С.Л. Фирсов

«Злой гений» гения

Рецензия на книгу: Ореханое Георгий, священник. Жестокий суд России: В. Г. Чертков в жизни Л. Н. Толстого. М: Издательство ПСТГУ, 2009. — 192 с.

Новая работа кандидата богословия и кандидата исторических наук священника Георгия Ореханова посвящена изучению роли В. Г. Черткова в жизни Л. Н. Толстого. Взаимоотношения людей все гда исследовать непросто, тем более, если речь идет о выдающихся личностях, чьи контакты выходят за пределы «обычного» (бытового) общения. В данном случае, исследуемом о. Георгием, проблема еще более обостряется необходимостью преодоления сложившихся стереотипов: с одной стороны, В. Г. Чертков давно воспринимается как самый последовательный ученик яснополянского графа, его верный, более того, — идейный соратник, посвятивший жизнь популяризации толстовского учения. С другой стороны, В. Г. Черткова воспринимают как «злого гения» гения, виновного в том, что Л. Н. Толстой на закате лет оказался заложником собственных представлений и философских концепций, окончательно догматизированных и сакрализованных его самым преданным почитателем.

Чтобы во всем этом разобраться и ответить на вопрос о роли В. Г.Черткова в трагедии последних дней великого писателя, оказавшегося в «круге отчуждения», автор последовательно разбирает три взаимосвязанных вопроса. Первый касается значения В. Г. Черткова в жизни Л. Н. Толстого и распространении его религиозно-философских взглядов, второй — деятельности В. Г. Черткова в последние годы земного бытия писателя, и наконец, третий — о восприятии личности и деятельности В. Г. Черткова его современниками.

Приступая к работе, отец Георгий использует широкий круг источников, в первую очередь личного происхождения. Многие источники ранее не публиковались и вводятся в научный оборот впервые. Среди них: материалы, хранящиеся в Отделе рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого в Москве, в Российском государственном архиве литературы и искусства, Научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки и Отделе рукописей Российской национальной библиотеки. Автор показывает профессиональное умение работать с источниками, не подбирая нужные ему документы с целью решить поставленные вопросы «во что бы то ни стало», а стремясь показать возможно более широкий спектр представлений и суждений по затрагиваемым им темам, двигаясь от источника к заключению, а не наоборот.

Нельзя сказать, что исследователи не обращали внимания на историю взаимоотношений Л. Н. Толстого и В. Г. Черткова, и это заставляет о. Георгия, блестяще знающего историографическую традицию, учитывать все pro et contra, не стремясь, повторюсь, изначально подбирать необходимые для его концепции факты с целью подтвердить сформулированные в заключении выводы. Историческая объективность — понятие, как это ни парадоксально звучит, достаточно субъективное; часто историки прикрываются им лишь для того, чтобы успокоить придирчивого к словам критика и любыми способами «легализовать» в научном социуме давно воспринимаемые ими как безусловно правильные, схематизированные выводы. Особенно распространено подобное было в советское время, когда пресловутая марксистско-ленинская методология предопределяла изначально концептуальность исторического исследования и оправдывала (или, наоборот, отвергала) заключения, к которым приводил читателя автор.

Отец Георгий, понимая все это, не спешит делать резюме, вме сте с читателем разбираясь в хитросплетениях темы.

Прежде всего, он внимательно рассматривает основные вехи биографии В. Г. Черткова, разумеется, обращая внимание на социально-психологические и религиозно-нравственные ее аспекты. Он ясно показывает, что еще до знакомства с Л. Н. Толстым Чертков пришел к пониманию бессмысленности своей жизни, искал из нее выхода, не соглашаясь на предложенный ему «богоискательствовавшей» матерью путь.

Иначе говоря, В. Г. Чертков, выросший в знатной и богатой семье, вхожий в аристократические салоны Петербурга и приближенный ко Двору, был томим «религиозной жаждой», не находя удовлетворения в учении той Церкви, к которой принадлежал по рождению. На этом фоне о. Георгий показывает, как (после знакомства) произошло сближение В. Г. Черткова со Л. Н. Толстым, что в личности В. Г. Черткова импонировало писателю, почему он стал близок ему. И Л. Н. Толстой, и В. Г. Чертков были едины в представлении о необходимости развивать издательскую деятельность для народа; кроме того, В. Г. Чертков считал необходимым распространение произведений Л. Н. Толстого в Европе и сохранение наследия писателя для будущих поколений. Собственно, всем этим В. Г. Чертков и занимался в дальнейшем (с 1884 года и до смерти), чем дальше, тем больше демонстрируя свою непримиримость к официальной церковности.

Автор не забывает отметить принципиальный факт участия В. Г. Черткова в деле защиты духоборов, приведшей его к высылке из России. Данное обстоятельство отец Георгий рассматривает на фоне дальнейшей эскалации антигосударственной и антицерковной агрессии В. Г. Черткова (с. 45), без чего, очевидно, трудно понять его действия, направленные на формирование в Европе (как и в России) образа непримиримого с русской имперской властью Льва Толстого. Получив право публиковать даже вьщержки из дневников и писем графа, В. Г. Чертков развивает в Англии (где поселяется) активную издательскую деятельность. Но дело заключалось не только в этом. Постепенно складывается «неестественное положение», — когда В. Г. Чертков получает возможность осуществлять тотальный контроль над наследием Л. Н. Толстого и, более того, над его жизнью. По словам о. Георгия, в 1917-му году «монопольная система» была полностью сформирована (с. 60-61).

Очевидно, именно это обстоятельство и сделало В. Г. Черткова «исторической фигурой», окончательно и навсегда связав его имя с именем Л. Н. Толстого. В том, что современники воспринимали Черткова как alter ego писателя после утверждения его» монопольной системы» ничего удивительного, по моему мнению, не было.

Закономерным результатом «системы» можно считать историю с толстовским завещанием, на которой отец Георгий специально останавливается в разделе, посвященном деятельности Черткова в последние годы жизни писателя. Автор, и это нужно отметить, обращает внимание на неоднократно подчеркивавшийся Толстым факт его единства с Чертковым в метафизических вопросах. По убеждению отца Георгия, это — верный признак расхождения и несогласия в вопросах практических, т.е. завещательных. Понимая всю спорность подобного утверждения, хотел бы согласиться с исследователем в другом: завещание безусловно связано с темой «Л. Толстой и Церковь», ибо оно (завещание) мыслилось как мировоззренческий итог литературно-общественной деятельности писателя.

Автор показывает наличие у В. Г. Черткова умысла в составлении Л. Н. Толстым документа в его, Черткова, пользу, начиная еще с 1904 года. Отдавая себе отчет в том, что завещание (по воле завещателя) в любой момент могло быть изменено, В. Г. Чертков пытался клеветать на его родных, шантажируя Л. Н. Толстого. Отец Георгий внятно объясняет, как и почему младшая дочь писателя — Александра Львовна — стала его наследницей (de jure), но de facto (не формальным, а фактическим) распорядителем всех прав на литературную собственность оказался Чертков. То, что завещание составлялось в тайне от родных писателя, напоминало антисемейный (по сути) заговор и свидетельствовало о нежелании Черткова соотносить «благие цели» (как он их понимал) и достойные средства. По мнению отца Георгия, «из этого капкана Л. Н. Толстой вырваться уже не мог, так как после подписания тайного от семьи завещания В. Г. Черткову ни при каких обстоятельствах нельзя было допустить свидания жены писателя (и, замечу, православного священнослужителя) с умирающим Толстым <…>» (с. 81).

Этот вывод — исключительной важности, позволяющий судить о мотивации действий В. Г. Черткова в осенние дни 1910 года, когда Л. Н. Толстой умирал на станции Астапово. Однако чтобы описать данную проблему, автор предварительно решил кратко отметить факт посещения писателем Оптиной пустыни, указывая на его «оптинскую закваску» и отмечая глубокую внутреннюю связь со старцами.

Действительно, если узкая антицерковность В. Г. Черткова не может восприниматься иначе, как его жизненное credo, то сказать то же о Л. Н. Толстом затруднительно. Многомерность писателя, его умение каяться в ошибках, круто менять свою жизнь, борясь с фаль шью и ложью, отмечались многими современниками, поэтому и видевшими в нем живую совесть России. Показательны приводимые автором слова В. Ф. Ходасевича, замечавшего, что если бы воссоединение Толстого с Церковью произошло, оно не было бы бесслед ным как для самого писателя, так и для всей России, ее религиозной, умственной и, может, политической жизни (см.: с. 91).

С такой позиции, полагаю, церковному историку корректнее всего смотреть на последнее путешествие Л. Н. Толстого и на действия В. Г. Черткова, сделавшего все возможное для недопущения к Л. Н. Толстому, умиравшему на станции Астапово, оптинского старца о. Варсонофия. С такой позиции автор рецензируемой работы и смотрит на происходившие в 1910 году события. Он внимательно анализирует действия православных архипастырей и пастырей, искренне желавших воцерковления и сердечного примирения смертельно больного писателя с Церковью, — конечно, в том лишь случае, если бы он выразил желание отречься от своих прежних религиозных взглядов и произнес всего одно слово: «Каюсь». Но свободы действий у Л. Н. Толстого уже не было.

По утверждению отца Георгия, «сам Толстой, будучи в Опти ной пустыни, искал встречи с о. Иосифом, но она, к сожалению, так и не состоялась. Уже на вокзале писатель был полностью изолирован, ничего не зная о попытках Церкви дать ему возможность последнего покаяния» (с. 104). И в этом глубокая вина В. Г. Черткова, взявшего ответственность все решать за Л. Н. Толстого в последние часы его земного бытия. Отец Георгий полагает, что главная причина этого шага В. Г. Черткова — в тайне от семьи подписанное завещание яснополянского графа, т.е. бумаги, «процесс подготовки которой глу боко противоречил всем самым главным жизненным установкам пи сателя <…> » ( с. 113). Трудно сказать, только ли «идейная корысть» (назовем ее так) толкнула В. Г. Черткова на столь предосудительный со всех точек зрения поступок. Несомненно одно — узкая «идейность» Черткова заставила его принести в жертву Толстому-символу рукот ворного «толстовства» — Толстого-человека, вечно искавшего истину и желавшего жить по правде.

Астапово стало доказательством того, что «правда» учителя вполне может приноситься в жертву его идеям. Как мне представля ется, уже одним этим внутренняя ложь идеологов толстовства (и преж де всего самого известного из них — В. Г. Черткова) была раскрыта.

Впрочем, рассмотрев все названное, о. Георгий правомерно отводит место и исследованию феномена личности В. Г. Черткова (в разделе, посвященном его восприятию современниками). Особо хо телось бы отметить, что автор внимательно, без пристрастия, описы вает отношения В. Г. Черткова с А. Л. Толстой, демонстрируя всю сложность этих отношений. Александра Львовна в конце концов по няла, что была марионеткой в руках «лучшего ученика» отца, но бла годарное чувство к Черткову все-таки сохранила. Главное, что далеко не сразу осознала младшая дочь писателя, и что являлось характерной чертой Черткова — это его склонность целенаправленно манипулировать чужим сознанием, (см.: с. 142).

Данное заключение, к которому пришел отец Георгий, по большому счету, есть моральный приговор В. Г. Черткову, по словам некоторых современников, так никогда и не излечившемуся от презрения к несогласным с ним людям. Не желая демонизировать облик В. Г. Черткова, спокойно и глубоко изучая его отношения со Л. Н. Толстым и историю манипуляции Толстым, автор показал, «что именно ближайшее окружение писателя выносит Черткову решающий исторический приговор» (с. 153).

«Монопольно владевший» Л. Н. Толстым, В. Г. Чертков стремился заставить всех поверить, что единственный правильный «транслятор» толстовский идей — он. Очевидно, и поэтому, он опасался возможного, пусть только теоретически, «покаяния» Л. Н. Толстого в Астапово, — ведь оставаться «апостолом» отказавшегося от своих принципов земного «бога» невозможно.

Как бы то ни было, но В. Г. Чертков и ныне продолжает оста ваться фигурой пререкаемой, а его отношения со Л. Н. Толстым (осо бенно в последние годы жизни графа) должны оцениваться с учетом всех совершенных Чертковым моральных подмен и подтасовок, насилия над волей писателя, стремления контролировать его мысли и поступки, т. е., резюмируя, с учетом всех действий «лучшего ученика», талантливо показанных и серьезно изученных в книге священника Георгия Ореханова.