правителю государства²⁷, а скорее сановнику, ежеминутно помнящему, что даже в своем дворце он не свободен от соглядатаев, которые могут, заметив что-либо компрометирующее, донести на него. Отно­сительно же описания смерти Мавии нужно учесть, что Васи­лий Эмесский честно сообщает о том, что не был ее свидете­лем, а рассказ приводит со слов некоего диакона, прибывшего из Багдада в Едессу»²⁸.

Впрочем, у описания Василия и свидетельства арабских хронистов, как отмечает Юрий Максимов, есть одна общая чер­та: публичность, которой была обставлена смерть ал-Мувайа- да. Но если в первом случае говорится о том, что он был убит городской толпой, то во втором случае сказано, что труп уби­того ал-Мувайада был выставлен на обозрение городской тол­пы. Неудивительно, что при пересказе из уст в уста эта исто­рия получила такую интерпретацию, которую отобразил в тек­сте «Жития» епископ Василий.

Вполне возможно, что «ал-Мувайад был убит из-за свое­го обращения в христианство»²⁹. Действительно, политическая интерпретация этого события вызывает вопросы. Если учесть, что ал-Мувайад спас жизнь ал-Мутаззу, отказался от права на­следования при ал-Мунтасире и не принимал участия в борьбе за трон, то его убийство выглядит странным, особенно на фоне освобождения ал-Мувафака, опытного в политике и военном деле: как раз он-то мог представлять реальную угрозу для брата-халифа.

«Религиозная мотивация в данном случае гораздо более достоверна. Во-первых, по шариату за отступничество от ис­лама в другую религию полагалась смерть. Исполнение этой нормы в истории многократно засвидетельствовано как хрис­тианскими, так и мусульманскими источниками. Во-вторых, если бы стало известно, что наследник престола и брат халифа стал христианином, это могло бы серьезно пошатнуть автори­тет и самого халифа», — пишет Ю. Иаксимов³⁰.

Вероятно, ал-Мутаззу донесли о том, что его брат стал христианином, при допросе ал-Мувайад признал это, после чего был арестован. В соответствии с шариатом ему дали вре­мя на размышление, а когда он отказался вернуться в ислам, то был убит.

Православная Церковь почитает Мавию-Иоанна и трех его слуг как святых мучеников, их память празднуется 3(18) мая и 9(22) июля. В некоторых месяцесловах встречается дата памяти 10 июля³¹.

Таким образом, рассмотрев жития и исторические обсто­ятельства святых монархов по имени Иоанн, мы приходим к выводу, что в Коряжемских святцах под 10 июля отражено имя багдадского халифа Моавия, в крещении Иоанна, тайно при­нявшего христианство и пострадавшего за Господа Иисуса Христа от рук своих верноподданных.

Мы исключаем возможность того, что под этим числом в упоминаемой богослужебной книге присутствуют имена других государей по имени Иоанн, чьи биографии мы рас­смотрели. Так как их литургическая память празднует в иные дни года. А касательно Иоанна-Моавия в пользу нашей вер­сии свидетельствуют следующие обстоятельства: во-первых, его царское достоинство (хотя он был не верховным правите­лем, а представителем мусульманской династии и наместни­ком в одной из областей халифата) и мученическая смерть. Упоминание в святцах Коряжемского монастыря о перенесе­нии нетленного тела, возможно, является либо неточностью, допущенной русскими иноками-переписчиками, либо отобра­жением сведений, касающихся калифа Моавия, но не отра­зившихся ни в византийских, ни в арабских источниках. Спе­циально отметим, что память святителя Феодора Едеского празднуется 22 июля (9 июля по старому стилю). А о перене­сении его нетленных и чудотворных мощей есть свидетель­ство игумена Даниила, которое мы выше процитировали. Вполне возможно, что в Коряжемских святцах ввиду близос­ти литургической памяти и святителя, и мученика произошла контаминация в записи, вследствие чего упоминание о нетле­нии мощей было отнесено к халифу Моавию, хотя изначаль­но относилось к Феодору Едесскому.

Во-вторых, в пользу нашей версии свидетельствует так­же и совпадение одной из дат литургической памяти мученика Моавия с датой памяти «царя Иоанна» в Коряжемских свят­цах. В-третьих, как мы отмечали выше, житие святителя Фео­дора было очень распространено на Руси и поэтому вполне могло быть известно и в далеком монастыре на Вологодчине.

Итак, сведения об упомянутых святых могли стать при­чиной того, что в богослужебной книге появилась та самая за­пись, которая при намеренной быстрой канонизации (без исто­рического анализа и привлечения значительного количества исторических и агиологических материалов) привела в соблазн наших современников и стала как бы источниковедческим обо­снованием для двух мифов: 1) о якобы состоявшейся канони­зации Ивана Грозного в конце XIV столетии, в период после великой смуты; 2) о «святости» и культе (хотя бы локальном) московского кровавого тирана.

Второе обстоятельства наиболее печально, ибо оно, во- первых, порождает как в России, так и за ее переделами серии русофобских мифов, а во-вторых, препятствует адекватному восприятию российской истории и постижению ее уроков, что актуально не только в год царских юбилеев.

Одним из важных уроков истории является установле­ние мирных и добрососедских отношений между народами, населяющими наш субконтинент. Поэтому мысленным взором перенесемся из старинной обители на Вологодчине в Казанс­кие пределы.

Второго октября 1552 года произошло событие, кото­рое надолго определило судьбу евразийских пространств, простирающихся от Волги до Тихого океана. В этот день войска Ивана Грозного, осаждавшие Казань, взяли город штурмом. Прошло уже 460 лет, однако споры вокруг исто­рических оценок взятия Казани не утихают. Финальный эпи­зод в драматическом противостоянии Московского царства и Казанского ханства, разыгрывавшийся в средневековье, с недавних пор стал поводом для далеко идущих политичес­ких выводов, имеющих прямое отношение к реалиям сегод­няшнего дня.

В октябре 1992 года многие думали, что скорый распад российского федеративного государства неминуем. «Парад суверенитетов», начавшийся годом ранее, грозил окончатель­но взорвать Россию изнутри, превратив страну в мозаичный конгломерат «удельных княжеств», образованных по нацио­нальному и территориальному признаку. На этот момент и пришлась 440-я годовщина взятия Казани, что оказалось очень кстати для тех, кто готовил «чеченский сценарий» для Рес­публики Татарстан, только что провозгласившей свою само­стоятельность.

Казалось бы, и дата была не круглой, и времени с тех пор прошло довольно много. Однако силы, которые во что бы то ни стало хотели превратить Казань во второй Грозный, устро­или по случаю 440-летия штурма Казани грандиозное полити­ческое шоу. Всю осень 1992 года Татарстан сотрясали демон­страции и митинги, участники которых сжигали чучела Ивана Грозного, проклинали «российских колонизаторов», требова­ли независимости и немедленного выхода из состава России. Человеку, не знавшему подробностей нашей истории, могло бы показаться, что войска Ивана Грозного вошли в Казань чуть ли не вчера, а участники захлестнувших Татарстан демонстра­ций и маршей — прямые жертвы этого военного похода.

С тех пор минуло уже двадцать лет, но идеологические мифы, порожденные событиями того времени, продолжают жить своей жизнью. В книгах и брошюрах националистически настроенных авторов, в учебниках по истории татарского на­рода постоянно проводится мысль о том, что Казанское хан­ство «пало жертвой агрессивной политики московских царей», которые «жестоко преследовали мусульман» и «отличались религиозным фанатизмом». К слову, подобные теории служат неплохим фоном для многолетнего торга по вопросам распре­деления полномочий между федеральным центром и Респуб­ликой Татарстан. В тех случаях, когда переговоры подходят к кульминационной точке, в Казани в очередной раз вспомина­ют о событиях 460-летней давности.

Помимо влияния на текущую политику такая пропаган­да тяжело сказывается на национальном мироощущении татар­ского народа, создавая предпосылки для будущих межнацио­нальных конфликтов. Более двадцати лет существует обычай сожжения чучела Ивана Грозного у стен Казанского Кремля. Причем в этой церемонии принимают участие не только тата­ры, но и русские, которые придерживаются либеральных (гу­манистических) воззрений.

Нынче тема утраченной татарской государственности получила особую остроту. Многие татарстанцы из Казани, На­бережных Челнов и Елабуги (иногородних организованно при­возят на это мероприятие автобусами) участвуют в митинге на площади Свободы («Ирек Майданы») в Казани, где в заключе­ние сожигается изображение (или чучело) Ивана Грозного. После этого манифестанты шумно проходятся по улицам го­рода³², в том числе и по центральной улице Баумана, которая прежде именовалась Проломной (так ее назвали из-за пролома в стене кремля, сделанного воинами Грозного во время штур­ма Казани).

В последние годы выступления такого рода пошли на убыль, но важно отметить, что подспудно сепаратистские тен­денции все равно сохраняются. В таком контексте сама мысль о канонизации Грозного может стать поводом для раздувания межнациональной розни. А использование для обоснования «святости» этого монарха «Коряжемских святцев», где речь идет о мусульманине, принявшем православие, — более чем досадной ошибкой интерпретаторов.

Как отмечают авторы работы «Был ли Царь Иван Гроз­ный месточтимым святым?», (свящ. Михаил Немнонов и Сер­гей Марнов) «незадолго до революции 1917 года якобы шла подготовка и к общецерковному прославлению Ивана Василь­евича. Будто бы в отделе рукописей ГБЛ среди документов фондов Святейшего Синода начала XX века хранится список подвижников благочестия, к канонизации которых готовился Синод. Там, наряду с именами блаженной Ксении Петербургс­кой и святого праведного Иоанна Кронштадтского, святителей Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника и Филарета Мос­ковского, писателем А. Стрижевым было обнаружено и имя царя Иоанна Васильевича Грозного»³³].

Мы сожалеем о том, что этот документ так и не был опуб­ликован почитателями царя Иоанна. Однако не следует путать рассмотрение возможности канонизации с самой канониза­цией. Особенно с учетом того, что праведность жизни и широ­кое почитание Ивана IV церковным народом, мягко говоря, вызывают сомнения.

В конце концов, каждый из нас имеет право на свое от­ношение к личности Ивана Грозного. Каждый из нас может относиться к нему с симпатией или антипатией, сочувственно или критически. Однако вопрос о том, был ли Иван IV причис­лен к лику святых, относится к области не личного отношения, а точного знания и церковного вероучительства. Итак, наш анализ показывает, что царь Иван Грозный никогда не был ме­стночтимым святым. А его канонизация согласно решениям священноначалия Русской Православной Церкви признана не­возможной ³⁴.

Очевидно, что современный культ Ивана Грозного не имеет никакого отношения к Московской Руси, зато представ­ляет собой явление, принципиально родственное «православ­ному» сталинизму. Недаром один из современных поклонни­ков Ивана IV петербургский историк И.Я. Фроянов заявляет: «Иван Грозный — это национально ориентированный госу­дарь. Иван Грозный напоминает Сталина, деятеля, отвергаю­щего Запад». И тот факт, что Сталин считал веру в Бога поме­хой для Грозного, не препятствует апологетам опричнины по­читать и того и другого.

Примечания