mospat.ru
Опубликовано в журнале "Церковь и время"


Энцо Бьянки

Духовная борьба: библейские составляющие

Введение

«Какие баталии, какие сражения ожидают нас после крещения?.. Нужно ли искать вне себя поле битвы? Может быть, мои слова удивят тебя, но они истинны: ограничь исследование самим собой! Ты должен сражаться сам с собою… — твой враг исходит из твоего собственного сердца. И это не я говорю, а Христос: “Из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления” (Мф. 15:19)»1.

Эти слова Оригена прекрасно синтезируют ту существеннейшую практику духовной жизни, которую христианская традиция наименовала духовной бранью. Имеется ввиду борьба внутренняя, невидимая, борьба не с внешними существами, но с «запинающим нас грехом» (Евр. 12:1), с «вожделениями, воюющими в наших членах» (см. Иак. 4:1), с соблазнами, дремлющими в глубине нашего сердца, которые часто пробуждаются и восстают с агрессивной наглостью, принимая порой вид пленительных искушений. Мы знаем, как широко в многочисленных святоотеческих текстах, в аскетической литературе Востока и Запада представлена тема духовной борьбы.

Корни размышлений над этой темой находятся в Священном Писании. В Ветхом Завете уже на первых страницах Книги Бытия мы встречаем повеление господствовать над злым инстинктом, обитающем в человеческом сердце: «Помышление сердца человеческого — зло от юности его» (Быт. 8:21); «У дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт. 4:7). В литературе мудрых Израиля находится очень красноречивая максима: «Владеющий собою лучше завоевателя города» (Притч. 16:32). Затем весь Новый Завет, а в особенности послания апостола Павла, представляют духовную борьбу как требование, заложенное в крещении, как фундаментальный элемент определения подлинности христианской веры. Это выражено с ясностью, к примеру, в призыве, который обращает Павел к Тимофею: «Подвизайся добрым подвигом веры, держись вечной жизни, к которой ты и призван и исповедал доброе исповедание» (1 Тим. 6:12). Тот же апостол, уже, быть может, перед смертью, оглядывая всю прожитую жизнь, утверждает, почти с удивлением: «Настало время снять покров2. Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил» (2 Тим. 4:7).

Во второй части моей статьи вернусь к более детальному представлению христианской жизни как борьбы, как непрестанного сражения, засвидетельствованного прежде всего новозаветными текстами. Но сначала хотел бы совершить менее привычный библейский экскурс, который, на мой взгляд, важен для рассмотрения духовной борьбы в свете Писаний.

1. К истокам духовной борьбы

Есть три библейских отрывка, которые, если читать их параллельно, составляют парадигму демонских обольщений человека: рассказ об искушении, которому поддались первый мужчина и первая женщина (Быт. 3:1–6); рассказы об искушениях, победоносно выдержанных Иисусом (Мф. 4:1–11. Лк. 4:1– 13); описание борьбы с мирским, к которой призван христианин (1 Ин. 2:15–16). Отрывок из Бытия можно поместить в более широкий контекст, дающий возможность рассматривать глубокую мотивацию, заставляющую человеческое существо грешить.

а) Страх смерти и philautía

Нет сомнений, искушение и грех следует поставлять в связь с исторической средой, с культурной и социальной атмосферой, в которую погружен человек, в связь с теми элементами, которые, выражаясь Павловым языком, определяются как «воздушные силы» (Еф. 2:2)3, «начальства и власти» (Еф. 6:12). Однако есть здесь нечто еще более глубокое, имеющее отношение к внутреннему миру человеческого существа. В каждом человеке присутствует эгоистическая тенденция, греховная наклонность, такое внутреннее расположение, которое сопротивляется дару Божию, в новозаветной терминологии — «плоть» (ср. Ин. 3:6; 6:63; 8:15. Рим 6:19; 7:5 и т.д.). Из нее происходят «желания плоти, воюющие с жизнью» (1 Петр. 2:11)4. Христианская традиция выразительно говорит о philautía — эгоистической любви к себе. Это страстное стремление достичь блага любой ценой, без других и даже за счет других; исключительная забота о собственном интересе, которая ведет к полаганию собственного «я» мерой всех вещей. Одним словом, это все, что противится божественному желанию общения5 — Его общения с людьми, общения людей между собой.

Но каков же самый глубокий мотив philautía? Послание к Евреям выражает его с большой ясностью: «Как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству (Евр. 2:14–15).

Эта констатация совершенно верна: мы, люди, всю жизнь говорим о страхе смерти, и это владеет нами, сковывает нас. Смерть — «царь ужасов» (Иов 18:14), поскольку она — корень всех других ужасов. Она не есть лишь последний миг биологической жизни, она — постоянная сила, действующая в нашей повседневной жизни, проявляющаяся как страдание, как болезнь.

Итак, смерть — не только «возмездие за грех» (Рим. 6:23), но и подстрекательница ко греху. Именно страх смерти заставляет нас искать во грехе жизнь. Смерть — рабство, в которое нас пленяет такой страх, который является причиной зла и греха, который совершаем. Об этом с психологической тонкостью говорят слова, которые Книга Премудрости Соломона влагает в уста праведников (ср. Прем. 1:16–2:24). Говоря кратко, движимый страхом смерти человек стремится любыми средствами сохранить собственную жизнь, сберечь для себя земные блага, хочет властвовать над другими людьми. Так он думает закрепить за собой, уберечь полноту жизни и доходит до того, чтобы для достижения этой цели полагать правильным любое поведение, включая такое, которым наносится вред другим и даже самому себе. И так неизбежно ступает на путь смерти…

б) Три фундаментальных текста Писания

Рассказ о началах, содержащийся в Книге Бытия, свидетельствует о том, что именно страх смерти облечен в процесс искушения и падения мужчины и женщины. После того, как Бог сотворил человека по образу Своему и подобию (Быт. 1:26–27), Он сказал ему: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:16–17). Эта заповедь, данная для того, чтобы научить творение границе свободы, прививает ему механизм фрустрации: быть лишенными чего бы то ни было означает быть лишенным всего. Именно на этой границе, являющейся гарантией и руслом человеческой свободы, возникает искушение «древнего змия» (Откр. 12:9; 20:2), сатаны: «Нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло6» (Быт. 3:4–5). Так страх перед перспективой смерти проник в женщину (см. Быт. 3:3: «чтобы вам не умереть»), пройдя через внутренний диалог с обольщением к тому, что противостоит истине, сопровождаясь новым видением реальности: «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание» (Быт. 3:6).

Жажда бессмертия, всесилия и всезнания, возросшая от фрустрации ввиду неспособности принять собственную тварную ограниченность, толкает к представлению о внешнем мире как о добыче, которой надо овладеть. На этом этапе грех уже произведен, и жест руки, хватающей плод, — не более, чем неизбежная внешняя манифестация той реальности, что уже обитает в сердце. Так мужчина и женщина соглашаются с искушением противостать общению, предложенному Богом и впадают в непослушание своему Создателю…

Адаму противостоит новый Адам (см. Рим. 5:14), Иисус из Назарета, рожденный от жены и от Духа Святого, подвергшийся, как всякий приходящий в мир человек, искушениям, но не совершивший греха (см. Евр. 4:15). Иисус — антипод Адама Книги Бытия, потому что там, где Адам пал, Иисус боролся и победил. Причем, если Марк просто представляет нам Иисуса, Который в начале Своего служения искушается сатаной в продолжение сорока дней в пустыне (Мк. 1:12–13), то Матфей и Лука, размышляя над этим событием, иллюстрируют тремя примерами искушения, преодоленные Иисусом (Мф. 4:1– 11. Лк. 4:1–13):

— превратить камни в хлебы;
— завладеть земными царствами;
— броситься вниз с крыла храма и оказатьсячудесно спасенным.

Мы перед парафразой рассказа Книги Бытия, которая представляет три вида призыва к пути philautía. Кстати, весьма значительно, что в христологическом гимне Послания к Филиппийцам (Фил. 2:6–11) Павел перечитывает это событие именно как отвержение эгоцентрической логики Адама: тому, кто хотел быть «как боги» (Быт. 3:5), отвечает поведение Христа, Который, «будучи образом Божиим, не почитал хищение быть равным Богу, но уничижил Себя самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человеку и по виду став как человек» (Фил. 2:6–7); самовозвышению отвечает снисхождение, kénosis, вплоть до уничижения и крестного позора (см. Фил. 2:8). Если для Адама желание быть «как боги» было добычей, которую надо схватить, если он искал удовлетворения этого желания, протягивая руки к древу, чтоб достичь божественного качества и овладеть им, то Иисус Христос проделал обратный путь: простер руки свои на крестном древе, чтобы отдать Свою жизнь в свободе и ради любви к Богу и к людям.

Поставленный перед обольщеньями сатаны, Иисус отвечает на них с позиции радикального послушания Богу и собственной тварности: Он строго и твердо оберегает собственную человечность, сохраняя, таким образом, и образ Бога таким, каким Он открыт в Писании, без подмены его на образ «рукотворный». Оружие, которым Иисус ведет Свою борьбу и достигает победы — полное подчинение слову Божию. Это демонстрируется тем, что Он отвечает противнику одними только словами Писания (Мф. 4:4, 7, 10. Лк. 4:4, 8, 12): «Не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа» (Втор. 8:3); «Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи» (Втор 6:13); «Не искушайте Господа, Бога вашего» (Втор. 6:16). Это слово Иисус принимает, переживает его в самом глубоком смысле, а не просто «по букве», как это делает сатана (ср. Мф. 4:6. Лк. 4:10–11).

И борьба Христа не может не быть борьбой Его учеников, христиан. Это хорошо показывает апостол Иоанн, когда обращает к своей общине призыв, представляющий собой парафразу рассказа Книги Бытия об искушении: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: — похоть плоти, — похоть очей — и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего» (1 Ин. 2:15– 16).

Этими словами он создает действительный портрет мирского, чтобы побудить христиан проверить качество их борьбы с идолопоклонством.

«Похоть плоти» означает вожделение, проявляющееся в таком поведении, которое направлено лишь к удовлетворению собственного эгоизма, и потому трансформирует любое желание в настоятельную необходимость. Этой похоти свойственны злые тенденции, которые толкают человека в мир тьмы, противящийся божественному плану спасения (ср. 1 Ин. 1:5–6; 2:8–9,11). «Похоть очей» направлена к «искусительной прелести» (ср. Пс. 35:2–3), захватывающей человеческие глаза и направляющей к страстному желанию обладания всем, что он видит. Накопление благ становится самоцелью, оправдывающей все. Логика, этой ненасытной мании — мертвящая логика, выражаемая требованием: «Все и немедленно!» Наконец, «гордость житейская» — поведение того, кто полагает самого себя единственным мерилом реальности и претендует на то, чтобы его собственное «я» было над другими. Это выражается в стремлении к власти и к славе любой ценой. Все это — полный контраст с взаимным служением друг другу, которому Иисус наставляет Своих учеников: «Кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою» (Мк. 9:35).

Христианин может противостать этим трем фундаментальным искушениям только ясно осознавая, что его собственная борьба включена в борьбу Христа. Блаженный Августин говорил: «Тебя волнует, почему Христос был искушаем? А не принимаешь во внимание, что Он победил? В Нем и ты был искушаем, в Нем — и твоя победа» (Изложение Псалмов, 60, 3).

2. Грамматика духовной борьбы

После этого длинного экскурса, давшего нам возможность вскрыть корни всякого искушения и всякого греха, обратим теперь внимание на некоторые указания Священного Писания относительно того, как вести невидимую брань. Остановлюсь лишь на двух элементах, которые кажутся мне исключительно важными.

а) Сердце — место духовной борьбы

Как было отмечено в первой части статьи, есть точное место, в котором разворачивается духовная борьба. Вся духовная жизнь происходит из центрального органа, который в Библии называется сердцем (евр. лев; греч. kardía). Это понятие выходит за рамки того, что мы понимаем под «сердцем» в нашей культуре — почти исключительно вместилище чувств. В библейской антропологии сердце — вместилище ума и памяти, воли и желания, любви и храбрости, одним словом, орган, лучше всего являющий жизнь во всей ее полноте. «Будучи местом жизни эмоциональной, жизни чувственной и жизни интеллектуальной, сердце содержит основополагающие элементы того, что мы называем “личностью”» (Антуан Гийомон).

Нелегко говорить об этой «непроницаемой глубине» (см. Пс. 63:7), которую знает, видит и проницает только Бог, как подтверждает Писание:

Боже Израилев!.. Ты один знаешь сердце всех сынов человеческих (3 Цар. 8:26, 39).

Ты испытуешь сердца и утробы, праведный Боже! (Пс. 7:10).

Лукаво сердце более всего и крайне испорчено — кто узнает его? Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности (Иер. 17:9–10).

Именно в сердце — самой таинственной части всякого человеческого существа — отпечатлен образ Божий. В этом пространстве, которое неподвластно строгим определениям, но просматривается при помощи языка символов, Бог говорит человеку и ждет ответа, приглашает к диалогу. Исключительно здесь происходит ежедневный выбор между сердцем послушным7 (3 Цар. 3:9), сражающимся за то, чтобы принять слово Божие, посеянное в него и чтобы это слово принесло плод (см. Мк. 4:1–20 и парал.) — и сердцем, бесчувственным к слову, сердцем, которое впадает в то неверие, которое Новый Завет определяет как жестокосердие (Мф. 19:8. Мк. 10:5; 16:14).

Совершенно ясно, что именно на этом поле разворачивается духовная борьба. Ведь если сердце — место сокровенной встречи и завета между Богом и человеком, то оно также и седалище похотей и страстей, разжигаемых злой силой: «Извнутрь, из сердца человеческого, — с ясностью сказал Иисус, — исходят злые помыслы» (Мк. 7:21). Сердце — место, где сталкиваются лукавство сатаны и действие божественной благодати. Библия отмечает общий опыт: сердце может быть без ума, без способности понимать и различать (см. Мк. 6:52; 8:17–21); может быть закрыто для сострадания (Мк. 3:5), питаясь злостью и ненавистью (ср. Лев. 19:17), ревностью и завистью (ср. Иак. 3:14); может быть лживым и «раздвоенным» (dípsychos8

: Иак. 1:8; 4:8). Можно отнести к любому греху то, что Иисус сказал касательно прелюбодеяния: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:28). Ведь прежде, чем реализоваться внешне и увлечь на свои смертельные, обезображивающие нас тропы, любой грех совершается в сердце…

Итак, сердце — место этой невидимой брани. В нем и может начаться возвращение к Богу, обращение (ср. Иер. 3:10; 29:13). Иначе можно погибнуть в прелести греха и в рабстве идолопоклонства. Это труднейшая борьба за то, чтобы постараться возыметь «единое сердце»9

(Пс. 85:11), способное к новой жизни, производимой в нас Отцом через веру в умершего и воскресшего Христа, в силе Духа Святого. Именно к этой борьбе и призван христианин.

б) Оружие духовной борьбы

Но как христианину вступить в эту духовную борьбу? Христианская традиция определила некоторые инструменты, некоторые «орудия» для ведения этого сражения. Корни этого рассуждения находятся в Новом Завете, в частности, в конце Послания к Ефесянам. Еф. 6:10–18 представляет собой подлинно классический текст на эту тему. Опираясь на него, можно реконструировать целое созвездие библейских отрывков, в которых представлены орудия, в которые необходимо облечься для противостояния соблазнам сатаны, осознавая то, что «если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2 Тим. 2:5).

Укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его (Еф. 6:10).

Призыв Павла открывается императивом — endunamoûsthe, который может означать как «укрепляйтесь», так и «достигайте силы». В духовной борьбе достигается синергия между деланием человека и предваряющим его действием Божьим. Другими словами, человек призывается приготовить все, чтобы благодать Господа Иисуса Христа действовала в нем, уступить ей. Апостол повторяет это недвусмысленными словами: «Укрепляйся (endunamoû)… в благодати Иисусом Христом; «Я… тружусь и подвизаюсь силою Его, действующею во мне могущественно» (Кол. 1:29).

Эта сила, это могущество — читаем в начале Послания к Ефесянам — было явлено в воскресении Христа (Еф. 1:19–20). Духовная борьба христианина базируется на вере в воскресение Иисуса Христа, произошедшее в силе Святого Духа — событии, которое обозначило окончательную победу над смертью и над «имеющим державу смерти, то есть диаволом» (Евр. 2:14). Если, таким образом, всякий грех есть неуклюжая попытка истребить страх смерти, то самое эффективное оружие борьбы — вера в воскресение.

Прояснив этот непреложный primum, апостол продолжает:

Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных. Для сего примите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолев, устоять (Еф. 6:11–13).

Павел пользуется военным языком, внушая христианам одеться в воинское снаряжение Бога, то есть в то, которое Бог приготовил и предоставил в распоряжение Своим сторонникам. В этом образе можно узнать влияние тех отрывков Ветхого Завета, в которых метафорически описывается оружие, которым сам Бог препоясывается для сражения со злодеями и для триумфа на земле Его спасительного плана (ср. Ис. 59:17. Прем. 5:17–20), или оружие, приготовленное для Его Мессии, Отрасли Иессеевой (ср. Ис. 11:4–5).

Для нашего рассуждения очень интересно знать, что есть еще лишь одно новозаветное место, где употреблен термин panoplía. В Евангелии от Луки на оскорбления противников, обвинявших Его в том, что Он якобы «изгоняет бесов силою веельзевула, князя бесовского» (Лк. 11:15), Иисус отвечает: «Когда сильный с оружием охраняет свой дом, тогда в безопасности его имение; когда же сильнейший его нападет на него и победит его, тогда возьмет все оружие его, на которое он надеялся, и разделит похищенное у него» (Лк. 11:21–22). Да, Иисус сильнее веельзевула, всей своей силой обольщающего людей, и только в Нем и через Него возможно сражаться с этим врагом и разоружить его.

Апостол здесь обращается к тому же образу, варьируя лишь названия, обозначающие противника: определяет его как «диавола», что значит «разделителя»; чуть далее будет говорить о «лукавом» (Еф. 6:16). В 12-м стихе после того, как уточнил, что борьба христианина — не против других людей («кровь и плоть»), красочно, используя множественное число, описывает властителей зла и греха. Эти названия «совокупно описывают злые силы, стремящиеся довести человека до его до-крещального состояния» (Романо Пенна).

Против этих коварных доминант, насыщающих воздух (ср. Еф. 2:2), верующему настойчиво требуется «стать» (Еф. 6:11, 13, 14), «противостать» (Еф. 6:13). Такая твердость проявляется прежде всего в том, чтобы противиться атакам врага и не бежать от него. В этом смысле опять же примером является поведение Христа, который согласился сорок дней пребывать в пустыне, бесстрашно смотря в лицо искушениям сатаны. Те, кто подготовлены этим тяжелым предварительным трудом, этой активной пассивностью, без которой борьба будет проиграна уже в начале, могут слушать последнюю часть Павлова призыва. В ней апостол перечисляет детально то, что в других местах называет «орудиями праведности» (Рим. 6:13; 2 Кор. 6:7), «оружиями света» (Рим. 13:12), «оружиями воинствования, сильными Богом» (2 Кор. 10:4):

Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною (ср. Ис. 11:5) и облекшись в броню праведности (ср. Ис. 59:17), и обув ноги в готовность благовествовать мир (ср. Ис. 52:7). А паче всего возьмите щит веры (ср. Прем. 5:19), которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого. И шлем спасения возьмите (ср. Ис. 59:17), и меч духовный, который есть слово Божие (Еф. 6:14–17).

Перечисленные виды оружия взяты из Ветхого Завета. Новизна, внесенная Павлом, состоит в том, что он предлагает верующему облечься в те виды аммуниции, которые составляют вооружение Бога. Это, однако, не должно удивлять христианина, у которого очи сердца освещены верой, знающего, что он объединен с Богом одной и той же жизнью — жизнью Человека Иисуса Христа. А Христос, будучи истолкованием10 невидимого Бога (см. Ин. 1:18), есть:

— истина (см. Ин. 14:6. Еф. 4:21);

— правда Божия (см. Рим. 3:21–22, 26. 1 Кор. 1:30; Фил. 3:9), оправдывающая верующих в Него;— Евангелие (Мк. 8:35; Рим. 15:19; 2 Кор. 2:12; Гал 1:7), добрая весть, несущая людям шалом—полноту жизни;

— «начальник и совершитель веры» (Евр. 12:2),

Тот, на Ком мы всегда должны утверждать нашу всегда колеблющуюся веру (см. Галл. 2:20; Еф 3:12); — наше спасение (см. 1 Фес. 5:9; 2 Тим. 2:10) и наша надежда (см. 1 Тим. 1:1), Тот, в Чьем спасении мы надеемся участвовать (см. 1 Фес. 5:8);

— Слово Божие, ставшее плотью (ср. Ин. 1:1, 14), Слово, Которое «живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого… и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4:12), Слово, всегда сопровождаемое даром Духа.

Итак, христианин призван облечься в Господа Иисуса Христа (Рим 13:14): это и есть самое эффективное оружие духовной брани. Это почва, на которой процветает никогда не скончаемое упражнение, состоящее в принятии чувствований и действий Христа, — молитва, побуждением к которой Павел заканчивает свое увещевание:

Всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом, и старайтесь с сем самом со всяким постоянством и молением о всех святых (Еф. 6:18).

Молитва, которая сама по себе есть истинная борьба (см. Рим. 15:30; Кол. 4:2–4), здесь определяется через некоторые, весьма точные, характеристики. Она должна быть непрестанной (см. также 1 Фес. 5:17), совершаемой «во всякое время». Это не значит, что надо постоянно твердить молитвенные формулы, но жить в состоянии, которое отцы Церкви называли памятью Божьей, постоянным воспоминанием о Боге, то есть бороться за то, чтобы всегда сознавать Его присутствие в нас.

Апостол также говорит о молитве «в Духе»11. Вновь никакого первенства со стороны христианина: он должен всегда оставаться в тени, но давать себе отчет в том, что Дух молится в нем и преображает его жизнь в молитву. Все это — с целью достигнуть более тесного общения с Богом и братьями, «святыми», о которых он всегда возносит Богу свои прошения.

Наконец, молитва приготовляется великой добродетелью бодрствования (глагол agrypnéin, связанный с молитвой, находим также в Лк. 21:36). Бодрствование как общее состояние внутреннего напряжения необходимое для различения присутствия Господа и для открытости, для приготовления внутреннего пространства к Его пришествию, водворяет верующего в состояние духовного просветления. Бодрствование — корень и матрица всех христианских добродетелей, поскольку оно закаляет верующего, делая его способным к выдержке, к борьбе, к трансформации уклоняющейся или блокированной в идольских страстях жизненной силы в силу для достижения единственной подлинной цели духовной брани — agápe, любви к Богу, ко всем братьям и ко всей твари.

Заключение

Иисус сказал: «Подвизайтесь войти сквозь тесные врата» (Лк. 13:24). Он сам дал пример этого, когда в молитве в Гефсиманском саду пребывал в борении, в решающей agonía (Лк. 22:44). Поставленный перед выбором — остаться верным Отцу, даже ценой позорной смерти, или уйти дорогой, подсказываемой диаволом, Он остался в полном послушании воле Божьей, принимая Свой арест в духе кротости и любви. Тот же пример явил Он и на Кресте, на котором услышал от людей слова, похожие, словно эхо, на те, коими искушал Его сатана в пустыне:

Других спасал; пусть спасет Себя самого, если Он Христос, избранный Божий (Лк. 23:35).

Если Ты Царь Иудейский, спаси Себя самого (Лк. 23:37).

Если Ты Христос, спаси Себя и нас (Лк. 23:39).

Иисус, однако, не восхотел спасать Себя самого. Напротив, Он избрал исполнить со всей верностью волю Божию, продолжая до самой смерти быть послушным Ему, то есть любить Бога и людей, служить Богу и людям. Это стало причиной смерти для Иисуса, но причиной жизни для всех людей! Именно в ответ на эту жизнь, в которой он в борьбе противостоял искушениям сатаны и всегда оставался способным любить, Отец воззвал Его из мертвых.

Все это имеет для нас следующее решающее последствие: только Иисус Христос, живущий в каждом из нас, может победить обитающее в нас зло. Духовная борьба — это то, с помощью чего жизнь Христова торжествует победу над злом, грехом и смертью. Любая наша победа есть нечто иное, как отражение пасхальной победы Христа, Того, кто может сострадать нашим немощам, потому что как и мы, был искушаем во всем, но не совершил греха (см. Евр. 4:15). Он «всегда жив, чтобы ходатайствовать» за нас (Евр. 7:25).

Итак, именно Христа мы можем призывать словами псалмопевца: «Вступись в тяжбу мою!» (Пс. 42:1; ср. 118:154). Каждый день, находясь в тяжелой борьбе, только с Ним и в Нем мы можем воздавать славу Богу, поя: «Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани» (Пс. 143:1).

  1. Ориген. Гомилии на Книгу Иисуса Навина, 5,2.
  2. В Синодальном переводе: «время моего отшествия настало» (прим. пер.).
  3. В Синодальном переводе: князь, господствующий в воздухе (прим. пер.).
  4. В Синодальном переводе: плотские похоти, восстающие на душу (прим. пер.).
  5. Итальянское слово comunione, которым здесь пользуется Э. Бьянки, означает также «общность» и «причащение» (прим. пер.).
  6. В Синодальном переводе: боги, знающие добро и зло (прим. пер.).
  7. В Синодальном переводе: сердце разумное (прим. пер.).
  8. Этим прилагательным передается еврейское выражение «сердце и сердце» (лев ва-лев).
  9. В Синодальном переводе: утверди сердце. — Прим. пер.
  10. Автор использует существительное «narrazione», что по-итальянски означает «повесть», «рассказ», «история». Русское «явил» в Синодальном переводе Ин 1:18, не является, конечно, дословным переводом греческого причастия, которое обозначает «объясняющий, толкующий». Vulgata, между прочим, переводит: enarravit. — Прим. пер.
  11. В Синодальном переводе: духом (прим. пер.).