Е. В. Никольскии

Всеволод Сергеевич Соловьев и святой Иоанн Кронштадтский

Будущий писатель Всеволод Сергеевич Соловьев родился 1 января 1849 года. Он был первым ребенком в семье известного русского историка Сергея Михайловича Соловьева. Род Соловьевых в пятом-шестом поколении относился к крестьянству, затем представители этой семьи перешли в духовное сословие. Дед писателя по отцу, священник Михаил Соловьев, благодаря дружбе и покровительству графа Федора Андреевича Остермана смог хорошо устроиться в Москве. Со временем отец Михаил дослужился до почетного звания протоиерея, что случалось тогда нечасто.

Духовно-религиозный путь Вс. Соловьева условно можно разделить на несколько этапов. В детстве под влиянием своего дедушки, московского священника отца Михаила, он с чуткостью своей души принял православную веру, которой (если судить по его письмам к Ф. М. Достоевскому) он не изменил и в юности. В более зрелом возрасте, предположительно из-за имевших тогда место косности религиозной жизни в «государственной» церкви, он стал скоро искать «духовность» в иных сферах бытия: интересовался спиритизмом, индуизмом и буддизмом, о чем потом искренне сожалел и в чем каялся¹.

Встреча Всеволода Сергеевича Соловьева с Еленой Петровной Блаватской произошла в 1884 году. К моменту знакомства с нею писателю исполнилось 35 лет. Он находился в депрессии, порожденной одиночеством и потерей вкуса к жизни. Поначалу писатель надеялся с помощью femme aux phemomenes² разрешить мучавшие его вопросы философско-мистическо-го характера, но позже его ждало глубокое разочарование, от которого ему удалось избавиться с помощью святого Иоанна Кронштадтского. Впечатление от этих событий Всеволод Сергеевич отразил в своей мистической дилогии «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер».

Однако, как ни парадоксально, но русская литература, с самого своего возникновения идейно и духовно базировавшаяся на православной вере, не создала значительного количества ярких образов священнослужителей. Исключением из такой странной закономерности могут послужить герои Н. Лескова, П. Мельникова-Печерского и Ф. Достоевского.

Писатель в своей мистической дилогии, состоящей из романов «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер», создал незабываемый и светлый образ священника Николая, ставшего в этих произведения резонером автора.

В связи с этим встает вопрос: имел ли священник Николай из романов «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер» реального прототипа или этот персонаж полностью является плодом писательского вымысла? В литературоведении принято определение понятия прототип «как реально существовавшего лица, послужившего автору образом (модельного) для создания литературного персонажа. «Переработка» прообраза, его творческое преображение — неизбежного следствие художественного освоения жизненного материала»³.

В диссертационном исследовании А. В. Лексиной, посвященном творчеству Вс. Соловьева, высказывается мысль, что прототипом этого персонажа был младший брат романиста, философ Владимир Сергеевич Соловьев. Данное суждение аргументировано тем, что главный герой дилогии, князь Юрий Захарьев-Овинов, доводится сводным братом отцу Николаю⁴. Однако эта точка зрения является спорной, о чем свидетельствует ряд документальных материалов.

Сам факт родства героев романа (даже если он и имел автобиографическую обусловленность) может быть объяснен спецификой сословного происхождения писателя, который по отцовской линии являлся потомком священнического рода, а по материнской — аристократического.

При изучении проблемы прототипов весьма ценны свидетельства близких к писателю людей, особенно его родственников. В книге «Владимир Соловьев: жизнь и творческая эволюция» имеется небезынтересное замечание: «Между Всеволодом и Владимиром с ранней юности началась ожесточенная вражда. Почти мальчиками они столкнулись лбами, когда влюбились в двоюродную сестру Катю Романову… К брату (Всеволод Сергеевич) относился с презрением и злословием, говоря, что тот «надеется стать римским карди-налом»⁵.

Следует особо отметить, что, несмотря на интерес к польской культуре и гордость шляхетским происхождением, Всеволод, в отличие от брата-философа, не испытывал каких-либо прочных и постоянных симпатий к Римо-Католической Церкви и в своих романах («Княжна Острожская», «Старый дом», «Изгнанник») резко отзывался о «латинстве». Однако согласно архивным и мемуарным источникам, отношения Вс. Соловьева с его родственниками запу-

танны и порою крайне недружелюбны. По свидетельству племянника романиста, греко-католического священника Сергия Соловьева, его дядя «Всеволод. не похож на братьев. В семье его не любили и. были несправедливы к его оригинальной и печально сложившейся жизни»⁶. Между братьями Всеволодом и Владимиром Соловьевыми отсутствовали родственная близость и соответственно какие-либо основания для теплоты, душевности и богословских споров. Отношения между братьями не выходили за рамки холодной светской любезности. Это подтверждается и архивными материалами. Единственное сохранившееся письмо писателя к Владимиру Соловьеву посвящено разрешению споров о наследстве и носит отстранено-деловой характер; в то время как письма Всеволода к своим друзьям (Ф. М. Достоевскому⁷, А. А. Александрову, Н. Ф. Мертцу⁸ и другим) наполнены теплотой и душевностью. А вспыльчивый характер, свойственный, по воспоминаниям отца Сергия, всем представителям этой семьи, мешал установлению какой-либо прочной симпатии. Как писал племянник Вл. и Вс. Соловьевых, Сергей Соловьев-младший: «В результате всех своих приключений Всеволод Сергеевич был решительно отвергнут своими братьями и сестрами. Одна только мать и старшая сестра Вера, подруга его детства, не порвали с ним отношения»⁹.

Из-за отсутствия у братьев Солоьевых психологической близости и общих взглядов (а также принимая во внимание антипатию писателя к Владимиру Соловьеву), мы считаем возможным предположить, что известный философ не мог стать прототипом священника Николая в романах «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер». Но это требует дополнительных доказательств.

Закономерно встает вопрос: кто из близких к писателю лиц мог стать прототипом отца Николая, самого светлого из всех положительных героев мистической дилогии Всеволода Соловьева?

Наша гипотеза заключается в том, что этим человеком был святой праведный Иоанн Кронштадтский. Для аргументации данной версии приведем свидетельства друзей и родственников писателя и сопоставим текст романов «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер» с проповедями отца Иоанна и свидетельствами его духовных чад и биографов. О значимости отца Иоанна для Всеволода Соловьева можно судить, исходя из следующих фактов. По наблюдению критика П. В. Быкова, «отец Николай невольно вызывал в читателе воспоминание о покойном Иоанне Кронштадтском»¹⁰. Это замечание представляет для нас особую ценность, т.к. исходит от человека, знавшего романиста лично и бывшего современником знаменитого священника. Уже цитированный нами отец Сергий Соловьев отмечал, что, «в отличие от отца и братьев, Всеволод Сергеевич был. православным¹¹, с близостью к отцу Иоанну Кронштадтскому, который крестил его детей»¹². Данный факт позволяет предположить, что отношения святого праведного Иоанна Кронштадтского и писателя Всеволода Сергеевича Соловьева были близкими и дружественными. Вполне возможно, что романист стал духовным сыном именитого пастыря. Отец Сергий Соловьев писал, что «Иоанн Кронштадтский, прочитав романы (имеется в виду мистическая дилогия) говорил: «Ах, Всеволод Сергеевич! Какой же Вы сердцеведец!»¹³.

Романы «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер» были написаны во второй половине 80-х годов XIX века. Занимаясь в Bibleoteque National de la France, писатель изучил огромное количество разнообразных материалов, связанных с историей тайных обществ и развитием в Европе оккультно-эзотерических учений и, прежде всего, наследием таинственного ордена розенкрейцеров. Доминантой дилогии служит глубокая и серьезная идея о высшей степени человеческих познаний. Розенкрейцерам представляется едва ли не

полная картина всех тайн мироздания, однако, владение информацией и власть над природой, человеком и обществом лишает «таинственных посвященных» радостей бытия.

Можно предположить, что, приступая к созданию своей дилогии, Вс. Соловьев находился под воздействием оккультных знаний и даваемой ими силой, и об этом он собирался сказать. Первая половина «Волхвов» написана именно с таких позиций, и увлеченность автора сферой таинственного невольно передается читателю. Но затем восхищение силой ума и обширностью познаний, вытеснивших из души главного героя, князя Юрия Захарьева-Овинова, все другие чувства и интересы, сменяется некоторым недоумением. Сам князь, чувствуя неудовлетворенность жизнью, не может понять ее причину. Потом герой осознает, что он был просто несчастлив, что жизнь подчиненная только интересам рассудка, не приносит счастья, что отраду бытия может дать только чувство глубокой любви к Богу и Его творению — человеку. Весь его путь был путем интеллектуала- безбожника, признающего в качестве мирового первоначала Безличный Абсолют. И только встреча с мудрым и чутким священником Николаем помогла ему обрести веру и внутреннюю гармонию.

Неслучайно, что дилогию предваряет эпиграф из Первого послания к Коринфянам, где апостол Павел провозглашает приоритет любви над всеми иными сферами духа (верой, знаниями, харизматическими дарами и т.д.). Не отрицая определенной ценности знания как такового, писатель размышляет о том, что без высокого завета любви знание теряет свою ценность. Именно в этом направлении шла духовная эволюция князя Юрия Захарьева-Овинова.

Можно предположить, что изменение взглядов Вс. Соловьева отразилось в развитии мировоззрения героя, ведь автор хотел написать роман о силе человеческого знания; но постепенно изменил свой замысел.

Возможно, позитивное влияние святого Иоанна Кронштадтского было тому причиной.

В одной из своих проповедей, обращаясь к петербургской интеллигенции, именитый пастырь произнес наставление: «Что значит просвещение научное без любви христианской? Ничто! Мудрость века сего — безумие перед Богом. Смирись, кичливый ум, перед учением Евангелия и нищетою Христовою, сойди со своего пьедестала, стань пониже, не себе только собирай, не свои прихоти удовлетворяй, а в Бога богатей добрыми делами, которыми и по смерти пойдут за тобою»¹⁴. Одну из важных задач своей деятельности протоиерей Сергиев видел в утверждении в обществе, забывшем о православии, норм и правил евангельской этики.

Священник Николай в мистической дилогии представлен как пастырь заблудших людей, врачующий своим мудрым словом духовные болезни и указывающий путь к истинам Нового Завета.

Тематическая и текстуальная близость наставлений, произносимых в дилогии отцом Николаем с размышлениями и проповедями святого Иоанна Кронштадтского, также говорит в пользу нашей версии. Например, в романе «Волхвы» священник Николай, обличая гордое маловерие князя Юрия, произносит следующее поучение на тему богообщения и молитвы: «Ты проси у Бога, ибо у Него есть все. Проси с дерзновением, взывай всею душею твоею, пока Господь не услышит твоего голоса! И знай, слышишь ли, знай, что тебе непременно дано будет то, о чем ты неустанно взываешь для блага ближнего, ради любви к ближнему! Знай также и то, что если в разум твой или сердце твое закралось бы хоть малейшее сомнение, если бы хоть на единый краткий миг ты сказал себе, что Бог может тебя не услышать, Он может не дать тебе того, чего ты у него просишь, — ты становишься недостоин получить просимое, и ты не в силах своих принять дары любви и передать их

ближнему. И напрасно будешь ты взывать, твой глас замрет, не поднявшись к Престолу Подателя всех благ»¹⁵.

Это наставление вымышленного героя весьма близко к мыслям, выраженным святым Иоанном Кронштадтским в его книге «Моя жизнь во Христе», которая явилась плодом многолетних сосредоточенных размышлений, созерцаний и молитв. Вполне естественно, что некоторые аспекты учения великого подвижника благочестия нашли свое выражение в проповедях и беседах отца Иоанна, которые мог слушать Всеволод Соловьев. Писатель имел возможность ознакомиться и с печатной версией поучений своего духовника.

Применительно к нашей проблеме следует отметить тематическое и, отчасти, текстуальное сходство наставлений отца Николая и некоторых высказываний святого Иоанна, который, в частности, писал: «А бывает часто, что человек молится и внутренне сердцем не надеется, что его грехи будут прощены, считая их как бы выше Божьего милосердия. За то, действительно, не получает прощения. Неуверенность в получении просимого у Бога — хула на Бога (здесь и далее — курсив мой. — Е. Н. )»¹⁶. Или в другом месте этой же книги читаем: «Когда молишься о чем-либо Господу, или Пресвятой Богородице (или Ангелам, либо Святым), прося их ходатайства о себе или ближних пред Богом, — тогда слова, выражающие твое прощение, почитай за самые вещи, за самое дело»¹⁷. Это сопоставление указывает на то, что при разработке образа отца Николая, писатель, по-видимому, находился под глубоким впечатлением от общения со своим духовным наставником.

Одной из главных тем проповедей и бесед святого Иоанна Кронштадтского было Божие милосердие. Ощущая упадок веры, мудрый пастырь специально обращал внимание своих слушателей на это фундаментальное свойство Божественной Личности Христа, желая пробудить у своих последователей любовь и доверие к Творцу и Искупителю Мира.

Несколько отступая от темы, следует отметить, что в богословии ХХ века тема Божественного милосердия стала одной из наиболее актуальных и разрабатываемых. Впервые она была затронута в античности в писаниях отцов Церкви; особенно в творчестве блаженного Августина (ум. в 430 г. от Р.Х.).В восточной и западной теологии Средних веков и эпохи Возрождения этот аспект богопознания практически не рассматривался. О любви Бога к человеку и возможности обретения гармонии и мира с Царствием Небесным через покаяние и углубление веры писал Ф. М. Достоевский, старший друг и наставник Всеволода Соловьева¹⁸.

Плодом молитвенного созерцания стали богословские размышления и духовные поучения, высказанные известными святыми и подвижниками благочестия, жившими во второй половине Х1Х и в ХХ веках. Среди них сугубо отметим святого преподобного Си-луана Афонского и его учеников и последователей — архимандрита Софрония (Сахарова) и митрополита Антония Сурожского, архиепископа Иоанна (князя Шаховского), а также святую Рахиль Бородинскую, митрополитов Антония (Храповицкого) и Евлогия (Георгиевского), Никодима (Руснака).

В романах «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер» священник Николай произносит ряд поучений, обращенных как к главным, так и к эпизодическим персонажам. Тема божественного милосердия и божественного попечения о человеке становится в них центральной и основополагающей.

В романе «Великий Розенкрейцер» отец Николай так характеризует свой духовный опыт: «Долго я молился, долго разбирался в душе своей, наконец, решил с трепетом, но с надеждой на Бога, на Его милосердие, на Его поддержку… и многое понял»¹⁹. Это высказывание отца Николая весьма близко (как

тематически, так и текстуально) следующему фрагменту из книги «Моя жизнь во Христе» святого Иоанна, где автор вспоминая свою прошлую жизнь, писал: «Долго я не знал во всей ясности, как необходимо укрепление нашей души от Духа Святого. Теперь Многомилостивый дал мне узнать, как оно необходимо»²⁰.

В романе «Великий Розенкрейцер» Всеволод Соловьев создал побочную линию, в которой описал печальную историю разорившейся дворянской семьи Метлиных. Благодаря духовной поддержке и протекции мудрого священника к этим людям возвращается радость жизни и они вновь приобретают социальное благополучие, получив неожиданную милость от Екатерины II.

В разговоре с Метлиным персонаж мистической дилогии отец Николай произносит следующее наставление: «Бог милосерд. Он приходит на помощь слабости человеческой. Он придет к тебе на помощь без промедления. Я обещаю тебе это. А когда увидишь, то откажешься на веки от зла и омой свою греховную душу добром и любовью»²¹.

В связи с этим приведем еще один фрагмент. Из книги «Моя жизнь во Христе», в которой его прототип отец Иоанн писал: «Бог долготерпелив и милосерд к тебе; ты это испытываешь каждый день мно-гократно»²².

В финале романа «Великий Розенкрейцер» отец Николай, видя позитивные перемены в духовной жизни главного героя, князя Юрия Захарьева-Овинова, восторженно восклицает: «Много перемен, много милосердия Божьего надо всеми нами!»²‘³.

Однако князь Юрий, отягощенный бременем грехов, совершенных до встреч со священником Николаем и не обретя твердой и незыбленной веры в Творца Мира, испытывает определенные сомнения и высказывает неуверенность в возможность Божьей милости и собственного благополучия. Отец Николай наставляет его вновь: «Но могучий, глубоко убежденный голос пастыря Христова уже звучал над ним: «Для тебя возможно еще счастье, ибо бесконечно Божие милосердие»»²⁴.

Это краткое поучение, помещенное Вс. Соловьевым в финале романа текстуально близко к следующему размышлению его духовного отца: «Иисус Христос со Отцом и Духом Святым есть неисследованная пучина человеколюбия. В этой пучине милосердия достанется с избытком для всех милости. Только обратитесь к Богу с верою, упованием и сердечным болезнованием о неправдах своих, об оскорблениях, причиненных нами Господу, Владыке и Благодетелю»²⁵.

Сравнение текстов дилогии Вс. Соловьева и книги святого Иоанна Кронштадтского позволяет нам более обоснованно говорить о том, что духовный наставник писателя стал прототипом священника Николая, выполняющего в романах «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер» роль авторского резонёра.

По мнению теоретика литературы В. Е. Хализева, «степень ориентированности на прототип, характер его использования зависят от направления, жанра и творческой индивидуальности писателя. Наличие прототипа иногда жизненно значимого для автора и дающего импульс работе над произведением — существенная черта литературного творчества, особенно реалистического, с его жизнеподобием, бытовым колоритом, психологизмом»²⁶.

В мистической дилогии Всеволода Соловьева присутствует не только психологическая драма главного героя, идеологические споры о роли знания и любви в духовной и социальной жизни человека, но и мастерски созданная картина эпохи, отражен быт как монархов и аристократов, так и духовенства, представлены картины не только русской, но и европейской действительности. Ведь, «с помощью художественного вымысла писатель, даже отталкиваясь от прототипа, создает не копии реально живших людей, а художественные образы, обладающие силой обольщения и несущие в себе авторскую оценку»²⁷.

В связи с этим нам хотелось бы отметить одну интересную особенность дилогии. Действие романов развивается в эпоху Екатерины II, в то время как святой Иоанн жил на рубеже XIX-XX столетий. Писатель использовал характер своего духовника как модель для создания образа священника Николая, обличавшего гордое неверие сына князя Захарьева-Овинова (XVIII век). У персонажа дилогии отца Николая есть и некоторые вымышленные черты. В отличие от святого Иоанна он был родом не из Архангельской, а из Псковской губернии, учился не в Санкт-Петербурге, а в Киеве и имел приход не в городе, а в селе. По-видимому, привнеся в романы эти изменения, писатель пытался избежать (в восприятии читателей) полной идентичности Кронштадтского пастыря и своего героя. Изменение имени прототипа с Иоанна на Николая было, по-видимому, вызвано этическими соображениями, т.к. в то время, когда писались романы, отец Иоанн был весьма известен православным верующим Санкт-Петербурга.

Для более детального аргументирования нашей гипотезы рассмотрим другие аспекты данной проблемы. Приведем сопоставление поступков отца Николая из соловьевской дилогии и свидетельства о пастырской деятельности святого Иоанна Кронштадтского. В романе «Великий Розенкрейцер» писатель в одном из диалогов воссоздает обычный день из петербургской жизни своего героя: «Что за рань! Для батюшки отца Николая рани не бывает; что день, что ночь — для него все едино. Коли не у службы Божьей, так по больным ходит. Больных-то ныне, с самого лета, ох, как много по Питеру. Ну, вот его и зовут»²⁸.

Православный публицист Н.И. Большаков, автор биографии знаменитого священника, так описывает обычный день великого пастыря: «Снова окруженный толпою, ожидающей выхода о. Иоанна, выходит он на улицу, садится в приготовленный экипаж и, не заезжая домой, отправляется по молебнам, посещает больных и приезжих»²⁹. Далее, в этой же книге мы встречаем следующие подробности: «Он отправляется по заранее намеченным адресам, причем отдает предпочтение трудным больным, нуждающимся в святом причащении»³⁰.

Романы Всеволода Соловьева «Волхвы» и «Великий Розенкрейцер» публиковались писателем из номера в номер в издаваемом им собственном еженедельном журнале «Север» в течение 1888 года. В этом же издании за подписью «Издатель»³¹ в 49-м номере вышла статья «Отец Иоанн», посвященная кронштадтского священнику, в которой романист скромно упоминает о совместной поездке со своим духовным наставником из Санкт-Петербурга в Кронштадт. Этот факт свидетельствует о глубоком интересе автора к личности святого пастыря.

Подтверждением такого наблюдения, на наш взгляд, является определенное сходство внешности героя романов и святого Иоанна. Например, в «Волхвах» есть описание необыкновенного взгляда отца Николая: «В .ясных голубых глазах было столько света и блеска, что казалось, они все вокруг себя озаряют. При виде этих глаз совсем забывался, как-то исчезал весь человек. Глаза священника, если долго в них смотреть, умиротворяли, утешали»³².

В подробной биографии Иоанна Кронштадтского содержится упоминание о впечатлении, которое производил взгляд святого на близких ему людей: «Его кроткий и полный любви взор проникает в самую глубь всякого сердца, ярко освещает темные закоулки духовной природы каждого из нас, уничтожает в ней всякие недоумения и страхи, проливает целебный бальзам в истерзанную душу, одобряет и утешает страждущих и скорбящих»³³.

В очерке об Иоанне Кронштадтском Вс. Соловьев писал: «Ему редко удается спать более трех-четырех часов в сутки… несколько минут отдыха — и он снова спешит всюду, куда его зовут, служит молебны, навещает больных»³⁴. В разделе «Беседы Севера» он, характеризуя своего духовника, отмечал, что его дары стали возможны благодаря глубокой вере праведника: «Кто может так верить и так любить, как о. Иоанн, тот получает не только духовную силу, но и телесную в размерах изумительных и почти непостижимых. Всякий может убедиться в этом, если хоть несколько дней проследит за деятельностью о. Иоанна»³⁵.

В дилогии писатель так описывает пастырскую деятельность священника Николая в Петербурге: «На следующий день по приезду у священника оказалось очень много занятий в Петербурге. К отцу Николаю начали стекаться со всех сторон недугующие, труж-дающие и обремененные. У него не было возможности ни днем, ни ночью отдохнуть. а отпустив этот народ, дав каждому то, чего тот просил, он спешил из дома, сопровождаемый толпою»³⁶. Во второй книге мы встречаем более яркое определение отца Николая: «отец святой… благодетель… чудотворец»³⁷. В пользу нашей версии говорят также и иные факты из жизни праведного Иоанна Кронштадтского. В этом же очерке Вс. Соловьев писал, что может засвидетельствовать «несколько случаев истинных исцеле-ний»³⁸.

В своей статье о знаменитом пастыре писатель отмечал: «По всему нашему громадному отечеству нескончаемо слышатся рассказы о добрых делах кронштадтского священника, о силе его молитвы, производящей чудесные исцеления, о великой нравственной помощи, получаемой от него с верою к нему обращающимися»³⁹.

Завершая сопоставление, отметим, что в романе «Великий Розенкрейцер» в реплике одного из второстепенных персонажей Вс. Соловьев упоминает об сверхъестественных способностях, которыми обладал отец Николай: «Он здесь не для треб, а для целения души и тела. Сколько народу за него молится! Не человек он — ангел! Угодник Божий!»⁴⁰.

Сравнивая описание дня из жизни отца Николая и краткие характеристики пастырской работы святого Иоанна Кронштадтского нельзя не констатировать их несомненную близость. Это позволяет нам предполагать, что образ жизни, формы работы с мирянами, устные и письменные наставления духовника писателя явились ценным источником для формирования образа отца Николая из мистической дилогии. В пользу нашей версии можно интерпретировать и другие аспекты романов Вс. Соловьева, а также определенные факты из жития святого Иоанна и некоторые фрагменты из духовного (прежде всего гомилетического) наследия знаменитого проповедника, что служит основанием утверждать, что святой Иоанн Кронштадтский послужил прототипом для образа священника Николая из мистической дилогии Всеволода Соловьева.

Примечания

¹ Об увлечении Вс. Соловьева буддизмом (в ракурсе поиска абсолютной истины вне христианского вероучения) есть упоминание в книге племянника писателя о. Сергия Соловьева «Владимир Соловьев: жизнь и творческая эволюция». Но, по-видимому, его «страсть» не была продолжительной, т.к. в других источниках мы не находим упоминание об этом.

² «Женщина с феноменами» (фр.) — термин Вс. С. Соловьева.

³ Литературный энциклопедический словарь. М. 1987.С. 310.

⁴ Лексина А. В. Историческая проза Вс. Соловьева: проблематика и поэтика. Коломна, 1999. С. 78.

⁵ Соловьев С. М., свящ. Владимир Соловьев: жизнь и творческая эволюция. М. 1997. С. 20-21.

⁶ Соловьев С. М., свящ. Указ. соч. С. 18.

⁷ НИОР РГБ, ф. 239, кн. 18.

⁸ РГАЛИ, ф. 372, 2, 22, 87.

⁹ Соловьев С. М. Указ. соч. С. 20.

¹⁰ Быков П. В. Вс. С. Соловьев: Его жизнь и творчество // Соловьев Вс. С. Полн. собр. соч. Т. 1. СПб., 1917. С. 41.

¹¹ В своих статьях, посвященных анализу творчества Льва Толстого, Вс. Соловьев порицал великого писателя за отход от православной веры

¹² Соловьев С. М. Указ. соч. С. 21

¹³ Там же. С. 23.

¹⁴ Большаков Н. И. Источник живой воды. СПб., 1910. С. 101-102.

¹⁵ Соловьев Вс. Волхвы. М., 1994. С. 377.

¹⁶ Св. Иоанн Кронштадтский. Моя жизнь во Христе. Валаамский монастырь, 1991. Т. 1. С. 96.

¹⁷ Там же. Т. 2. С. 250.

¹⁸ История знакомства и дружбы двух русских писателей нашла отражение в их переписке (НИОР РГБ; ф. 239, кн. 18) и в «Воспоминаниях о Достоевском» Всеволода Соловьева (СПб., 1884).

¹⁹ Соловьев Вс. Великий Розенкрейцер. М., 1992. С. 40.

²⁰ Св. Иоанн Кронштадтский. Указ. соч. Т. 1. С. 90.

²¹ Соловьев Вс. Великий Розенкрейцер. С. 54.

²² Св. Иоанн Кронштадтский. Моя жизнь во Христе. Т.1.СПб., 1893.С. 243.

²³ Соловьев Вс. Великий Розенкрейцер. С. 200.

²⁴ Там же. С. 203.

²⁵ Св. Иоанн Кронштадтский. Моя жизнь во Христе.

С ₂1₆33.

²⁶ Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

С. 310.

²⁷ Краткий словарь литературных терминов. М., 1985.

С. ₂₈126.

²⁸ Соловьев Вс. Великий Розенкрейцер. С. 32.

²⁹ Большаков Н. И. Указ. соч. С. 270.

³⁰ Там же. С. 276.

³¹ Так Вс. Соловьев подписывал свои публицистические заметки и очерки.

³² Соловьев Вс. Великий Розенкрейцер. С. 284.

³³ Большаков Н. И. Указ. соч. С. 200.

³⁴ Север: СПб., 1888. № 49. С. 14.

³⁵ Там же.

³⁶ Соловьев Вс. Великий Розенкрейцер. С. 372-373.

³⁷ Там же. С. 179.

³⁸ Север: СПб., 1888. № 49.С. 14.

³⁹ Там же.

⁴⁰ Соловьев Вс. Великий Розенкрейцер. С. 32.