А. И. Мраморнов

К вопросу о научно-богословской аттестации

Сухова Н. Ю. Система научно-богословской аттес­тации в России в XIX — начале XX века. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009. — 676 с.

Книга о системе научно-богословской аттестации доре­волюционной России по целому ряду причин достойна того, чтобы говорить — и не раз — и о ней, и о поднимаемых в ней вопросах.

Следует, во-первых, отметить высокую степень актуаль­ности темы. Именно сейчас в Русской Церкви заново выстраи­вается система научно-богословской аттестации, разрушенная после 1918 года. Налицо различные пути, различные модели ее созидания: либо через признание государством богословских степеней, либо через включение «теологии»¹ в государствен­ную номенклатуру научных специальностей. Но какая бы мо­дель ни стала в конечном итоге основной, опыт дореволюци­онной богословской науки следует изучать и учитывать в лю­бом случае.

Во-вторых, имя автора книги — Натальи Юрьевны Су­ховой, женщины-историка, женщины-богослова—уже вписа­но крупными буквами в летопись русской церковно-истори-ческой науки. Несколько лет назад она стала первой (и, види­мо, последней) в истории Русской Церкви женщиной — маги­стром богословия («старым» магистром²), претендуя тогда лишь на кандидатское достоинство и получив более высокое, магис­терское, по предложению одного из оппонентов, поддержан­ному советом.

В текущем 2010 году Н. Ю. Сухова в диссертационном совете родного для нее Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета защитила работу на соискание ученой степени доктора церковной истории³. И вновь можно сказать: ни одна женщина не была прежде обладательницей высшей богословской степени Русской Церкви. Все это уже свидетельствует об уникальности ее трудов.

В качестве докторской работы как раз и был представлен текст рецензируемой монографии, дополненный еще одной, четвертой главой «с анализом статистических результатов на­учно-богословской аттестации, выделением приоритетных на­правлений диссертационных исследований и их тематики, оп­ределением состава докторов и магистров богословских наук (архиереи, ученое монашество, белое духовенство, миряне)»⁴.

Обратимся, однако, именно к тексту книги, а не диссер­тации, т.к. публикация (пусть и традиционно для современ­ной гуманитарной науки малым тиражом в 500 экземпляров) имеет большое значение для бытования и использования ре­зультатов исследования. В связи с диссертационным текстом хочется лишь высказать одно критическое замечание, касаю­щееся монографии Н. Ю. Суховой. Речь идет о ее названии («Система… аттестации»), которое плохо сочетается с содер­жанием обширной второй главы («подготовка… кадров»).

Конечно, система подготовки кадров включает в себя и сис­тему аттестации, но не наоборот. Поэтому позволим себе выс­казать мнение, что название докторской диссертации Ната­льи Юрьевны⁵ значительно точнее, и именно его нужно было использовать в книге⁶.

Впрочем, несколько слов о структуре и содержании мо­нографии Н. Ю. Суховой. Введение традиционно погружает читателя в проблематику исследования, рассказывает об источ­никах и историографии.

Трудно сказать, какие источники прошли мимо внима­ния Н. Ю. Суховой. Полнота подбора источниковой базы сви­детельствует о фундаментальности книги. Автор использует законодательные памятники Российской империи, регулиро­вавшие деятельность духовных академий; документы, связан­ные со становлением и реформированием системы научно-бо­гословской аттестации, включая многочисленные проекты тех или иных преобразований; журналы советов академий. Перио­дика и источники личного происхождения также активно при­влекаются в книге. В общей сложности Н. Ю. Суховой исполь­зованы материалы девяти архивохранилищ России и Украины, в том числе фонды всех четырех дореволюционных духовных академий.

Целый ряд современных исследований по истории ду­ховных академий в библиографическом списке книги упоми­наются, но почему-то в историографическом введении не по­казывается, имеют ли эти работы какую-либо ценность для темы книги⁷. Впрочем, возможно, молчание о них в обзоре литера­туры как раз и свидетельствует о том, что непосредственно для раскрытия темы истории научно-богословской аттестации в этих исследованиях ничего не сделано. При всем прочем в пол­ноте изучения имеющейся литературы по истории высшего духовного образования и научной аттестации (в том числе по светским специальностям) автору книги отказать невозможно.

Специальный раздел Введения посвящен методологичес­кой основе исследования, выбор которой, по признанию авто­ра, «был связан с немалыми сложностями» (с. 24). Особый ин­терес представляют специальные методы, которые использует Η. Ю. Сухова. Автор делит их на две группы: научно-аттеста­ционную и богословскую. В первую включена методика, раз­работанная А. Е. Ивановым⁸ в его трудах по истории научной аттестации в российских университетах и определяющая сис­тему аттестации как институт со своим набором непременных атрибутов. Вторая методика первой группы используется для изучения аттестации как процесса и потому задает обязатель­ные этапы рассмотрения (см. список на с. 26).

Специфичные богословские методы исследования исто­рии аттестации сформулированы самой Н. Ю. Суховой и вклю­чают, среди прочего, метод, условно названный церковно-иерархическим. Как пишет автор, «он состоит в перенесении всех действий Святейшего Синода как высшей аттестацион­ной комиссии в научно-богословской области на его значение как высшей церковной власти» (с. 27). К сожалению, автор ничего не говорит о сфере и порядке применения данного ме­тода. После 1869 года на первое место в присуждении степе­ней выходят научные достижения соискателя, а не его претен­зия на право церковного учительства. О том, должна ли выс­шая церковная власть утверждать богословские степени и, тем самым, освящать авторитетом Церкви содержание проведен­ных исследований, дискутировали в течение почти всего поре­форменного периода, как, впрочем, и в начале XX века, о чем Н. Ю. Сухова несколько раз пишет в своей книге, делая выво­ды по данному вопросу и в Заключении (с. 550-551). В этом контексте остается невыясненным вопрос о том, когда все-таки справедливо применять «церковно-иерархический» метод, а когда он никак не сможет помочь исследователю. Например, в 1906—1909и 1917—1918 годах не требовалось утверждения даже старших богословских степеней Святейшим Синодом. Приме­ним ли для этих кратких периодов сформулированный авто­ром метод?

Следует сказать также о втором методе «богословской» группы, который по словам автора, «был необходим для пол­ноценного учета контекста научно-богословской аттестации, то есть феномена духовной школы и его специфики» (с. 27). Речь идет о том, что аттестацию нельзя рассматривать в отрыве от истории духовных академий, составляющей которой она и является. Однако есть некоторые сомнения в том, представ­ляет ли собой этот оправданный в любом историческом иссле­довании (тем более при изучении некоего феномена или систе­мы) принцип самостоятельным методом.

Но свои подходы к обобщению изученных фактов, к вы­делению ключевых смыслов, в которых эти факты следует рас­сматривать, автор монографии, бесспорно, нашла. Так, на ос­новании изучения огромного количества отзывов на магистер­ские и докторские диссертации она сформулировала те требо­вания, которые de facto (а не de iure) предъявлялись к научно-квалификационным работам (см. с. 431-432).

Перейдем к основному содержанию книги. Первая глава («Предпосылки и нормативно-правовое регулирование систе­мы научно-богословской аттестации в России в XIX — начале XX века») посвящена преимущественно анализу законодатель­ной базы, на которой основывалось любое присуждение бого­словской ученой степени в России на протяжении изучаемых в книге 104 лет.

До реформ начала XIX века институализированной бо­гословской науки в России не было. Единственный случай при­суждения ученой богословской степени — Киевским собором 1640 года архимандриту Исайе (Козловскому) — можно счи­тать скорее любопытной случайностью, чем подлинным нача­лом становления аттестационной системы. По справедливому наблюдению автора (с. 42) не было никаких предпосылок для развития науки (следовательно, и для зарождения научно-ат­тестационной системы) в епархиальных духовных школах — семинариях, создававшихся архиереями на протяжении всего XVIII века.

И вот к 1814 году создается первое правовое поле для полноценного функционирования высшей духовной школы, а значит — и для появления в Русской Церкви первых докто­ров, магистров, кандидатов богословия. Раздел 1.2 первой главы полностью посвящен разбору норм, которыми регули­ровалась система научно-богословской аттестации с 1814 по 1918 год.

В разделе 1.3 («Иерархия и специализация ученых бо­гословских степеней») рассказывается о том, что собственно понимало действующее законодательство под той или иной степенью, а в следующем разделе («Должностной и табель-но-правовой статус… степеней») — о том, какие преимуще­ства, права и должностной оклад получали обладатели уче­ных степеней.

Следует сказать, что практически в каждом разделе кни­ги (внутри глав) присутствует деление изложения на два этапа: 1814-1869 и 1869-1918 годы. Это совершенно справедливое деление напоминает читателю об исключительном значении эпохи Великих реформ царя-освободителя Александра II — времени созидания, огромных надежд и возможностей. Изме­нилась в 1860-е годы и система научно-богословской аттеста­ции. Возможность присуждения докторской степени переста­ла связываться с обязательным наличием у соискателя священ­ного сана.

Вторая глава называется «Подготовка научно-педагоги­ческих кадров в духовных академиях» и, как уже отмечалось, хотя и связана теснейшим образом с заявленной на обложке и титульном листе книги темой, но выходит за ее рамки.

В первом разделе этой главы («Научная составляющая в образовании студентов духовных академий») рассматривается структура академического образования с точки зрения места в нем науки. Как подлинно научная составляющая соотносилась с педагогической, с воспитательной, со схоластикой и зубреж­кой — как раз эти вопросы на конкретно-историческом мате­риале и разбирает здесь с характерной для нее глубиной и ос­новательностью исследовательница.

Ключевой в главе раздел — 2.2. Здесь Н. Ю. Сухова по­казала, как институт бакалавров — младшего преподавательс­кого корпуса — сменился институтом приват-доцентов, а пос­ледний — профессорскими стипендиатами. Все три формы подготовки научно-педагогических богословских кадров не были органически связаны друг с другом, и каждая из них ста­новилась более удачной, чем предыдущая, оставаясь, однако, чем-то опытным и как будто временным. Как отметила исследовательница в выводах, учреждение профессорского стипендиатства оказалось наиболее удачным и плодотворным. Но у каждой из форм были свои недостатки, как, впрочем, и пре­имущества, которые могут быть изучены и воплощены в но­вых формах в церковных аспирантурах XXI века.

Третий раздел второй главы посвящен тем возможнос­тям, которые существовали в академиях для повышения на­учного уровня. Значительный объем раздела посвящен науч­ным командировкам действующих и будущих сотрудников академий.

Третья глава книги («Практическая деятельность системы научно-богословской аттестации в XIX — начале XX века») — самая объемная. Поочередно рассмотрены те экзаменационные испытания, которые предшествовали в духовных академиях получению ученых степеней, процесс подготовки диссертации, присуждения и утверждения в степени, а также особые случаи возведения в степень (включая honoris causa). Эта часть книги насыщена фактическим материалом и по-настоящему погру­жает читателя в мир дореволюционной богословской науки — науки как общественно значимого института и формы взаимо­действия (высокоинтеллектуального!) людей.

Интересно, что в дореволюционной академии «одной из специфических черт системы научно-богословской аттестации было отсутствие специальных кандидатских и магистерских экзаменов почти на всем периоде их деятельности» (с. 337). Эта черта характерна и для ныне существующих академий Рус­ской Православной Церкви, но, очевидно, что система духов­ного образования подошла уже к тому, что для получения лю­бой ученой степени сдача специального экзамена будет обяза­тельной.

В дореформенных (до 1869 г.) духовных академиях име­лись и некоторые другие недостатки, которые могут ныне по­казаться совершенно странными. Например, лучших студен­тов лишали права выбора научного руководителя, которым обладали все остальные (с. 342)! Был и такой подход, при ко­тором руководство академии считало, что ее выпускники дол­жны «знать все, писать обо всем, быть способными к преподаванию всякой науки» (преосвященный Иоанн Соколов, ректор СПбДА,см.:с. 343).

Кроме фундаментальности, глубины, широты источни-ковой и историографической базы, в качестве существенного преимущества нужно отметить совсем небольшое количество опечаток в книге, что является совместной заслугой автора и издательства, а также, что еще важнее, безупречность научно­го стиля Н. Ю. Суховой.

В монографии, созданной в научно-исследовательском жанре, присутствует также сильный справочно-библиографи-ческий элемент — и это еще одно ее несомненное достоин­ство. Кстати, в докторской работе Н. Ю. Суховой крайне по­лезных приложений, отражающих всю статистику по защищав­шимся в духовных академиях работам, стало уже не 4, как в рецензируемой книге, а 17.

В то же время по некоторым аспектам исследования мож­но было бы выбрать иные решения и подходы. Говоря об этом, автор этих строк не хочет как-то «авторитетно» критиковать автора, не имея в своем научном багаже столь же фундамен­тальной работы. И все же нужно сформулировать некоторые наблюдения. В книге мало исторического контекста, выводя­щего читателя за рамки темы, но дающего лучше почувство­вать смысл тех или иных описываемых явлений. Так, еще пред­стоит ответить на вопрос: чем доктора, магистры, кандидаты были для других слоев русского образованного общества? Чем они были для тех представителей духовенства или тружеников духовно-учебной нивы, которые не имели академического об­разования или после окончания духовной школы прекращали свою научную работу? О том, что они имели равные со светс­кими магистрами и докторами служебные и гражданские пра­ва, Н. Ю. Сухова пишет, но более важно установить: не сомне­вались ли, например, ученые других специальностей в полноп­равности научного статуса богословов, а если сомневались, то на каких основаниях и с какой аргументацией?

Возникает также потребность сравнить систему научно-богословской аттестации, существовавшую в Русской Церкви, с аналогичными системами того же время, существовавшими или только зарождавшимися в других Поместных Церквях, а также в западных университетах. Но, видимо, эта тема станет предметом новых трудов Н. Ю. Суховой и ее коллег. Отдель­ного рассмотрения потребует система научно-богословской аттестации в послевоенных духовных академиях Русской Пра­вославной Церкви.

В качестве ощутимого недостатка рецензируемой моно­графии нужно сказать о том, что автор во многих случаях слиш­ком увлекается повествовательностью в ущерб аналитичности изложения. Количество приводимых примеров могло бы быть меньшим. Читателя удивляют и становящиеся назойливыми повторы некоторых фактов, пусть даже ярких и важных для темы, например, о присуждении трех первых степеней докто­ра богословия в 1814 году⁹.

В некоторых разделах выводы смотрятся оторванными от основного изложения. В качестве примера можно привести вывод раздела 2.1, который, кроме всего прочего, удивляет и своей банальностью: «Научная составляющая образования сту­дентов духовных академий имела непосредственное отноше­ние к процессу научной аттестации» (с. 203-204).

На стр. 456-460 читатель найдет не вполне доработан­ный текст с навязчивым дублированием одной и той же ин­формации. Работа по некоторому сокращению изложения в ходе более тщательного научного редактирования книги позволила бы читателю гораздо четче усвоить те важные выводы и на­блюдения, которые делает в своей монографии Н. Ю. Сухова. Впрочем, все высказанные замечания ничуть не умаляют ог­ромного значения рецензируемой монографии для нашей цер-ковно-исторической науки и для духовно-учебной современ­ности.

Подведем некоторые итоги. Практика научно-богослов­ской аттестации дореволюционной России включает множество проблем, которые предстоит решать и сегодня в Русской Церк­ви, но уже в новых условиях. Например: какова роль небогос-ловских дисциплин в системе богословских наук, где граница между ними? Может ли в рамках богословских наук вводиться номенклатура, которая будет четко делить богословие на разделы? Все ли, получившие ученую степень в духовной школе, должны становиться кандидатами или докторами именно бо­гословия или могут быть кандидаты (доктора) церковной ис­тории, канонического права (какие были в дореволюционной России) или, например, церковных искусств? Вопрос пока еще остается открытым. В 1880-е годы его решили в пользу разде­ления на отрасли, хотя, например, профессор Киевской духов­ной академии В. Ф. Певницкий высказывался вполне справед­ливо, считая что «богословие едино, дробить его не следует даже на научном уровне» (с. 104).

Другой вопрос: как сделать так, чтобы сама система на­учной аттестации «стимулировала процесс представления кон­кретных научных достижений в виде диссертаций на ученые степени» (с. 272-273)? Как сделать науку более плодотворной и можно ли, желая этой плодотворности, идти по пути сокра­щения числа институализированных этапов научного роста? Деятели дореволюционной духовной школы хорошо понима­ли важность многоступенчатости системы научной аттестации. Можем ли мы ныне идти по пути сокращения количества уче­ных степеней до одной — докторской степени, когда и без того лишь недавно системой научно-богословской аттестации была потеряна магистерская степень?! Вопрос требует серьезных размышлений. Прежде чем отрезать, нужно семь раз отмерить.

Начиная ныне в Русской Церкви полноценную подготов­ку докторов богословия (в связи с созданием Общецерковной аспирантуры и докторантуры), также следует обратиться к опы­ту прошлого и, возможно, принять иные, чем прежде, реше­ния. Например, до пореформенного периода достаточного ко­личества докторов богословия не было ни в одной академии, кроме столичной — Санкт-Петербургской. И тогда, когда док­тора понадобились для проведения публичных докторских за­щит по богословию (как нужны они и сегодня, когда полно­ценных докторов именно богословия у нас — единицы), «из двух вариантов — привлечь к возведению в высшую богослов­скую.. . степень докторов «смежных» гуманитарных наук или положить самостоятельное начало — был выбран второй» (с. 409). Находясь в схожей ситуации и сегодня, церковная наука уже фактически начала двигаться по первому, более реалис­тичному пути — привлечения в состав диссертационных сове­тов «смежных» гуманитариев со светской докторской степе­нью.

В связи с этим интересен и другой выбор эпохи Великих реформ. Тогда академии встали перед вопросом: «Не следует ли, принимая в расчет многолетнюю самоотверженную работу на ниве высшего духовного образования, пойти на некоторое снижение требований по отношению к научным работам зас­луженных профессоров?» (с. 419) Ответ на этот вопрос был дан вполне однозначный. Как отмечает Н. Ю. Сухова, «несмот­ря на желание поддержать коллег и учесть все их заслуги на благо духовного просвещения, на компромисс ни отделения, ни советы духовных академий не шли; богословская наука тре­бовала большего, и новую эпоху определяла так дорого доста­ющаяся академиям научная объективность» (с. 420). Такой выбор (заметим: совсем непростой) следует и ныне сделать Русской Церкви в научно-образовательной сфере. И там же, в дореволюционных академиях, находим другие примеры ака­демической принципиальности — случаев, когда истина и со­ответствие высоким запросам стояли у членов академических корпораций на первом месте (см. с. 434, 488 и др.).

Сегодняшние процессы взаимодействия с отечественной и зарубежной светской научно-образовательной системой, а также тенденции унификации, характерные для нашего време­ни, ставят проблемы, схожие с теми, которые уже вставали в дореволюционных академиях. Одна из них связана с тем, дол­жны ли научно-богословские работы проходить обязательную экспертизу на строгое соответствие учению Православной Цер­кви, как того требовали «Правила для рассмотрения сочине­ний, представляемых на соискание богословских степеней» 1889 г. (с. 484)? Могут ли быть разногласия с догматическими установлениями, хотя бы и в частных аспектах, «может ли пра­вославная духовная академия присудить ученую богословскую степень за исследование, в котором есть противоречия право­славному учению» (с. 497)? В условиях государственного при­знания ученых степеней, а тем более — вероятного создания в духовных школах аккредитованных государством диссертаци­онных советов, вообще не ясно, как отвечать на этот вопрос, как проводить такую экспертизу… И в целом: если данные, добытые чисто научными методами, противоречат церковно­му Преданию, как следует поступать?

Период расцвета духовно-академической науки, совпада­ющий с временем действия Уставов 1869 и 1884 годов, содер­жит хорошие примеры для подражания, показывая, например, важность академических заграничных командировок молодых и подающих надежды кадров. Так, профессорские стипендиаты духовных академий отправлялись в Русский археологический институт в Константинополе (с. 241-245) с большой пользой для становления тех или иных областей научно-богословского зна­ния. И это при том, что такой великий церковный авторитет XIX в., как святитель Филарет Московский, высказывал сомнения в полезности таких командировок. Он считал их необходимыми только для тех, кто «основательным и твердым знанием воору­жен против лжеучений и сможет свое отечественное образова­ние усилить «чрез соприкосновение с сферами иностранной уче­ности»». Командированный должен ясно осознавать необходи­мость поездки и точно знать, чем будет заниматься за границей (с. 208). В деятельности наших современных духовных школ при отправке учащихся и сотрудников в зарубежные командировки нужно учитывать не только благие плоды, которые эти поездки приносили до революции и начали приносить сейчас, но и авто­ритетное мнение святителя Филарета.

Еще один важный пример касается пользы организации музеев при высших духовных учебных заведениях. Академи­ческий музей — важный фактор научного роста студентов. Эталонным до революции являлся музей Санкт-Петербургской духовной академии, где Н. В. Покровским была разработана даже собственная концепция подобных музеев (см. с. 287). Ныне в Московской духовной академии существует знаменитый Цер-ковно-археологический кабинет. И совершенно ясно, что дан­ный опыт может быть с успехом для развития богословской науки распространен на все духовные школы Русской Право­славной Церкви.

Некоторые идеи по подготовке кадров, сформулиро­ванные дореволюционной высшей духовной школой, кото­рые Н. Ю. Сухова перечисляет на стр. 307, могут быть почти без изменений перенесены в сегодняшний день¹⁰! Это и будет живое использование того Предания, которая Русская Церковь сохранила от XIX и начала XX столетия.

В решении перечисленных и многих других проблем ста­новления научно-богословской аттестации и вообще развито­го духовного образования и науки на современном этапе, схо­жих с аналогичными проблемами вековой, полутора- и двух­вековой давности, должны помогать результаты исследования Н. Ю. Суховой. Сама же автор, нужно верить, уже достигнув больших высот в науке, не остановится на этом и продолжит свои церковно-исторические штудии.

Примечания

1 Термин «теология» чужд традициям Русской Церкви. Его употребление для церковной науки нужно признать временным и вынужденным. Но в тех случаях, когда необходимо перейти на язык секулярный и бюрократический, употребление этого термина представляется вполне оправданным.

2 Новая квалификационная степень магистра венчает высшее образование, в соответствии с требованиями Болонского процесса. «Старая» степень магистра бьша полноценной ученой степенью и следовала за степенью кандидата, предшествуя докторскому достоинству. В советской (с 1934 г.) и наследовавшей ей российской светской образовательной системе степень магистра бьша утрачена, а вот в послевоенной духовной школе она бьша восстановлена и существовала до середины 2000-х гг., когда была присуждена в последний раз. Не сколько десятков ныне живущих

3 Автору присуждена церковная ученая степень, которая пока не признается российским государством. Стоит, однако, сказать, что работа ничуть не уступает докторским работам, защищаемым в светских диссертационных советах, полностью соответствует требованиям Высшей аттестационной комиссии Российской Федерации, а по некоторым показателям и превосходит их.

4 Из письма Н. Ю. Суховой автору рецензии от 20.05.2010.

5 Сухова И. Ю. Система подготовки и аттестации научно-педагогических кадров в православных духовных академиях России (XIX —начало XX в.). Автореф. дис. … доктора церковной истории. М., 2009.

6 Которая, впрочем, вышла раньше, что отчасти извиняет описанное несоответствие.

7 Например, работы: Петр (Еремеев), иером. Проблемы реформирования высшей духовной школы в России в начале XX в. Дис. …канд. богословия. Сергиев Посад, 1999; Воробьев И. В. Реформы духовных академий 1905-1911 гг. Дис. … канд. ист. наук. Ярославль, 2004; Тарасова В. А. Высшая духовная школа России в конце XIX —начале XX века. М, 2005.

8 Своим исследованием П. Ю. Сухова проделала ту же грандиозную работу, которую ранее осуществил, только для гражданской (а именно — для университетской как ее составляющей) истории, А. Е. Иванов (см. Иванов А. Е. Ученые степени в Российской империи XVIII в. — 1917 г. М., 1994). Нужно отметить и тот факт, что профессор Иванов выступил в качестве научного консультанта диссертации и научного редактора монографии П. Ю. Суховой.

9 Еще один из многих повторов читатель найдет, если сравнит данные о заграничной командировке А. П. Рождественского на стр. 291 и 303.

10 Процитируем лишь один вывод: «Специальная подготовка научно-педагогических кадров должна продолжаться не менее двух-трех лет, проводиться под постоянным научным руководством со стороны ученого-специалиста и кураторством самой высшей богословс­кой школы, обеспечиваться стипендиями» (с. 307). Перед нами —программа современной богословской аспирантуры.